Наука побеждать - Борис Сапожников

— Доброго вам утра, ваше сиятельство, — усмехнулся я. — Как спалось?

— Подите вы, юноша, — переходя всякие границы разумного отмахнулся граф, — со своими шутками. Я, изволите знать, вторые сутки глаз не сомкнул и по вашей, в частности, вине.

— Ваше сиятельство, — дурашливость моя разом слетела, — чрезвычайная усталость несколько извиняет вас, однако первых слов вполне довольно для вызова.

— Прошу прощения, поручик, — неожиданно сменил тон Черкасов. Он приложил ладони к лицу и резко провёл ими к вискам. — Я был крайне груб с вами. Я не хотел оскорбить вас, юноша. Это всё проклятая усталость. В общем, вы нынче же отправляетесь в Шербур, там сейчас ставка генерал-майора. Сборами будет заведовать Ахромеев. Не беспокойтесь, юноша, он человек опытный и ничего не упустит.

— Благодарю за заботу, ваше сиятельство, — каюсь, в тот момент я был не совсем искренен в своих словах, однако и не допустил в голос яду, дабы не вызвать новую вспышку со стороны графа. — Вы позволите мне откланяться?

— Ступайте, юноша.

Поклонившись Черкасову, я покинул его кабинет и расположился в небольшом холле его дома, ожидая, когда Ахромеев закончит сборы и даст об этом знать.

Не прошло и получаса, как Ахромеев нашёл меня. Он сменил ливрею на более практичный костюм. На поясе его висела шпага и пара пистолетов. При нём находились пятеро столь же практично одетых и хорошо вооружённых человек, состоявших в штате графа. Ахромеев вернул мне оружие, что весьма порадовало меня, и мы вышли из дома. На улице ждали семь коней под седлом и две заводных. Отлично. Пешком проделать почти три сотни вёрст было бы очень сложно. А на карету или дирижабль я, конечно же, не рассчитывал.

— Путешествие будет изрядно опасным, поручик, — сказал мне Ахромеев, когда мы забрались в сёдла, — но что бы ни случилось, знайте, мы с вас глаз не спустим.

— Это не может не радовать, — грубо ответил я, трогая бока своего коня каблуками сапог. — Ведите.

Меня снова окружили со всех сторон, будто арестанта, и мы двинулись в путь.

Ехать по зимней Франции на север было сложно. Если в Париже было довольно тепло, особенно для декабря месяца, то чем более мы удалялись на северо-запад, тем хуже становилась погода. Небо затянули свинцовые тучи, сеявшие сначала мелким дождём, а затем — снежком. Дороги, там, где они не были мощёными, превратились в реки грязи. Лошади брезгливо трясли перемазанными ногами, да и нам самим спускаться с их спин не было никакого желания.

Ночевали мы, обыкновенно, на придорожных постоялых дворах, которых было изрядно на оживлённых трактах. Хозяева были нам рады, ибо из-за неспокойной обстановки хозяйства их пустовали, а Ахромеев не скупился, платя полновесным золотом и серебром, ибо ассигнации в провинции употребляли плохо и им попросту не доверяли. Быть может, именно один из хозяев постоялых дворов и навёл на нас разбойников.

Напали на нас ранним утром, когда солнце светило на удивление ярко. Как будто бы даже погода радовалась католическому Рождеству Господню. Я, человек, православный, отмечать этот праздник, конечно же, не стал, однако мысль о том, что провести его на постоялом дворе. Я хотел уже сказать об этом Ахромееву, когда перед нами на дорогу, как в классическом приключенческом романе, рухнуло дерево, разбрызгав во все стороны жидкую грязь. Хорошо, что мы были довольно далеко от него, и нас не окатило этой мерзкой волной. А затем в лесу зазвучали выстрелы.

— Рассыпаться! — забывшись, скомандовал я. — Не держаться вместе! В ответ не стрелять!

— С коней! — поддержал меня Ахромеев, ничуть не смутившийся тем, что я начал раздавать приказы. — Карабины к бою! Суворов! — крикнул он мне. — Ко мне!

Я спрыгнул с коня и, прикрываясь его могучим телом, подбежал к нему. Ахромеев бросил мне отличный кавалерийский карабин французского производства и сумку патронов. Схватив второй такой же, он уложил ствол его на луку седла. Я последовал его примеру, встав таким образом, чтобы прикрывать ему спину и он, в свою очередь прикрывал бы мою

Противники наши оказались весьма скверными стрелками. В итоге их обстрела были легко ранены две лошади, а из людей не пострадал никто. На рукопашную схватку они не решились. Постреляв в нас ещё сколько-то времени, они предпочли скрыться.

Жаль, что дерево с собой не прихватили. Его пришлось оттаскивать к обочине общими усилиями.

— Карабин и пули оставьте себе, — сказал мне Ахромеев. — Они вам ещё пригодятся, я думаю.

— Благодарю, — кивнул я.

