До особого распоряжения - Борис Пармузин

Поправляя очки, вперед двинулся Курширмат, за ним - муфтий.

Согнутые спины мулл, бывших баев. Шла старость, одряхлевшая, нищая. Шла и опять думала не о

судьбе Ислама-курбаши - о своей собственной.

А на траурную процессию надвигалась стена каратегинцев.

Муфтий вынужден был выступить вперед.

- Братья! Мусульмане! Мы прощаемся с нашим другом, с воином ислама. Чего вы хотите?

От каратегинцев отделился старик, крепкий, жилистый, с черной бородой без единого седого волоска.

Он покачал головой:

- К нам нельзя.

- Почему?! - взвизгнул муфтий.

- У нас в каждой могиле по пять-шесть братьев. К нам нельзя, - спокойно повторил старик.

Муфтий поднял руки и пронзительно закричал:

- Что же это делается на земле, о всевышний?!

В своей истерике муфтий был жалок.

- Правоверные! - повернулся он к эмигрантам. - Нам даже после смерти нет места на этой земле.

Рядом с каратегинцами появились полицейские.

- А-а! - закричал муфтий. - Все решено. Все куплено. Все продается в этом мире!

Курширмат невольно попятился назад. Ему не хотелось участвовать в скандале. Этот муфтий,

сумасшедший старик, зашел слишком далеко. Курширмат потянул его за рукав, но Садретдин-хан

вырвался.

- Кладбище не ваше, - не повышая голоса, напомнил сержант.

- Наше место в песках! Рядом с шакалами! Вы слышите, мусульмане? - надрывался муфтий. Его

взгляд остановился на самодовольной физиономии Саида Мубошира. Правительственный чиновник не

скрывал торжества. Тогда муфтий закричал: - Правоверные! Среди нас враг. Это он вызвал полицию. Он

смеется над нами! - И, подняв сухонькие кулачки, путаясь в халате, бросился на заклятого врага.

Люди испуганно шарахнулись в стороны. Курширмат, воспользовавшись замешательством,

прижимаясь к стене, торопился выбраться из переулка. Несколько седобородых старцев заметили это

постыдное бегство. Обвиняя Курширмата в низкой трусости, они тем не менее и сами поторопились

вслед за ним. Люди поглупее еще оставались у мечети. Носилки с покойником покачались над толпой и

резко спустились вниз, на землю. Небрежно брошенные на бугорок, они лежали почти набоку, грозя вот-

вот перевернуться.

72

Садретдин-хан подскочил к Саиду Мубоширу и начал бить его слабыми кулаками по лицу. Никто не

решался оттащить разошедшегося муфтия. Мубошир, не ожидавший подобной выходки, неловко

заслонился руками. Как всякий подлец, он был трусом и чувствовал к себе неприязнь толпы.

- Жалкий подхалим! Ты ползаешь перед властями на коленях. Ты целуешь им ноги. Собака...

Продажная собака.

Устав колотить Мубошира по лицу, муфтий вцепился в его жиденькую бородку. Правительственный

чиновник мотал головой, чалма его начала распускаться кольцами.

- Ты вместе со своим правительством ненавидишь бедных мусульман. Да пропадите вы!

Это было уже чересчур. Полиции пришлось вмешаться, оттащить разъяренного старика.

Мубошир грозил Садретдин-хану кулаком и сыпал на его голову проклятия.

Люди, хотя и разбегались, но эти проклятия слышали.

Носилки с покойным курбаши долго лежали на бугорке. Часа через полтора служители мечети и

несколько нищих, кряхтя и вздыхая, унесли тело Ислама на окраину города, на узбекское кладбище,

которое выросло в последние годы рядом с пустыней.

Муфтия на другой день вызвали в полицейский участок. Саиду Мубоширу удалось отомстить быстро и

основательно. Его донос прошел по всем инстанциям, и правительство приняло окончательное решение.

Офицер был верующим мусульманином, он долго мучил старика вопросами о здоровье и

самочувствии. Муфтий сидел как на иголках, отвечал невпопад, ожидал последнего удара. Вчера

вечером Садретдин-хан бросился к Эсандолу, но ему сказали, что консул куда-то уехал по делам

службы. Такого еще не случалось. Муфтий не спал ночь, жаловался на боли в боку и продолжал ругать

продажного Мубошира.

И вот приглашение в полицию.

Наконец офицер протянул бумагу, но муфтий не стал читать ее.

- Что тут написано, сын мой?

- Вам предлагается выбыть из столицы. Под полицейский надзор.

