Планета райского блаженства (сборник) - Гарри Гаррисон

Она пшикнула и погасла.

Трясущимися руками Сэм зажег вторую, дал разгореться. Бросил.

Жахнуло, взлетело до потолка керосиновое пламя. Сэм схватил канистру… и застыл, парализованный ужасом. Дверь хранилища уродов медленно отворялась.

На огонь с шипением обрушилась пена. Тот сопротивлялся, уворачивался, стрелял дымными языками, но вскоре погас. За спиной у Сэма в коридоре зажглись яркие лампы, раздались вопли и топот бегущих ног. Потом вспыхнул свет и впереди, и Сэм ошеломленно вытаращился на доктора Бена. А тот перекрыл вентиль и поставил огнетушитель на пол.

– В мой кабинет, – тихо распорядился доктор. А заметив, куда смотрит Сэм, добавил: – Да не беспокойся, кто-нибудь тут приберется.

Сэм не шевелился, пока его не взяли за руку. И тогда он наклонился, и его понесла вперед собственная тяжесть – столь внезапный поворот событий стал для него шоком. По всему зданию зажигались окна, на парковке шумело множество машин. Сэм рухнул в кресло, а доктор Бен утрамбовал в трубке желтоватое крошево.

– Жаль, что все так кончилось. Если бы мы могли, не допустили бы поджога. Брейкриджа часто предупреждали, но он упрям как осел.

– Так вы знали? Обо всем?

– Абсолютно. Он же давно под колпаком. И о сегодняшней встрече мы узнали, как только было принято решение ее организовать. И записали разговор, от первого слова и до последнего. Но мы не могли тогда вмешаться и твое участие предотвратить тоже не могли. Вот это меня больше всего расстраивает.

– Да кто я такой? Так, пешка…

– Ошибаешься. Ты самое важное, что есть в долине, ты причина строительства этой клиники. О тебе мы узнали в тот самый день, когда ты родился, и каждый миг твоего существования прошел под нашим контролем. Ведь ты несешь в себе либо гибель всего человеческого рода, либо его спасение.

Доктор Бен криво улыбнулся, усаживаясь в свое кресло.

– Знаю, трудно все это усвоить вот так сразу. Но простого объяснения у меня нет. Помнишь, я рассказывал о СПИДе, о том, что он признан генетически обусловленным? Им болела твоя мать, а лечивший ее врач использовал жителей долины в качестве подопытных кроликов. Не спрашивай, как его зовут, но я уверяю, что свои дни он закончит за решеткой, и лишь потому, что в нашей стране отменена смертная казнь. Это чудовище возомнило себя богом, а всех остальных – грязью под его ногами. Прежде чем он был разоблачен, в его руки попала твоя мать, а вместе с ней и ты. Он взял клетки костного мозга и заразил их модифицированным ретровирусом, содержащим человеческий ген. Твоя мать умерла родами, и мы никогда не узнаем причину ее смерти. Зато выжил ты, и у тебя нет СПИДа. Измененная структура гена не допустила развития болезни.

– Простите, но я не понимаю… За что посадили врача, который маму лечил? В чем его преступление?

– Его преступление в том, что он создал вирус, воздействующий на человеческий ген, – хмуро ответил доктор. – Вирус, способный выйти из-под контроля и уничтожить все человечество. Исследования в области генетики с самого начала вызывают опасения подобного рода, и не случайно принимаются запретительные законы и создаются органы надзора. Тот вирус был модифицирован таким образом, что мог репродуцировать себя ограниченное число раз, и концевая последовательность отрубала ген, когда тот реплицировался. Очень опасный трюк, но он работал. А если бы он не работал, ретровирусу ничто не помешало бы распространяться и видоизменяться, и мне страшно даже вообразить последствия. Вот почему мы постоянно наблюдали за тобой, тщательно контролировали состояние твоего здоровья. Но при этом постарались сделать так, чтобы ты вел нормальный образ жизни, насколько это возможно. Хочется верить, что нам это удалось. Все остальные жители Соболь-Крика – хронические больные. Мы постараемся облегчить…

– Я не могу туда вернуться, – перебил Сэм.

Его голос звучал сухо, все эмоции были растрачены.

– Знаю. – Доктор Бен неловко попытался спрятать смущение в клубе дыма. – Придется выбирать, Сэм. Можно отправить тебя в сиротский приют. Но если честно, следить за твоим здоровьем и здоровьем окружающих проще здесь, в клинике. А еще надо подумать о твоем будущем… и о будущем человечества. Если постоянно модифицировать твои гены, укрепляя их иммунность к СПИДу, можно достичь исключительных результатов.

– То есть вы хотите, чтобы я тра… оплодотворил каждую девку, до которой дотянусь?

