Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В действительности падение показателей экспорта огромно: сегодня мы вывозим значительно меньше, чем вывозили в начале 70-х годов. Вот экспортные показатели тех лет (за вычетом пряжи): 1871 год — 27 000 000 фунтов стерлингов, 1872 год — 32 000 000, 1873 год — 25 000 000. И это — в сравнении с 18 000 000 фунтов, которые, по данным лорда Эйвбери, мы получили в 1904 году. Следует признать, что изменения в экспорте сами по себе не полностью отражают всю глубину упадка в этой отрасли; последний ещё и сказывается на показателях импорта шерсти, которые за тот же период возросли с 4 до 9 миллионов фунтов стерлингов.
Главным нашим конкурентом в производстве шерсти является Франция, а не Германия. Судя по тому, что эта страна получает от нас шерстяных изделий на 1,5 миллиона, а ввозит в нашу страну на 5 миллионов фунтов, протекционизм в торговле никоим образом её не затронул.
Я не осмелился бы подвергать критике письмо лорда Эйвбери, если бы, будучи кандидатом от избирательного округа, где производство шерсти является основным, не был вынужден подробно изучить этот вопрос. Существует лишь небольшая группа производителей, защищающих существующую систему, но все они, насколько мне известно, в прошлом были известными политиками. Я не встретил ещё человека, далёкого от политики, который был бы удовлетворён положением дел в торговле шерстяными изделиями.
Искренне Ваш
Артур Конан-Дойль
Андершоу, Хайндхэд, Суррей
28 октября
К дискуссии о свободной торговле
«Фарнэм, Хаслмир энд Хайндхэд геральд»
9 декабря 1905 г.
Сэр! До сих пор у нас, сторонников тарифной реформы, не было возможности выразить сожаление по поводу отношения к нам оппонентов по дискуссии. Мистер Чемберлен постоянно подвергался насмешкам, и его пинал, словно куклу, каждый, кому не лень — что ж, подобные методы ведения политической борьбы характерны для всех стран мира. Но в своём заключительном слове мистер Эйткен провёл совершенно несуразную мысль о том, что в конфликте между сторонниками тарифной реформы, с одной стороны, и свободной торговли, с другой, решается вопрос высшей морали. Ту же дилемму при желании он мог бы усмотреть в вопросе: покупать ли нам варенье в магазинах или варить его из фруктов самим. Вправе ли мистер Эйткен подвергнуть сомнению моральные качества, скажем, Чарльза Бута, который всю жизнь провёл среди лондонских бедняков, или Альфреда Мозли, из своих средств оплатившего поездку в Америку? Оба эти джентльмена — сторонники мистера Чемберлена. А может быть, мистер Эйткен имеет в виду, что мы сегодня морально выше наших отцов и дедов, живших в эпоху протекционизма? Ему следовало бы обратить внимание не столько даже на США и Германию, сколько на такие страны, как Швейцария, Швеция и Голландия. Может быть, уровень общественной морали там ниже нашего? Если нет, то какое отношение имеет мораль к обсуждаемому вопросу?
Мой немецкий друг заметил как-то, что «буры начали войну, мобилизовав к себе на службу самого Всевышнего». Мне кажется, то же самое можно сказать об определённой части британских политиков. Мы уже замечали это, когда речь шла о статистических данных по системе образования и условиях труда в Китае: теперь та же тенденция проявляется в дискуссии о тарифной реформе. Не думаю, что высшие силы всегда выбирают сторону оппозиции.
Мне бы хотелось выразить свой скромный протест по поводу резкости, с какой мистер Эйткен обрушился на мистера Хатчинсона за неточности, якобы обнаружившиеся в его замечаниях. Суть выступления мистера Хатчинсона, насколько я могу судить, сводилась к тому, что в Германии уровень заработной платы растёт быстрее, чем в Великобритании. Мистер Эйткен, потрясая «Голубой книгой», утверждал, что это не так. Если бы он удосужился взглянуть в конец той самой страницы, которую цитировал, то вот что прочёл бы там чёрным по белому: «Как мы увидим, таблица свидетельствует о росте уровня заработной платы во всех четырёх странах. Быстрее всего уровень этот возрастал в Германии, медленнее всего — в Великобритании».
Стоит признать, что разница в цифрах невелика и на эксплуатации этого вопроса ни одна из сторон не сможет нажить себе политического капитала. Но ясно, во всяком случае, что для такой суровости в высказываниях мистер Эйткен не имеет никаких оснований.
Искренне Ваш
Артур Конан-Дойль
2 декабря 1905 г.
Споры о финансовой политике
«Фарнэм, Хаслмир энд Хайндхэд геральд»
30 декабря 1905 г.
Сэр! Мистер Мэтьюэн всё ещё явно пытается убедить себя в том, что небесное воинство записалось в союзники сторонников свободного импорта. Что ж, пусть будет так, если ему от этого легче.
Но это несправедливо по отношению как к другим европейским народам, так и к нашим же предкам. Восхищаясь собственной исключительной добродетелью, мы уподобляемся тому упрямцу-присяжному, который жалуется — в жизни, мол, не встречал таких упрямцев!
