Сам без оружия - Алексей Фомичев

– Тогда второй вариант, – ротмистр выглянул в окно, посмотрел на мелькающие деревья и кустарники, скривил губы. – Хотя мне эта езда уже поперек горла.

– Да мы только отъехали! – хмыкнул Белкин. – Еще пылить и пылить.

– Потому и надоело.

– Хватит! – капитан решительно хлопнул ладонью по столу. – Чего как бабы!.. Теперь так – никаких рывков, все просто. Спит, едим, ходим в ресторан, мило улыбаемся всем. Особенно японцам. Играем в синема с нашим режиссером и его свитой. И ждем. А за Екатеринбургом… надеюсь, этот вариант сработает. В запасе почти сутки.

– Японцы фортель какой-нибудь не выкинут? – с сомнением проговорил Белкин.

– Какой фортель? С поезда сойдут? Документы сожгут? – капитан криво усмехнулся. – Им надо целыми до Владивостока добраться и до своих. А после шума на банкете они теперь ни на какие приглашения не ответят. Такое только раз бывает. Ладно, сейчас отдыхать. Кого как, а меня в сон клонит.

Щепкин глянул в окно. Там стремительно темнело.

– День выдался долгим.

– Какая еще ночь будет, – подкрутил ус Гоглидзе. – Кстати, а что там по нашим актерам и прочим? Сведения не пришли?

– Пока нет. Видимо, собирают. Думаю, в Перми получим. Диана куда ушла, к Зинштейну?

– Да. Тот вроде как чтение сценария устроил, – ответил Белкин. – Говорил, надо эпизоды проработать. А никто уже ничего не хочет после банкета. Женщины капризничают, мужики мяту жуют.

– Зачем? – не понял Гоглидзе.

– Темный ты человек! Чтобы запах перегара отбить. И петрушку тоже жуют.

– Где они ее нашли осенью?

– Ну, значит, только мяту.

– Идите. – Щепкин зевнул, прикрыл кулаком рот. – В сон клонит. – Отоспитесь, завтра день тоже будет трудным.

Он простился с офицерами, закрыл дверь, решил сперва сходить посмотреть, что там делают Зинштейн, Диана и остальные, но желания идти куда-то не было. И капитан лег на спину, прикрыв глаза, стал проигрывать минувший день еще раз. Подробно.

…В сон тянуло и Идзуми. Банкет выбил его из привычного графика и вместо послеобеденного отдыха тот вынужден был сидеть за столом, слушать тосты и поднимать бокал. Однако Идзуми не мог позволить себе лечь спать, пока не будут прояснены все вопросы.

Поэтому, выпив чашку крепкого чая, помощник посла подробно расспросил своих людей о произошедшем в его отсутствие.

– Пять человек обошли весь вагон, опрыскали все, включая тамбур, потом проверили вентиляцию и ушли, – докладывал Касуми. – Оружия при них мы не заметили, посторонних предметов тоже. Кроме пяти медиков, в вагон никто не входил. Из виду никого не выпускали. Но пришлось пустить их в ваш вагон, Идзуми-сама. Извините нас.

Идзуми повел рукой. Извинения были лишними, все сделано верно.

– Что-то еще?

– Больше ничего. После никто к вагону не подходил.

– Вы проверили вагон?

– Дважды, перекрестно. Никаких посторонних предметов. Смотрели везде, особенно в вашем купе.

Касуми вновь поклонился, принося извинения за бестактность. Но Идзуми вновь не обратил внимания на его поклон. Это тоже мелочи.

Он посмотрел на Горо. Тот шагнул вперед.

– Обрабатывали весь состав, это точно. Вчера и позавчера так же обрабатывали все поезда, идущие на восток. В местной газете было сообщение о подозрении на эпидемию. О прекращении поставок мяса и молока из восточных губерний ничего неизвестно.

– Я чувствую запах хлорки. – Идзуми вдохнул, прикрыл глаза. – Можно считать, что это не была попытка отравить нас или провести обыск. Хорошо, с этим все. Кинджиро, вам показались странными ссора на банкете и агрессия этого купца?

Секретарь секунду подумал, отрицательно качнул головой.

– Нет, Идзуми-сама. Купец был в ярости, это трудно имитировать. Он дрался всерьез. И бил тоже.

– Портфель никто не пытался отнять?

– Никто. К нему и не подходили. Я не выпускал его из рук.

Идзуми посмотрел на висящую на вешалке шубу. Соболиная, настоящая. И водка настоящая, и икра. И извинения помощника губернатора были искренними, и испуг его тоже. И этот американец, по словам секретаря, ударил купца всерьез. Хороший профессиональный удар боксера. Все же сильная вещь этот бокс. Очень развита техника рук. Не хуже, чем в китайском боксе, а то и лучше. Вот только ноги не используют и бросков нет совсем. Сразу видно, бокс вышел не из дворянского искусства, как, например, дзю-дзюцу или европейская борьба. В боксе все изначально поставлено для боя без доспехов. Как и в карате.