– Прошу тебя обойтись без вульгарщины. Существуют ведь и… научные способы расширить и обезопасить генный пул. Но это дело будущего. В твоих генах ключ к спасению мира!

Сэм осознал важность этих слов, но его ответ прозвучал очень холодно:

– Угу. Теперь понятно. Эксперимент, благодаря которому я выжил, слишком важен, чтобы про него забыть и не сделать никаких выводов. Этот врач, что помрет в тюрьме, совершил великое открытие, хоть и воспользовался опасными методами. Конечно, вы попытаетесь извлечь из ситуации всю выгоду, а коли не выйдет, поголовно стерилизуете население Соболь-Крика. Это очевидно. Нас всех рассадят по банкам, как тех уродцев, да?

– Сэм, ну что ты несешь? Это просто образцы плодов, умерших еще в утробе…

– Как бы не так! А тот младенец, которого показали матери?

– Твой приятель Брейкридж наврал с три короба. Не было ни демонстрации уродца, ни потрясенных чувств несчастной роженицы. Мы не экспериментируем с деформированными детьми, мы стараемся предотвратить их рождение. И не ребенок это был, если на то пошло, а набор нежизнеспособных клеток. Яйцеклетку мы взяли у женщины, погибшей в автокатастрофе, сперматозоид – в банке спермы. Тому плоду на момент смерти исполнилось всего-то несколько недель. Нам был нужен эксперимент с человеческими клетками, для предотвращения деформаций в ходе естественных родов. У конгресса и врачебного сообщества есть строгие законы и правила на этот счет, да и нельзя обойтись без законов и правил там, где медицина соприкасается с моралью. Тот доктор, который экспериментировал с твоими генами, поступил аморально, он подверг опасности все человечество, чтобы потешить свое эго. Аморален и Брейкридж – ни бельмеса в науке не смыслит, о последствиях своих поступков совершенно не задумывается, но встает на пути прогресса и мешает нам покончить со смертельными болезнями.

Сэм вдруг обнаружил, что в голове у него царит сущий сумбур. Привычный мир в один миг изменился, и это уже необратимо.

– Но… что теперь будет со мной? Как вам представляется мое будущее? За свою способность к деторождению мне можно не беспокоиться? Я теперь бык-производитель в мировом масштабе? Давайте расскажите про мое будущее, раз уж прошлое у меня отняли.

Доктор Бен крепко сплел пальцы перед грудью и печально опустил глаза.

– Это тебе решать. Но мы, я считаю, действовали правильно, насколько позволяли обстоятельства. У тебя было детство, семья, друзья. Сейчас очевидно, что ты всего этого лишился. Вряд ли в Соболь-Крике тебя встретят с распростертыми объятиями, тем более что Брейкриджа и его подручных ждет суд. Боюсь, детство кончилось, Сэм. Но здесь тебе всегда рады, не сомневайся…

– Мне? Подопытному животному? Поставщику иммунной к СПИДу спермы?

Доктор Бен поднял взгляд, полный искренней грусти, и отрицательно покачал головой. Другого ответа не последовало. Прошлого не изменить, будущего не предугадать. Сэм еще немного подождал, понял, что разговор окончен, встал и вышел.

Дверь громко хлопнула за его спиной, отрезая дорогу назад.

Последний поезд

Перевод Елены Михайлик

– Слушай, у меня был тот еще денек, а до него та еще ночка. Что посоветуешь: двойной виски или лучше тройной?

– Тройной, конечно. – Я подал знак бармену. Джордж Уолси обычно был преисполнен американского энтузиазма, но уж если погружался в уныние, то добирался до самого дна. – Что дрожишь так, лишку хватил вчера? Или напитки были слишком холодные?

– Ни то ни другое. Расскажу – не поверишь.

– Сомневаешься в моей безграничной доверчивости?

– Да с чего бы? Просто эта история из тех, над которыми всегда смеются.

– Мне тоже смеяться?

– Еще чего! Но ведь это не просто серьезно, это страшно до смерти – хотя такое слово, пожалуй, лучше не употреблять. Я про смерть.

Джордж жадно отхлебнул виски, будто стремился опьянеть, а не удовольствие получить, и мне стало интересно, что же могло его так растревожить. У него светлая голова на широких и сильных плечах. Уж и не упомню, сколько лет он проработал на правительство, в скольких диковинных уголках мира побывал, выполняя разные щекотливые поручения. Вот уж кого невозможно представить охваченным паникой – но сейчас он сидит передо мной, белый как мел, и самым возмутительным образом переводит отменный «Гленливет».

– Так расскажи, – попросил я. – Похоже, дело и впрямь серьезное, и смеяться вовсе не хочется. У меня есть сигара, есть выпивка, и я весь внимание.