Вторая засада была организована куда более грамотно. Никаких падающих деревьев или засек на дороге. Нас встретили в деревне, два дня спустя с первого нападения. Дело было под вечер, снег падал густой пеленой, так что ничего не было видно уже в каких-то двух десятках саженей. Мы едва не проскочили деревню. И только свет, горевший в окнах постоялого двора, позволил нам разглядеть домишко самого затрапезного вида.

Ахромеев спрыгнул с седла и кулаком постучал в дверь. Отворила женщина в деревенском платье, поинтересовавшаяся, кого занесло. Ахромеев ответил, что мы — постояльцы, желающие горячей пищи и ночлега, и поинтересовался, есть ли свободные места. Ему ответили, что, конечно же, свободные места имеются и нам открыли дверь. Прежде чем мы вошли внутрь, в проём протиснулся здоровенный детина и взял под уздцы наших лошадей.

— Петер проводит их на конюшню, — сказала нам женщина, — покормит и почистит их.

— Глотов, — кинул Ахромеев одному из своих людей, — помоги ему с лошадьми.

— Есть, — рефлекторно махнул рукой Глотов, невысокий человек со светлыми усами и жёстким лицом. Похоже, из егерей.

Глотов отправился вслед за Петером и нашими лошадьми, а остальные вошли в постоялый двор. Изнутри он выглядел куда лучше, нежели снаружи. На стенах — охотничьи трофеи; на полу — шкуры зверей; хорошо сработанные деревянные столы и крепкие стулья. Здоровенный камин исходит жаром, так что в просторной зале было нечем дышать. Кроме нас постояльцами двора были несколько крестьян, видимо, обывателей деревни, не желавших покидать уютное заведение, и идти домой. Один угол занимали солдаты в мундирах незнакомого мне полка. Кивера они составили на отдельный стол рядом с собой, а вот мушкеты держали под рукой.

— Странная компания, — сказал Гаркуша, такой же коротышка, как и Глотов, тоже, наверное, из егерей. — Только девка на французку похожа, а остальные, все как на подбор, рыжие или белявые, и без загару все. Никогда прежде таких французов не видал, даже в ихнем Париже.

— Верно, — согласился Ахромеев. — Ночевать тут не станем. Поужинаем — и в путь.

— А если нас попытаются опоить, — заметил я, в предчувствии скорой опасности позабыв о своей неприязни к нему, — и же просто отравить?

— Придётся рискнуть, поручик, — покачал головой тот. — Без горячей пищи ночью мы быстро замёрзнем. Да и лошадям нужно отдохнуть.

Спорить с ним было глупо, тем более, что нам принесли еду. Была ли она отравлена, нет ли — уже не важно. Отказаться от исходящей ароматом горячей пищи никто был не в силах. Мы быстро подкрепили свои силы, оставив изрядную порцию отсутствующему Глотову и отказавшись от спиртного, кроме сильно разбавленного тёплого пива, которым запивали еду. Именно это и послужило поводом для ссоры, которую затеяли фузилёры. Их офицер подошёл к нам с кувшином вина и обратился ко мне.

— Вы, я вижу, одну только воду пьёте. Верно, на вино денег нет! — Тут его люди расхохотались. — Так вот вам от нас! — Он хлопнул кувшином о стол, вино выплеснулось из широкого горлышка и залило мне бриджи. — Ах, простите, простите! — замахал он руками под неудержимый хохот солдат. — Я не хотел окропить вас!

— Сударь! — вскипел я. — Вижу, вы офицер и носите на боку шпагу! Так может прогуляетесь со мною на задний двор.

— Вы можете гулять куда пожелаете, cochon russe, — переходя от весёлости к открытой грубости, рявкнул француз, — а лучше всего прочь с нашей земли! Вам нечего тут делать! Нечего!

И тут он, совершенно неожиданно, врезал мне кулаком по лицу. Я покачнулся, однако на ногах устоял, по подбородку потекла кровь. Я понимал, что опускаться до рукопашной схватки — недостойно офицера, но ничего поделать с собой не смог, и даже окрик Ахромеева: «Поручик, не сметь!»; меня не остановил. Бил я без размаха, потому и убил противника первым же ударом. Кулак мой лихо своротил французу челюсть, а сам он рухнул как подкошенный. Тут повскакали его солдаты и закричали на нас, что самое интересное, по-немецки. Всё встало на свои места, когда из кухни и комнат постояльцев выскочили всё те же солдаты в сером с мушкетами в руках.

— На пол! — закричал Ахромеев. — Сваливай столы!

Серые открыли немедленно огонь по нам, сразив двоих моих сопровождающих. В живых остались только мы с Ахромеевым и Гаркуша — пули свистели над нашими головами. Пока они заряжали мушкеты, мы вскочили на ноги, быстро перевернули несколько столов и стульев, соорудив вокруг себя импровизированную баррикаду. Теперь можно было принимать бой. Жаль только, что нас осталось только трое. Точного числа противников я не знал, но подозревал, что их больше двух десятков. И, пари держу, где-то среди них и скрывающий своё лицо фон Ляйхе.