Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман

автора ниже разбираемого нами романа.

В издающемся в Вене еврейском журнале «Ха-шахар» (Заря), печатался в продолжение нескольких лет роман г.Смоленскина «Ха-тоэ бе-даркей ха-хаим» («Блуждающий по путям жизни»). Года два тому назад г.Смоленскин издал свой роман отдельно. Некоторые заграничные журналы (разумеется, еврейские) встретили произведение г.Смоленскина весьма сочувственно и даже с некоторым восторгом. Но это, однако, не мешает роману г.Смоленскина быть из довольно плохих. Начнем с того, что автор в многотомном своем романе не мог выяснить ни главной идеи, ни цели, к которой он стремился. Весь роман состоит из скорбного списка печальных приключений, встретившихся на жизненном пути какому-то сироте Иосифу и не вызванных, однако, последним. <…>

Вообще, мы не знаем profession de foi[69] героя, не знаем его идеала, не знаем, к чему он стремится, что он преследует, какие его желания и стремления, на чем он остановился бы с любовью и что именно он имел в виду, рассказывая свою длинную и скучную биографию.

Но главнейший недостаток романа состоит в том, что автор не выставил ничего типичного и бытового, что он во всем длинном романе ничего нового и своего не высказал, и что все выведенные им лица скудны, мелочны и не представляют ничего характерного и своеобразного. Если кто-нибудь из них изверг, то в нем ничего человеческого больше нет, если кто-нибудь идеален, то он вовсе не жилец мира сего, а сын небес — словом, это олицетворенные пороки и добродетели, но не живые люди. Заставляя своего героя странствовать по разным городам, населенным евреями, автор не дает никакого понятия о жизни этих городов и их нравах. Он рассказывает всем известные истории про меламедов, про иешиботников, про хасидов и цадиков, про кагал, и ничего типичного и нового не прибавляет. Вы слышите вечную песню о невежестве меламедов, бьющих учеников, о иешиботниках, говорящих о дьяволах и нечистых силах, о хасидах, возносящих своих цадиков, обманывающих невежественную толпу, о кагалах, наказывающих публично женщин, заподозренных в прелюбодеянии, и т. д. до бесконечности. Словом, автор повторяет все то, что он прочитал давным-давно у еврейских и нееврейских писателей, и преподносит читателю прочитанное взамен своего собственного наблюдения. Понятно, что, кроме нестерпимой скуки, ничего нельзя вынести из романа г.Смоленскина. Вы не встречаете в романе ни одного художественного лица, ни одного выдающегося и вероятного события, ни одной художественной картины, ни одной типичной, выдающейся личности. Многочисленные действующие лица романа фигурируют совершенно напрасно. Никто из них, кроме главного героя, не составляет необходимости: в романе, и без всякого ущерба, даже с большой пользой, можно было бы выбросить больше половины из них. События связаны между собой грубо, аляповато, несообразно и, как видно, с большими усилиями со стороны автора. Одно лицо не дополняет собой другого, и все идут вразброд. Кроме всего этого, разговоры между действующими лицами скучны до тошноты.

Роман, или, лучше сказать, масса бумаги, исписанной г.Смоленскиным, имеет, впрочем, некоторые действительные достоинства. Они заключаются в том, что слог автора в высшей степени изящен и в то же время чрезвычайно легок. Соединить эти два качества при бедности и сжатости еврейского языка задача чрезвычайно трудная. Г.Смоленскин владеет в совершенстве еврейским языком, и для него не существует никаких трудностей. Древнееврейский язык будто превратился в его романе в один из культурнейших европейских языков… Другое достоинство произведения г.Смоленскина заключается в том, что оно проникнуто глубокой любовью к несчастному еврейскому народу. Еврейский быт в России возбуждает в авторе глубокую скорбь. Рисуя русских евреев, автор скорбит об ограничении их прав, которое составляет единственную причину жалкого их умственного и материального положения, и нельзя не согласиться с г.Смоленскиным, что уравнение евреев во всех гражданских правах поднимет их физически и морально, и что многие действительно темные стороны еврейского быта будут тогда немыслимы. Но все это, разумеется, не ново, и писать для этого роман, в котором бы высказаны были эти известные истины, по меньшей мере совершенно лишне.

Обращаемся к произведению г.Гордона.

Имя г.Гордона довольно популярно в еврейской литературе. Его оригинальные и переводные стихотворения и басни доставили ему вполне заслуженную известность. Как поэт, г.Гордон имеет мало соперников в современной еврейской литературе. По меткости выражения, по поэтическому слогу, по едкому юмору, встречающемуся нередко в его стихотворениях, наконец, по глубине мысли и богатой поэтической фантазии, г.Гордон может смело конкурировать со многими славными европейскими поэтами. Но вот с недавнего времени г.Гордон сошел с поэтического Парнаса и стал пробовать свои силы в прозаических очерках, рисующих будто современные нравы и обычаи русских евреев. Под названием «Олам ке-минхаго» («Свет, каков он есть») г.Гордон намерен представить целую серию рассказов из еврейского быта, которые были бы в состоянии дать более или менее верное понятие о жизни и стремлениях современных русских евреев. Обладая несомненным поэтическим и юмористическим талантом, обширной эрудицией, здравым умом и наблюдательностью, г.Гордон действительно мог бы влить свежую струю в еврейскую литературу и своими рассказами из действительной жизни придать ей жизненное значение. Мы этого тем более вправе были ожидать от нашего поэта, что он, не в пример прочим еврейским авторам, знаком с европейскими языками и не чужд европейской образованности. Но мы должны с прискорбием сознаться, что горько ошиблись. Талантливый поэт оказался плохим беллетристом, тонкий сатирик оказался грубым балагуром, и мыслитель уступил место шутнику… Мы не имели случая читать первый рассказ серии, а потому не будем говорить о нем, но что касается рассказа, лежащего перед нами, то, не отрицая его некоторых достоинств, смело можем утверждать, что он не достоин пера автора.

Предметом сатиры г.Гордона служат опять те же цадики, о которых пишет всякий, кто только в состоянии сложить два-три слова правильно. Правда, цадики составляют такую язву на еврейском организме, о которой следует говорить постоянно, если желаешь от нее избавиться. Но мы полагаем, что зубоскальство и плоские анекдоты о цадиках мало могут способствовать избавлению от них. Смеяться над цадиками ради одного только смеха, потешаться над их приверженцами с тем только, чтобы вызвать улыбку у читателей, — это задача слишком мизерная для еврейских писателей, желающих принести пользу своим словом. <…>

Имея