Телохранитель для стервы (СИ) - Одувалова Анна Сергеевна "О&#39

— Мне насрать, сможет Марк тебя обеспечить или нет, лишь бы любил.

— Не понимаю…

— Ник, ему не насрать, — признается Самбурский. — Это он просил не пускать тебя и не говорить…. Точнее, я действительно считал, что тебе лучше уехать и прийти в себя, пока его тут латают. За это время ты подумаешь, что к чему. Он тоже…

— И получается… — Злость вспыхивает с новой силой, но уже не на отца. — Я надумала приехать, я помнила о нем каждый миг, а он вырубил телефон и попросил тебя мне врать?

Папа неопределенно дергает плечом.

— Да вы охренели оба, — потрясенно отзываюсь я. — Дай мне его адрес.

— Ник…

— Дай! — упираюсь я. — Мне наплевать, что он там себе возомнил. Мне все равно на тараканов в его башке…

— Это сейчас. Ему сложно будет жить и понимать, что содержит тебя не он.

— Папа, взгляни на меня, ты мне всегда что говорил?

Сначала он смотрит на меня недоуменно, а потом кивает и послушно повторяет слова из детства. Мне сейчас важно их услышать и хотя бы немного в них поверить, иначе я просто рассыплюсь на кусочки, которые будет невозможно собрать воедино.

— Ты достанешь мертвого, Ника и всегда добиваешься своего, так или иначе.

— Вот именно, папа. Не забывай это. Дай его адрес, а уж дальше я как-нибудь разберусь сама. Я переезжаю к Марку.

— Тебе там не понравится.

— Он живет с мамой?

— Нет, — отец морщится.

— Значит, понравится.

— А если он тебя прогонит?

— Ты сам себе веришь? — фыркаю я, а когда он качает головой и пишет на листочке адрес, я триумфально улыбаюсь и ухожу.

Глава 17. Прогнать нельзя любить

Марк

— Ты даже не пригласишь меня войти? — Она стоит за порогом такая потерянная и в то же время желанная. Неуместная в обычном подъезде обычной многоэтажки. На ней легкий сарафан, под которым явно нет лифчика, и шпильки, которые к нему совсем не подходят, но заводят с пол-оборота.

Прогонять ее не хочется. Вот просто не хочется, не тогда, когда она пришла сама. А Ника, кажется, ждет именно этого и боится. Отчетливо вижу в ее небесно-голубых глазах страх и надежду, поэтому закусываю губу и кивком приглашаю войти.

Отворачиваюсь и иду в комнату, стараясь не думать о том, следует ли за мной Ника. Отвлекает тихий шорох. Поворачиваюсь и замираю с открытым ртом. Потому что хищные шпильки были совсем не к воздушному сарафану, а к микроскопическим трусикам. И кроме них и туфель на Нике ничего нет.

— Ты думаешь, я пришла поговорить? — усмехается она, поймав мой ошалевший взгляд. — Не-а, я пришла, чтобы остаться. И мне наплевать на твои аргументы.

— У тебя нет ничего кроме трусов... — хрипло выдыхаю я, не в силах отвести взгляд от гибкого загорелого тела, от коричневых сосков и бесконечных ног.

— Ошибаешься. — Она делает шаг навстречу и заставляет отступить к стене. — У меня в машине чемодан с одеждой.

— Ник… — начинаю я. — Это не лучшая…

Хочу сказать, что это глупо, что она не сможет жить со мной тут, в таких условиях, но девушка подносит палец к моим губам и говорит.

— Тссс.

А в это время другая рука уже тянет вниз резинку домашних спортивных штанов. Сразу вместе с трусами. Охренеть! Это единственная связная мысль в голове, потому что желание вспыхивает мгновенно, и оно такое сильное, что мозг отказывается функционировать. После Ники у меня никого не было. А это просто охренеть, как долго.

Вид почти обнаженной блондинки на каблуках, которая опускается передо мной на колени, просто сносит крышу.

Я слишком хорошо помню, что прогнал ее в прошлый раз, и понимаю, что не готов повторить этот подвиг снова. Она пришла ко мне сама, а выгнать ее сейчас нет сил. И говорить тоже. Не тогда, когда ее ладони ложатся на член, а голубые глаза смотрят с восторгом и надеждой.

— Ты ведь понимаешь, что не можешь меня выставить? — шепчет она и скользит ладонями вверх по стволу, чтобы сжать пальцами под головкой.

— Не могу… — Смотрю на нее, на ее медленно двигающиеся руки, и понимаю, что не в состоянии это контролировать.

— Это хорошо. — Она торжествующе улыбается. — Потому что ты мой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ника наклоняется, медленно проводит языком по уздечке, и снова смотрит, а когда через мои сжатые зубы вырывается мат, смеется и говорит.

— Я тоже очень скучала, но… — острый ноготок легонько проводит по всей длине члена. — Я девочка неопытная, ты ведь подскажешь мне, как надо? — шепчет она и смотрит на член с таким восторгом, который я видел только в ее глазах.

От одной интонации, только от этих слов хочется кончить.

— Бля, Ника… — выдыхаю я и кладу руку ей на затылок, запутываясь пальцами в длинных шелковистых волосах. Давление получается непроизвольным, как и толчок бедер в сторону ее рта. Это так же естественно, как дышать. Ника послушно наклоняет голову ниже, до тех пор, пока ее дыхание не начинает щекотать головку члена.

— Чего ты хочешь, Марк? — шепчет она, касаясь мягкими губами напряженного, готового взорваться ствола. И я хрипло выдыхаю.

— Господи, да возьми же его, наконец, в рот, а то я сдохну.

В ответ раздается тихий смех, и пухлые губы медленно обхватывают головку члена и двигаются вниз. Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не надавить на затылок сильнее, сжимаю зубы и шумно выдыхаю, когда Ника влажно ведет губами вверх и на секунду отпускает изо рта член, чтобы отдышаться и повторить движение снова, уже смелее, глубже и увереннее.

— Твою ж мать…

Бормочу что-то бессвязное, стараясь не стискивать волосы на ее затылке, когда Ника облизывает меня, как эскимо на палочке. Проводит языком по вздувшимся венам и скользит по влажному члену руками следом за губами, сжимает у головки, вдыхает и погружается снова, а потом начинает сосать так горячо, плотно и влажно, создавая долбанный вакуум и заставляя буквально хрипеть от неконтролируемого желания и двигаться бедрами ей навстречу. Рот Ники — врата рая — горячие, тугие и влажные, в них хочется погружаться все сильнее, глубже толкать настойчивее бедрами, и я, не в силах сдерживаться, давлю на затылок, притягивая к себе ее голову.

Тормоза отказывают совсем, и я погружаюсь глубже, до судорожного глотательного движения и даже мысль о том, что может быть стоит дать ей отдышаться, неспособна заставить думать.

— Еще, — вырывается стон, когда Нике удается немного отстраниться и глотнуть воздуха, и она послушно снова насаживается на член, творя языком нечто невообразимое.

Перед глазами фейерверки, и я сдавленно прошу.

— Тише… замри…

Но это служит сигналом, после которого горячие губы смыкаются под головкой и, напряженно сжимаясь, скользят вниз. Руками Ника ласкает поджимающиеся яйца, и становится понятно, что остановиться точно не выйдет, не сейчас, когда она такая восхитительная.

Она работает ртом все быстрее, издавая такие восхитительно влажные звуки, что остатки контроля развеиваются, Я глубже толкаюсь в ее рот и хрипло шепчу: «Ника…» — пока кончаю тугими струями в ее рот, она послушно сглатывает до последней капли и только потом с довольной улыбкой отстраняется, в то время когда я могу только тяжело дышать, опираясь спиной на стену.

— А вот теперь можно и поговорить, — довольно заявляет она, но я делаю шаг вперед, подтягиваю штаны и подхватываю ее на руки.

— Куда ты меня несешь? — уточняет Ника, нахмурив брови.

— Моя очередь, — говорю я и наслаждаюсь тем, как потемнели ее глаза и моментально напряглись соски.

Ника

— Моя очередь, — говорит он, и я вспыхиваю, как свечка. Секунду назад, когда стояла перед ним на коленях не испытывала ни малейшего смущения, а когда он укладывает меня на диван прямо в туфлях и плавно разводит ноги в стороны, готова умереть со стыда. Я до сих пор не верю, что решилась к нему прийти. И в то, что он меня не прогнал, ну и, по всей вероятности, не прогонит. Об этом говорит его хищная улыбка, когда он одним движением срывает с меня трусики. Лучше ему не знать, сколько я на них потратила.