Париж с нами - Андрэ Стиль

Старик, выражая сомнение, поднял брови и смешно пошевелил ушами.

Поль и Анри расхохотались.

— Этот фрукт наверняка возненавидел американцев, — заметил Поль. — Что ты хочешь, нарушена целостность его национального достояния.

Слова Поля производят впечатление двусмысленных, хотя, возможно, он ничего особенно и не имел в виду.

В ответ Анри лишь улыбнулся. Чем-то эта фраза Поля его слегка покоробила. Конечно, тот просто сострил, и позволил он себе это только потому, что речь идет о буржуа, а сами буржуа в этих вопросах не проявляют чрезмерной щепетильности. Все это Анри понимал, но он вообще не любит, когда на эту тему начинают острить. Улыбнулся он машинально, потому что и сам, не подумав, мог отпустить такое замечание и даже чуть было не сделал этого.

Когда партия говорит, что она одна стоит на страже национальной независимости и поэтому необходимо как можно более широкое единение, ты как будто соглашаешься с ней и в своей работе пробуешь руководствоваться этим принципом, но на самом деле он еще не проник до глубины твоей души, не вошел в твою плоть и кровь. Ты только рассудком понимаешь необходимость такого широкого единства. Отсюда и всякие шуточки — последнее убежище твоих сомнений. В общем это последняя уловка по отношению к партии. Но иногда и нечто похуже…

В это время дверь резко распахнулась и вошел совсем еще молодой парнишка-докер, а с ним старик Дюпюи. Все взоры устремились на паренька. Он был очень возбужден и сразу закричал:

— Сволочи! Вы не можете себе представить, что они сделали! Они снесли барак!

Все сразу поняли, что речь идет о бараке Союза республиканской молодежи. Это был длинный дощатый барак, состоявший из маленькой комнатки, где помещалась канцелярия, и довольно большого зала для собраний, игр и танцев.

— Вчера вечером явились из мэрии, чтобы запретить танцы. А мы еще и не начинали танцевать. У нас шло собрание. Нам заявили: «Раз так, город отбирает у вас участок!»

Барак был построен вскоре после Освобождения на участке, принадлежащем городу. В то время коммунисты были в муниципалитете в большинстве. Когда же их выжили оттуда, мэрия не решилась сразу отобрать участок. Но полгода тому назад было заявлено: срок аренды истекает, и мы вам ее не продлим.

Хотя барак по-прежнему принадлежал молодежи, но теперь члены Союза оказались в ложном положении. Союз пока не выкидывали, но все время можно было ожидать, что случится то, что произошло вчера. По-видимому, надеялись таким путем несколько обуздать молодежь. И в самом деле, члены Союза стали понемногу сдавать, вести себя «осторожно», чтобы не потерять помещение. Все меньше и меньше бывало собраний, и они все чаще заменялись танцами, играми и другого рода развлечениями. Некоторые товарищи даже подводили под это теорию «расширения» организации.

— …И они потребовали: «Разобрать весь барак! И немедленно! Понятно?» Тут кто-то из наших товарищей крикнул, обращаясь к парням и девушкам, а народу вчера, знаете, было полно: «Что мы им на это ответим?» Вы бы слышали! От одного этого мог рухнуть барак. Все сразу так и гаркнули в один голос: «Сволочи!» Что тут скажешь? Выразительнее нельзя было ответить!

— А дальше?

— Дальше? Подожди… Они нас разогнали, как и следовало ожидать. Ведь приехало несколько грузовиков с охранниками, сами понимаете. Ну, а мы, коммунисты, собрались группками и начали агитировать парней, которые пришли всего-навсего потанцевать и были здорово ошарашены таким поворотом дела и взбешены не меньше нашего. Обсудили мы все и пошли писать плакаты, вымпелы, чтобы их закинуть на электрические провода, надписи. Потом решили разойтись, поспать с часочек и встретиться на утро в помещении Союза. Пришел я первым и что же увидел? Барака нет!

— Не может быть?

— …В снегу сложена куча досок. Неподалеку стоит вся мебель. От барака остался только пол, но и его уже разбирали двое каких-то рабочих, и им помогали с десяток охранников. Представляешь себе?

— А вы что же, не оставили на ночь никого дежурить?

— Кто же мог предположить?

Помещение секции тоже никто не охраняет, подумал Анри, если не считать Венсана, само собой разумеется. Не нам упрекать молодежь.

— По правде говоря, мы сами хороши! У нас ведь тоже… — и Анри кивком головы дал понять Полю, что он говорит о помещении секции.

— Видно, они принялись разбирать барак на заре, — продолжал паренек, — и очень спешили. Если что-нибудь сразу не поддавалось, они не пробовали отвинтить гайку или выбить крюк, а просто раскалывали доски. Но непонятно, как это никто не пришел нам сообщить!

