Премудрая Элоиза - Бурен Жанна

Ты просил меня, Пьер, не докучать тебе больше своими жалобами. Как всегда, я покорилась твоей воле, подчинив ей свою. Безутешная, но немая, терзаемая, но послушная, я сообразовывалась с твоими желаниями и не говорила тебе больше о своих чувствах.

Тем не менее, я не исцелилась. Я так никогда и не исцелилась. В течение всей своей жизни я выполняла свой долг без любви к нему и употребляла свою энергию более для того, чтобы принудить себя к молчанию, чем для того, чтобы попытаться изменить свое сердце!

В то же время, хоть мне и удалось не заговаривать с тобой больше о своем обожании, выше моих сил было оставаться без всякой связи с тобой. Я написала тебе новое письмо, где, для полной ясности между нами, обязывалась не касаться более темы, которая тебе не нравилась, и похоронить свою любовь в самой глубине своей души. Я не скрывала от тебя, какого чудовищного усилия будет стоить мне достижение такого результата. Дабы ты знал, несмотря ни на что, как обстоит дело, и в качестве последнего напоминания, я добавила приписку, которая была, сама по себе, объяснением, и чей смысл не мог от тебя ускользнуть: «Та, которая принадлежит Богу особо, но тебе — особенно».

Это были мои последние слова любви. С тех пор ни одна фраза, ни один намек не выдали битвы, полем которой я не прекращала быть до сегодняшнего дня.

Я продолжила свое послание совсем иным тоном. Обращаясь к тебе уже не как к супругу, но как к духовному отцу нашей общины, я спрашивала тебя о происхождении наших монастырских традиций и просила нового устава, составленного для нашего употребления, — для женщин, а не для мужчин. В самом деле, правила святого Бенедикта, которые монахини соблюдали, как и монахи, казались мне подходящими нам не вполне. По опыту я знала, что в них было достаточно несовершенств. Наша физическая слабость не могла приспособиться без ущерба для здоровья к слишком суровой дисциплине монахов.

Я изложила тебе свои аргументы и предложила некоторые переделки. Почему бы, к примеру, не разрешить монахиням умеренного употребления вина и вкушения небольшого количества мяса? От этого наши силы бы укрепились, нашим трудам это пошло бы на пользу, а монастырское служение оказалось бы от этого только лучше отправляемым. В плохо кормленом теле душе не хватало жизненной силы и она чахла в убожестве. Зато, поддерживаемый крепким здоровьем, дух будет лишь с большей радостью посвящать себя молитве и поклонению. Точно так же, освобожденные от тяжелых обязанностей, мои дочери предались бы с возросшим пылом служению Господу. Эти вопросы, которые, на первый взгляд, затрагивали только наше благополучие, касались на деле нашего духовного расцвета и давали нам средство его достичь.

Я постаралась также истребовать у тебя распорядок дня, задуманный так, чтобы ручной труд занимал у нас меньше времени, чем самая священная из обязанностей: богослужение. Я предложила еще некоторые другие изменения, которые все могли быть сведены к моему врожденному чувству меры. Видишь ли, Пьер, я придавала большое значение отмене труда с чисто материальным результатом или, по крайней мере, его смягчению, в пользу все более глубоких мистических переживаний. Я глубоко чувствовала насколько вера важнее свершения — я, неустанно трудившаяся и, к своему ужасу, до такой степени лишенная веры!

Должно быть, я изложила то, в чем ты и сам был убежден. Ты ответил мне, прислав два трактата, совпадавшие с моими желаниями. Ты полностью одобрял в них меня и давал нам просимые правила. Они заключали в себе все наши труды, все наше время: малейшие детали и нашей практической жизни, и отправления религиозного культа. Ни одна секунда наших дней или наших ночей не была оставлена без внимания. В согласии с моими пожеланиями даже наша пища стала лучше: нам было дозволено два приема пищи в день, кроме времени поста, когда мы должны были довольствоваться одним ужином. Немного мяса, немного вина, овощи в изобилии, иногда рыба. Фрукты только за ужином. Хотя наш хлеб не должен был быть белым, как у богатых, и должен был на треть состоять из отрубей, распределять его следовало в изобилии, как и прочую пищу, не полагая никаких количественных пределов нашему аппетиту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я написала тебе: «Это тебе надлежит, о учитель, установить при жизни то, что мы всегда будем поддерживать».

