Голоса потерянных друзей - Уингейт Лиза

— Что, все так плохо?

— Мисс Сильва, вы стоите у доски, читаете нам вслух, спрашиваете, что мы думаем, и устраиваете письменные опросы. Каждый! Божий! День! Это же скука смертная!

— И чем же нам, по-твоему, следовало бы заняться?

Ладжуна вскидывает руки, отворачивается и устремляется к библиотеке.

— Не знаю. Вы же тут учитель, — бросает она на ходу.

Она уверенно идет по коридорам, а я следую за ней, и мы принимаемся за обсуждение самого проекта. Как ни крути, это более безопасная территория.

— Я думаю сперва выбрать книги, которые нам пригодятся в классной библиотеке, — сообщаю я, когда мы входим в книгохранилище. — Нам нужна литература для учеников с третьего-четвертого класса и до выпускного, — хотя, по правде сказать, у меня полно детей, чей уровень чтения отстает от необходимого на несколько лет. — Берем только новые. Антикварные ни к чему. Давай, что ли, сначала стол расчистим и будем откладывать старинные фолианты на него. Только осторожно. Старые книги очень хрупкие. А новые положим тут, у дверей на крыльцо.

— