Покорить Ангела (СИ) - Победа Виктория

— Лина! — громогласное рычание пронеслось по комнате Жени, заставляя меня подпрыгнуть на месте.

Сколько можно обсуждать эту тему?

— Я сказала, что не собираюсь никуда переезжать, меня все устраивает и…

— Меня не устраивает, — этот ненормальный явно решил испытать на прочность мои барабанные перепонки. Зачем так орать, запасное горло что ли имеется?

— Твоя неудовлетворенность — только твоя проблема, — сверкая испепеляющим взглядом и чувствуя, как мои, и без того растрепанные волосы, становятся дыбом, я вот уже который день отражала всякую попытку Волкова выбить меня из зоны комфорта. Моего собственноручно созданного, маленького мирка, так отчаянно мною оберегаемого.

— Я тебе сейчас покажу, неудовлетворенность, — в его взгляде отчетливо сверкали молнии, наверное, если бы Женя умел прожигать взглядом, во мне давно образовалась бы огромная дыра. Противостоять напору Волкова с каждый разом становилось все сложнее и сложнее, его мощная, давящая по всем фронтам энергетика буквально выбивала воздух из легких и сметала почву под ногами.

— И что ты сделаешь? — изогнув бровь, я едва заметно усмехнулась, прекрасно понимая, что дразню тигра в клетке. Какая-то нездоровая, бесстрашная сущность требовала своего выхода. Пространство вдруг сузилось до единственного квадратного метра, образовавшегося вокруг нашей парочки.

— Ангел, не провоцируй, — сквозь толщу скопившегося вокруг нас, искрящегося напряжения, до слуха донесся тихий, прерывистый шепот.

— Или что? — сорвалось с моих губ прежде, чем Женя окончательно слетел с тормозов.

Поцелуй — жадный, причиняющий сладкую и такую долгожданною боль — обрушился на меня уничтожающей все на своем пути, ударной волной. Настойчивые, жесткие губы подчиняли своей власти, выветривая из головы все до единой мысли. Легкий, но уже ставший таким родным, запах мужского парфюма, ударил в ноздри, кружа голову и разрывая последнюю нить, связывающую меня с реальностью.

— Поговорить же хотел, — прижимая меня к холодной поверхности стены, недовольно прошипел Женя, лишь на пару секунд оторвавшись от моих губ.

Вопреки собственным словам, он продолжал эту сладкую, чуть грубоватую ласку, горячие ладони до боли сжимали все, до чего дотягивались, попутно избавляясь от преград в виде пуговиц и молнии на моих джинсах. Меня буквально трясло от каждого прикосновения, от шумного, тяжелого дыхания, от жалящих, горячих поцелуев и легкого, но одновременно с тем уверенного прикосновения пальцев к самой чувствительной точке моего тела.

— Еще, пожалуйста.

Наверное, в этот самый момент я походила на мартовскую кошку, самку, оказавшуюся в полной власти природы и заложенных ею, первобытных инстинктов. Их безоговорочная власть лишала здравого смысла, вызывая во мне самые порочные и низменные желания, какую-то болезненную необходимость получить долгожданную разрядку. Я чувствовала в прямом смысле физическую боль от потребности просто чувствовать в себе жесткие, даже грубые толчки, слышать едва различимые, всеми силами подавляемые стоны Жени, и ловить его жадные поцелуи, делясь одним на двоих дыханием.

­— Еще? Мой Ангел хочет еще? — чуть ухмыльнувшись, Женя вдруг замедлил движения пальцев, грубые прикосновения превратились в едва различимые касания. Он словно дразнил меня, желая заставить умолять, просить дать мне то, что сейчас так необходимо, эту сладкую, желанную свободу.

— Женяяяя, — протянула я, практически захныкав от разочарования.

Бедра непроизвольно сжались, скопившееся между ног напряжение требовало немедленного выхода.

— Что, малыш? Вот так? — чуть надавливая подушечкой пальца, он медленно закружил им вокруг чувствительного бугорка. — Хочу почувствовать, как ты сжимаешь меня там, внутри… — словно издеваясь, он шептал мне на ухо пошлости, заставляя извиваться от бешеного, неконтролируемого желания, — ты такая горячая, малышка, такая узкая, сдохнуть можно, я возьму тебя здесь, Ангелочек, прямо у этой стены, буду трахать тебя так, чтобы голос срывала и просила еще, малышка, ты же даже не представляешь, что творится в моих фантазиях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Что? ­— тихо, чувствуя, как свербит в горле, прошептала я.