— Людям наверняка казалось, что вы об этом знаете, слишком уж нагло и откровенно все было проделано, — ответил Анри.

— Как же быть?

— Да, как же быть? Что можно сделать? Я не представляю себе… — сказал Анри, посматривая на Поля, словно спрашивая у него совета.

Поль промолчал.

Тяжело признать, но другого ответа нет.

— Что ж по-твоему, когда с тебя последнюю рубашку снимают, молчать? — возмутился паренек.

— Сегодняшняя демонстрация должна ответить на все! — заявил Анри. — Но я не вижу, что можно предпринять специально по поводу барака. Хотя…

Прежде чем досказать, Анри еще раз продумал свое предложение.

— …Хотя… Вы условились собраться у барака? А что если привлечь к этому делу жителей района? Но опять-таки… Нельзя распыляться. Надо сосредоточить все силы на сегодняшней демонстрации!

— К тому же — какие там соседи!.. Вы же знаете, вокруг почти никто не живет… Поэтому-то охранники и смогли довести свое гнусное дело до конца…

Действительно, барак находится на окраине города, несколько в стороне от домов. За ним протекает крошечная речушка с каменистым дном, и вдоль нее тянутся ивы — единственная растительность среди этой пустынной долины. Речушка, совсем как настоящая, извиваясь змейкой, течет к морю, и у нее есть свое собственное устье. Около барака она образует две широкие петли, окаймленные кустами ежевики и дикой малины. Две полянки, как будто специально задуманные для пикников. Первые фиалки в городе появляются именно здесь. Молодежь любила этот уголок. Тут чувствуешь себя совсем далеко от города, хотя если выйти на дорожку, то за последним кустом открывается вид на главную улицу. В летние ночи танцевали и в зале и на лужайках, между кустами. А теперь там, среди снега, валяются груды досок. Ладно…

Только успел уйти паренек, как явился Верди. Он был чем-то сильно взволнован.

— Потрясающе! Анри, со мной произошло нечто потрясающее! — заявил он с пафосом.

— Что с тобой произошло?

— Меня зацапали ночью, когда я писал на стенах призывы…

— Ты находишь, что это потрясающе?

— Да нет, я не о том говорю, это чепуха. Они нас привели в полицейский участок.

— Так ты был не один?

— Ясно. Нас было человек семь или восемь.

— Кто же?

— Да все это пустяки, нас под утро выпустили. Были… — и Верди назвал нескольких товарищей. Убедившись, что Анри не собирается больше прерывать его, Верди продолжал свой рассказ:

— Потрясающе то, что за этим последовало. Прошел всего час, и что я вижу? Ко мне заявляется ни больше ни меньше как американский офицер. Ты бы посмотрел, какая у него при этом рожа была! Живьем бы меня сожрал. Он пришел переговорить с моими постояльцами, с этими, чорт их побери, американскими солдатами. Я ему сообщил номера комнат. Они еще дрыхли, но он, видно, не дал им времени на долгие сборы — словом, через полчаса они уже сложили свое барахло и спустились вниз. У всех трех на мордах написана злость. Пялят на меня глаза, того и гляди плюнут в лицо. Но в то же время они боялись меня хуже чумы и поэтому не посмели. Чуть не за километр обошли стойку, за которой я стоял… И смылись…

— Видимо, узнали…

— Точно. Начальник полицейского участка решил: подложу-ка я Верди свинью. И позвонил немедленно американцам, чтобы предостеречь от меня. Знал бы он, какую услугу мне оказывает! А то я уже собирался продавать свое хозяйство, чтобы меня перестали принимать за подлеца. Помнишь, Анри, мы с тобой об этом говорили?

Анри тоже доволен. Он не видел выхода, а тут все устроилось само собой.

— Вот вам лишнее доказательство — никогда не надо скрывать своих убеждений, — сказал он неожиданно для себя.

* * *

Было около одиннадцати, когда охранники решили дать о себе знать.

Анри, Поль и Шарльтон остались в секции одни. Газеты были уже все розданы, товарищи, которые должны были выступать с речами, тоже разошлись, а Дэдэ еще не явился. Им предстояло вместе с ним точно и окончательно разработать план сегодняшних действий. В ожидании Дэдэ Анри с Полем обсудили немало вопросов, и теперь они молчали, обдумывая каждый предстоящее сражение, стараясь ничего не забыть, не упустить из виду ни одной мелочи. Поль прислонился к печке, Анри ходил взад и вперед по комнате. Если нечего писать, Анри не может усидеть за столом. Разговаривая, он иногда садится на стол или стоит рядом, поставив ногу на стул и опираясь о спинку так, чтобы оказаться на одном уровне с собеседником. В самом деле, глупо сидеть за столом, если ты не проводишь собрание, а просто разговариваешь со стоящим перед тобой человеком. Получается как-то натянуто, неестественно…