Но это сейчас неважно. Важно, что драка в ресторане и санитарная обработка поезда – не элементы игры русской контрразведки. Хотелось бы в это верить. Но верилось не совсем.

Беда старых разведчиков – они шарахаются от своей же тени и видят подозрительное в самом обычном. Как гласит старое правило – если по утрам тебе кажется, что ночью за тобой следили, – уходи на покой. Это сигнал, что нервы больше не могут выдержать нагрузки. А значит, близок провал.

Идзуми отправил охрану на пост, довольно сложил руки на животе.

– Если русские и искали документы, то не нашли их, – позволил он себе легкую улыбку. – Это радует.

Горо и Кинджиро так же сдержанно раздвинули губы.

Документы Идзуми прятал лично, учитывая психологию тех, кто мог их искать. Он приклеил их липкой лентой к днищу сейфа. От случайного взгляда тайник защищала внешняя стенка дверцы сейфа. А зазор между ней и полкой всего в палец толщиной. При беглом осмотре не найти. Ведь всегда сперва ломают сейф. А когда нет времени и на это – ищут где угодно, но только не под ним.

– Позвольте спросить, Идзуми-сама, – склонил голову Кинджиро. – Вы действительно готовы организовать гастроли этой русской певицы? Надо ли мне навести справки?

Идзуми не сразу вспомнил свое обещание Бурлаковой Дарье, хищно улыбнулся.

– После возвращения из Токио я подумаю об этом. Почему бы и нет, хорошая музыка, как хороший обед, – всегда к месту. Тем более, когда поет молодая девушка. Хотя она и не гейша, но вполне способна разжечь огонь в мужчине. Русские актрисы такие страстные… не так ли, Иоши-кун?

Кинджиро смутился, ловя откровенно веселый взгляд Идзуми и замечая улыбку на лице Горо.

– Я храню верность своей жене, Идзуми-сама. И для нее берегу свой огонь. Тем более, скоро ее увижу.

Идзуми перестал улыбаться, довольно заворчал:

– Верность дому – всегда правильно! Мужчина может развлечься вдали от Родины, но дома он должен проявлять уважение к своему имени.

Идзуми отпустил секретаря и советника, сам налил себе чаю, приложил пальцы к горячей чашке, зажмурился от удовольствия и посмотрел в темень окна. На миг представил себя там, среди ветра и дождя, в грязи и мраке.

Невольно поежился. Нет, только в молодости тяготы и невзгоды можно переносить с легкостью. В зрелом возрасте более пристойны покой и уют. И это правильно…

8

Волосы Акины как мягкий шелк, хочется гладить, целовать, ощущать их аромат и свежесть. Василий осторожно тронул губами локон, закрыл глаза.

– Васири, ты дрожишь.

– Да?

– У тебя дрожит рука. Что ты?

Акина поворачивает голову и смотрит на Василия недоуменным взглядом. Но губы предательски разъезжаются в улыбку. Хмелея от близости девушки, Василий наклоняется и хочет поцеловать ее. Но та выставляет вперед ладонь.

– Нет. Васири, нельзя.

– Почему?

– Неприлично. Тут люди.

Василий смотрит по сторонам. В старом саду ни души, только внизу у ручья слышен колокольчик бродяги, но до него добрых сто шагов. А то и двести.

– Акина, мы одни. Я люблю тебя, мой весенний цветок.

Девушка смеется, гладит Василия по щеке и вдруг целует сама. Василий от неожиданности замирает, осторожно касается губами ее губ. Руки сами обхватывают девушку за плечи.

– Я…

– Тс-с… тише. Не надо говорить.

– Я увезу тебя, Акина. Обратно в Токио. А потом в Россию.

– Отец не отпустит. Он не позволит выйти мне замуж за иностранца.

– Я подданный империи. Я учусь в Токио, знаю язык.

– Ты русский, Васири. Отец не очень любит русских.

– Это из-за войны? Да? Тогда убежим. Я заберу тебя…

Он вновь целует девушку, вдруг ощущает на губах соленое.

– Что ты? Ты плачешь?

Акина старается выдавить улыбку и утирает слезы ладонью.

– Я не могу ослушаться отца. Я люблю его.

– А меня? Меня любишь?

– Вася… – вдруг выговаривает девушка, впервые называя его так. Звучит чисто, без акцента. – Вася, я люблю тебя, но не могу стать твоей. Я не хочу огорчить отца и маму. Их воля – закон.

– Не следуй закону слепо – так меня учили.

Акина кладет руки на широкие плечи юноши, целует его в нос и губы, приникает к груди.

– Я не могу! Не могу!.. Я буду ждать тебя, Васири… мой Вася. Но стать твоей теперь не могу.

Василий гладит ее волосы, целует. Его руки дрожат, и он никак не может успокоить волнение.

– Вечером я уезжаю обратно. Акина, мы знакомы уже много лет. Ты знаешь меня и знаешь, я держу слово. Ты будешь счастлива со мной. Милая, посмотри на меня.