— Ты, малыш, везде, я хочу трахать тебя везде: у стены, на столе, на кровати, в душе и даже в универе, — трахать, как в последний раз, чтобы ноги дрожали, чтобы ходить после меня не могла. Я все время тебя хочу, каждый долбанный день.

— Я… я тоже, — выдохнув, произнесла я едва слышно.

— Что тоже?

— Тоже тебя хочу.

Сложно описать словами то, что происходило дальше. В какой момент я оказалось избавленной от джинсов и белья — и вовсе неизвестно. Будто озверев, Женя издал какой-то нечленораздельный, подобный животному, стон, и, кажется, даже не удосужившись нормально спустить штаны, одним резким толчком заполнил меня до упора. Яркая вспышка мучительно-сладкой боли пронеслась по телу, будоража каждый нерв, каждую чертову клеточку и затмевая и без того почти потерянное сознание.

— Я ща сдохну, малышка, просто сдохну.

Резкие толчки выбивали из меня воздух, голова шла кругом, тело, будто превратилось в оголенный нерв. Движения становились все более грубыми, прерывистыми, громкие, протяжные стоны заполонили пространство, ударяясь о толстые стены и эхом разлетаясь по комнате.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А потом вдруг раздался странный щелчок и хлопок двери.

Почти уплывшее сознание вмиг приобрело полную ясность, душа ушла в пятки, а тело застыло, буквально заледенев от ужаса и стыда.

— Женя, там…

— Плевать, — тихое рычание пронеслось рядом с ухом, — плевать.

— Но, твой отец…

— Ангел. Мне. Плевать. — Чеканя каждое слово и продолжая вбиваться в мое безвольное тело, заставляя его лихорадочно дрожать, в предвкушении чего-то большего, процедил Волков. — Ты кончишь, детка, сначала ты кончишь, и плевать, пусть хоть весь мир перевернется, плевать, слышишь. Сожми меня… — обрывисто.

— Ч…что…

— Сожми меня, хочу чтобы ты сжала его внутри. Да вот так, бляяяя… да, малыш, да…

Наше обоюдное, звучащее в унисон дыхание, и звонкие шлепки, от соприкосновения раскаленных до предела тел, надолго отпечатаются в моей памяти, как и вспышка — ослепляюще-яркая, заставляющая содрогаться в сокрушительном, первобытном оргазме, удовольствии, которому нет и не может быть аналогов; наслаждении, в котором хочется тонуть вечно, отказавшись даже от жизненно необходимого кислорода, лишь бы это не прекращалось.

В последний момент, едва ли соображая, что делаю, я закрыла рот ладонью, в попытке приглушить рвущийся наружу крик. Перед глазами засверкали искры, дыхание окончательно сбилось, и содрогаясь в сладостных судорогах, я лишь расслышала тихий, приглушенный стон, прозвучавший одновременно с последними, отрывистыми точками.

— Пиздец, чуть в тебя не кончил… — чуть отдышавшись, в своем репертуаре, отмочил Волков, опуская мое и безвольное тело на деревянный пол.

— Ты… ты просто невыносим.

— Но тебе же нравится, — он довольно усмехнулся, практически облизываясь и явно кайфуя от произошедшего, — там душ, — он кивнул на дверь напротив, дверь, которую до этого момента я даже не замечала, — иди.

— А ты? — хлопая ресницами.

— А я к отцу.

Волна бесконечного стыда обрушилась на меня со свойственной ей, безграничной силой, стоило Жене договорить.

— Эй, — поняв все правильно, он подцепил пальцами мой подбородок, вынуждая поднять голову, — все нормально, он не кисейная барышня.

— Но… он же подумает… что он…

— Ангел, ты правда думаешь, что мне не насрать, кто и что подумает, когда речь идет о тебе?

Глава 30

Отца я застал на кухне, разбирающим продукты.

Остановившись на пороге, несколько секунд я просто наблюдал за его действиями, готовясь к тому, что разговор, пожалуй, будет сложный. Конечно, родитель все слышал, не глухой ведь, да и не тупой.