В настоящее время, в соответствии с нашим высокоморальным законодательством, алмазы, бархат, шёлк и автомобили ввозятся в страну свободно, в то время как чай и сахар страдают от жестоких пошлинных обложений. И всё это, по-видимому, — в силу каких-то моральных принципов, позволяющих нам чувствовать себя выше соседей. Но вообще-то ситуация выглядит несколько странно.
Мистер Мэтьюэн считает, что в результате перемен богаче станут лишь руководители промышленных мануфактур. Если он сумеет ещё и показать, как такое может произойти без участия рабочих, которые получат свою долю выгоды, то скажет новое слово в политэкономии. Процветание руководителей предприятий зависит от роста выпускаемой продукции; последний вызывает увеличение спроса на рабочую силу, что в свою очередь поднимает уровень заработной платы рабочих.
Сравнивать германского рабочего, 25 лет живущего в условиях новой торговой системы, с британским было бы неправомочно, поскольку уровень британского благосостояния наращивался столетиями. Зато сопоставить жизнь рабочего Германии при тарифной системе, с одной стороны, и при свободной торговле — с другой, было бы справедливо. Оказывается, никакого сравнения и быть не может: лишь система торговых тарифов способна обеспечить процветание как нации, так и её отдельного гражданина.
Наш рост уровня заработной платы в том виде, как представляет его «Голубая книга», выглядит неубедительно: ситуация тут напоминает анекдот про хвастуна, который рассказывает всем, что получает по 8,5 шиллингов в день, признаваясь затем неохотно, что рабочий день у него на неделе — единственный. Из сумм, приведённых в статистических данных, касающихся торговли шерстью — а я с положением дел в этой отрасли знаком наилучшим образом, — следует ежегодно вычитать как минимум четверть. От неполной загруженности страдают и другие промышленные отрасли.
Общая сумма экспорта и число занятых рабочих рук в этой старейшей отрасли британской промышленности на протяжении последних 20 лет постоянно падали.
Человек, который что-то производит — будь то мануфактурщик, индивидуальный ремесленник или фермер, — уже потому хотя бы, что он приумножает наше национальное богатство, имеет больше оснований рассчитывать на наше сочувствие к его интересам, чем потребитель, который может оказаться паразитом или трутнем. Страна способна просуществовать без последнего, но не обойдётся без первого. Хотя мне кажется, что здесь вообще не сталкиваются ничьи интересы, ведь когда за стволом дерева осуществляется надлежащий уход, ветви и листья могут сами позаботиться о себе.
Чем же может похвастаться страна, живущая при системе, соответствующей столь высокой морали? Двенадцатью миллионами граждан, живущих на грани голода, и наивысшим среди высокоразвитых стран уровнем эмиграции, если верить цифрам, приведённым лидером партии радикалов. Каков, Вы полагаете, уровень морали и цивилизованности на дне нашего общества? Дно это само по себе есть результат нашей шестидесятилетней конкуренции с почти рабским европейским трудом и, как следствие, гибели одной промышленной отрасли за другой в силу причин, которые мы из-за своей глупой педантичности так и не смогли устранить. Квалифицированный рабочий — будь он ткач на шёлковой фабрике, жестянщик или стеклодув — теряет квалификацию, а лишённый работы — опускается на дно общества. В Германии ни одной промышленной отрасли не грозит опасность оказаться разрушенной: тариф здесь всегда обеспечит работой 60 миллионов человек.
В заключение несколько слов вот о чём: существует представление, что за все те изделия и продукты, что ввозятся в нашу страну и лишают наших людей рабочих мест, мы получаем что-то взамен. Ничего подобного. Если бы это было так, экспорт и импорт у нас находились бы в равновесии: сейчас же второй почти в два раза превышает первый. Половина нашего импорта являет собой выплату процентов за капитал, а также финансовые услуги, такие, например, как морские перевозки. Эти деньги мы получим в любой форме и очень легко. Если мы затрудним импорт готовой продукции, обложив её тарифной пошлиной, это обернётся для нас увеличением ввоза пищевых продуктов и сырья, а нам и требуется именно это. В настоящее время мы приносим в жертву труд бедняка ради интересов капиталиста, и так будет до тех пор, пока мы не перестанем покупать то, что способны произвести сами. Движение за тарифную реформу, как никакое другое, защищает истинные интересы демократии.
- Наши ставки на дерби - Артур Дойль - Классическая проза
- Лакированная шкатулка - Артур Дойль - Классическая проза
- Равнина в огне - Хуан Рульфо - Классическая проза
- Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки - Классическая проза
- Сочинения - Шолом-Алейхем - Классическая проза
- Земля - Пэрл Бак - Классическая проза
- Случай на Женевском озере - Стефан Цвейг - Классическая проза
- Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио - Классическая проза
- Изумрудное ожерелье - Густаво Беккер - Классическая проза
- Поле в цветах - Конрад Эйкен - Классическая проза