Видишь ли, мне было сладостно сообразовывать свои привычки с тем, что ты почел за благо нам продиктовать, и думать, что тебе все известно о нашем существовании, что ничто тебе не чуждо, что твоя мысль может безошибочно следовать за мной на протяжении всех моих дней.

Получив эту новую программу, я задалась единственной целью: исполнить ее буквально и через тщательное ее исполнение превратить Параклет в один из самых значительных женских монастырей страны.

Думаю, что могу, не погрешив против истины, утверждать, что я этого добилась. По моим указаниям каменщики перестроили уже существовавшие строения. Они возвели и множество новых. Каменная ограда отделила нас от мира, в то же время защищая от него. Вокруг наши поля, виноградники, леса возделывались, обрабатывались, приводились в порядок крестьянами, которых я смогла наконец вознаграждать за труды.

Следуя твоим наставлениям, я назначила из числа своих дочерей шесть управительниц, наделенных каждая какими-либо определенными обязанностями. Приорша должна была во всем помогать мне: в воспитании и наставлении монахинь, в присмотре за библиотекой, переписыванием и украшением рукописей, в отправлении богослужения, распределении работ между монахинями, выработке ежедневных указаний. Ризничая, или хранительница церковной утвари, отвечала за молельню и за ее скромное украшение. Сестре-сиделке — бедной сестре Марг, которую я так плохо слушаюсь! — медицинские познания которой должны быть образцовыми, доверялась забота о моральном и физическом здоровье в монастыре. Наставница послушниц, или кастелянша, заботилась о том, чтобы кожи, шерсть и лен, поступавшие из наших владений, превращались в одежду, белье и постели для общины. Она распределяла работу по шитью и ткачеству между остальными сестрами. Келарша ведала всем, что относилось к пище земной: погребами, трапезной, кухней, мельницей, пекарней, садом, огородом, полями, пасекой, птичником, скотным двором. Привратница, охраняя вход в монастырь, принимала посетительниц, которым я дозволяла оставаться под нашим кровом лишь неделю. По истечении этого срока им надлежало либо покинуть монастырь, либо принять постриг.

С таким подспорьем я могла строго присматривать за своим стадом, контролировать всякое движение, занятия и даже мысли. Моя власть была безграничной, но чтобы оградить себя от гордыни, я должна была подчиняться тем же предписаниям, что и моя паства: нестяжательство, целомудрие, молчание.

Дабы сообразовываться как можно ближе с поступками Господа, мне доводилось обмывать ноги беднякам, которых мы всегда принимали, выказывать в отношении их мягкость и сердечное смирение. Я должна была также постоянно присутствовать среди моих дочерей, есть и спать с ними, одеваться как они, не выделять себя ни в чем. В качестве отличительного знака я носила лишь золотое кольцо и наперсный крест. По большим праздникам я брала в руки жезл аббатисы.

Таким образом, все занятия в Параклете распределялись в соответствии со строгим распорядком. Но я следила, чтобы они никогда не были чрезмерны. Избавленные от тяжелого труда, монахини, в согласии с моим желанием, отныне без забот предавались существованию, которое, притом что оно утверждало преобладание духовного над бренным и возвышало души, позволяло им не оставлять в небрежении и свою плоть. Ни одной из них, к примеру, не позволялось — кроме случаев болезни — отсутствовать в молельне во время чтения канонических текстов или во время мессы, но в период между службами были перерывы, когда им можно было отдохнуть.

Умственные труды также имели свое место в нашем распорядке. Мы должны были ежедневно предаваться созерцанию и чтению Писания. Через их посредство я вмешивалась непосредственно в просвещение своих монахинь. Так часто, как это было возможно, я давала желающим уроки латыни, греческого или даже древнееврейского, не упуская, естественно, и руководства изучением Святого Писания.