- Куда? - сдерживая себя, глухо спросил муфтий.

Офицер назвал маленький городок на севере страны.

Муфтий понял, что это не только ссылка, это смерть.

- Когда я должен уехать?

- В течение трех дней.

Муфтий поклонился и вышел, сунув хрустящую правительственную бумагу за пазуху.

Все дни он посвятил молитвам, в промежутках между которыми проклинал Саида Мубошира.

Правоверные искренне поддерживали уважаемого муфтия, усердно повторяя проклятия.

В течение трех дней, до самого последнего часа, ближайший друг и советник Садретдин-хана -

турецкий консул Эсандол - так и не появился.

Муфтий плакал... До этого он долго крепился, продолжая ругать Мубошира и всех мусульман,

забывших о долге. Потом слезы покатились по морщинистому лицу, застревая во взлохмаченной

бородке. Беспомощный старик прощался со всеми планами и мечтами.

Махмуд-бек собрался ехать с муфтием. Старик, наклонив голову и молчал.

- Нет, сын мой, - сказал он наконец Махмуд-беку. - Я не хочу такой жертвы. Что вам делать со мной в

изгнании? Перелистывать книгу прошлого? Вам нужно писать другую книгу - книгу будущего. Я уйду на

покой. Если нужны будут мои добрые советы, пожалуйста, навещайте меня.

Муфтий ослаб, он махнул на все рукой, заговорил о тишине и отдыхе. Но Махмуд-бек хорошо знал

старика. В маленьком городе Садретдин-хан быстро затоскует о больших делах. Если ему не дадут

развернуться старость, одиночество и полиция, он затеет переписку с лидерами туркестанских

националистов. Его имя еще много значит в этой среде... Муфтий начнет советовать, направлять работу.

Однако отсутствие былой силы, хороших помощников, постоянной информации очень скоро дадут о себе

знать.

- Вы должны оставаться здесь, сын мой, - продолжал муфтий. - Я напишу господину Чокаеву о

случившемся. Я благословляю вас на борьбу с большевиками. Отныне вы должны повести за собой

обездоленных мусульман.

Речь была торжественной, приподнятой.

Махмуд-бек провожал Садретдин-хана поздно вечером. Он проехал несколько километров, пока

муфтий сам не предложил:

- Достаточно, сын мой...

Дальше, до городка, Садретдин-хана будет сопровождать только Салим. Ему Махмуд-бек поручил

первые месяцы пожить с муфтием. Характеристику Салиму Махмуд-бек дал самую лестную.

- Знаю, знаю, сын мой, он был с вами в трудной дороге.

Салим внимательно относился к каждому жесту муфтия. Несколько раз проверил, хорошо ли

закреплено седло.

- Возвращайтесь, сын мой, - сказал Садретдин-хан уже тверже. - Возвращайтесь. Уже поздно, а вам

добираться далеко.

Они обнялись. Муфтий слегка похлопал ладошкой Махмуд-бека по плечу.

73

- Вам нужно работать. Учтите мои ошибки. Да, сын мой, я тоже ошибался. Езжайте...

Махмуд-бек подождал, пока две тени не пропадут в темноте, пока не смолкнет стук копыт.

На обратном пути он завернул в караван-сарай. Тяжело скрипнули ворота, пропуская позднего

посетителя. Здесь рано ложатся спать, но окно в конторе Аскарали еще светилось.

Махмуд-бек вернул коня хозяину караван-сарая, порылся в карманах и вытащил деньги. Хозяин

поднял руку:

- Не нужно, господин Махмуд-бек, не нужно. Мы тяжело переживаем отъезд уважаемого муфтия.

Хозяин поклонился. Он хотел, видимо, сообщить потихоньку свое мнение о предателе Мубошире, но

только в отчаянии махнул рукой:

- Вот как случилось...

Хозяин ненавидел Мубошира и очень боялся его.

Об этом мимолетном разговоре Махмуд-бек рассказал Аскарали.

- Вы правы. Теперь из муфтия сделают мученика. А Саид Мубошир никогда не вернется к эмигрантам.

И Рустаму дорога к ним закрыта.

Аскарали очень устал в последние дни.

- Держусь на одном кофе, - признался он. - Теперь можно будет немного отдохнуть. - Он потянулся и,

довольный, сказал: - Да-а. Похороны были организованы хорошо. Молодец, Махмуд-бек! А теперь

отдыхать.

У двери Аскарали остановил друга.

- Как дела дома?

- По-моему, хорошо.

- Ну, я рад... Жаль, что ты мало уделяешь времени семье, - Аскарали перешел на «ты».