Остров Тасмир - Валерий Язвицкий

Не менее надежд вызывали у старших гречиха и горох. Ползучие плети тыквы и огурцов меня мало тронули, так как я тогда не представлял огромных желто-красноватых тыкв и всем теперь известных огурцов. Еще менее заинтересовали меня побеги вишен и ореха. Эти малыши еще не скоро проявили себя, и только через четыре года мысмогли собрать с них первые плоды.

После обеда мы весь день провели в огороде, радостные и веселые, пели гимны, шутили, только старик Барни был вначале немного надут. За последнюю неделю oн никого не допускал в огород, подготовляя эффект. Он ждал, когда зацветет резеда, чтобы устроить нам торжественный прием в своих владениях. Петя, заглянувший сегодня совсем случайно в огород, разбил все его планы.

В виде искупления невольной вины мы придумали для него целую церемонию веселых поздравлений. Все шло хорошо, но когда Соня сделала вид, что хочет сорвать мак и поднести старику, тот не на шутку вспылил и заговорил о варварстве.

Но, поняв, что над ним смеются, сам расхохотался:

— Я, как наседка, берегу своих цыплят, — бормотал он сквозь смех, — могу заклевать и глаза выцарапать!..

XIII

В это радостное время у нас произошло ужасное несчастье. Мы были все в сборе, любуясь своим огородом. Незаходящее солнце выливало на нас сквозь открытые рамы двора целые потоки света. День был такой радостный и сияющий, что развеселил даже угрюмого Лазарева, не говоря уже о других. Отец тоже весело шутил и смеялся, забыл грусть, которая за последнее время все чаще и чаще омрачала его лицо.

Отец, между прочим, сообщил нам интересное наблюдение, связанное с нашим северным земледелием.

— Спектр солнечного света, — говорил отец, — прошедшего сквозь стекло, а в данном случае через слюду, чуть-чуть короче спектра обычного солнечного света. Этой незначительной разницы, вызванной преломлением лучей, уже достаточно, чтобы вызвать задержки в развитии и росте как растений, так и животных. Это особенно заметно на комнатных цветах, на что обращали внимание некоторые садоводы.

— А за счет какой части сокращается спектр солнечного света? — спросил старик Успенский.

— За счет ультра-фиолетовых лучей, — ответил отец и взглянул на Лазарева, который нахмурил брови.

— А люди задерживаются в своем развитии, — сказал тот, — от недостатка красных лучей.

Мы поняли намек Лазарева, а отец опустил голову. Наступило молчание, которое прервал Алексей.

— Мы будем держать, — сказал он, — все летнее время рамы открытыми.

Он, видимо, хотел перевести разговор на прежнюю тему и прекратить неприятную паузу. Но Лазарев вдруг побледнел и как-то странно напрягся.

— Сергей! — крикнул отец, — что с тобой?

— Сердце, — громко прошептал тот, качнулся и упал навзничь.

Когда мы подбежали к нему, он был уже мертв. Смерть последовала от разрыва сердца. Мы оцепенели от ужаса, а отец, бледный, с потухшими глазами, стоял неподвижно на коленях и крепко держал руку умершего, словно еще ждал, что в этой руке снова забьется пульс жизни.

Тогда вот я слышал в первый и в последний раз такой мучительный стон, вырвавшийся из груди отца. Я не знаю даже, как это назвать. Это был какой-то страшный чужой голос…

— Все погибло…

Я вспомнил в этот момент последний разговор между отцом и Лазаревым и понял всю бездну скорби и отчаяния, поглотившую отца. Он хоронил все свои надежды, и силы будто оставили его…

Мне хотелось поклясться в тот миг, что я помогу ему, стану помощником в его деле, забуду себя и свое счастье, но я понял, что я не способен на это, и промолчал. Я только смотрел, как отец медленно склонился, поцеловал Лазарева в лоб и, не оглядываясь, ушел от нас. Мама хотела последовать за ним, но не решилась и крепко обняла рыдающую Веру.

Похоронили мы Лазарева там, где теперь уже много дорогих могил. Тяжелый гнет лег на нашу колонию. Правда, жизнь вступала в свои права, работы шли полным ходом, и наша молодежь не могла противиться ни ласкам лучезарного солнца, ни жажде жизни. Только со стариков не сходила мрачная тень, и мы невольно гасили улыбки, смех замирал в наших устах, когда мы были вместе с ними.

Лишь к концу года острота горя смягчилась, но старики как-то опустились, и в них уже не клокотала обычная энергия. Даже отец не имел обычной бодрости и начал стареть. Чаще и чаще я стал его видеть с Рукавицыным и Успенским. Они уединялись и подолгу беседовали. Иногда они зажигались какими-то надеждами, но что это было, я не знал уже. Пропасть росла между ними и нами.

Внешне все осталось попрежнему, но внутренне многое изменилось. Я иногда чувствовал это очень болезненно, но моя развертывающаяся жизнь манила меня в другую от них сторону.

XIV

Следующий год мы прозвали годом браков и рождений. Кроме нас с Люси, почти одновременно вступили в брак: Владимир Рукавицын и Соня Шнеерсон, Георгий Успенский и Екатерина Рукавицына. За этот же год население наше сильно возросло. Нас уже было, считая прибывших Барни и Люси, а также вновь родившихся, двадцать девять человек. В этом году родилось четыре ребенка и в том числе сын у Алексея и Сарры.

Прирост населения заставил нас более рационально поставить хозяйство.

Зотовы взяли в свои руки оленеводство и собаководство. Анна Ивановна и Вера — птицеводство; молочное хозяйство и заготовление молочных продуктов перешло к Орловым. Барни, Георгий Успенский и Екатерина занялись земледелием, огородничеством и садоводством.

Кроме того, в зависимости от сезона мы под руководством стариков Успенских организовывали рыбную ловлю, охоту на зверей и вылавливание деревьев.

Благодаря всем этим стараниям мы запаслись на зиму рыбой, медвежьим мясом, значительным количеством гусиных и утиных яиц. Оленье молоко, замороженное в виде матово-белых кругов, хранилось в наших кладовых. Кроме того, у нас уже был небольшой запас овощей и масса сушеных и замороженных ягод, набранных в тундре во время полетов за слюдой и оленьим мохом.

Только запасов хлеба у нас не хватало, и мы получали его по крошечному кусочку в день. Зато луку и чесноку было благодаря огороду столько, сколько никогда не бывало.

Кроме этой пищи, мы иногда жарили уток и гусей, а также и оленей.

Наше бесхлебье продолжалось четыре года. Впрочем, мы и более молодые поколения особенно и не чувствовали недостатка хлеба — о нем тосковали главным образом старики. Теперешнее потребление нами хлеба старших не могло бы удовлетворить.

За эти годы жизнь у нас шла очень ровно и однообразно, а поэтому я упомяну только некоторые отдельные моменты и изобретения. Мы устроили соляные варницы. Вымораживали соль из морской воды, потом рассол выпаривали на сковородах. Этот способ, немного усовершенствованный, сохранился и по сие время.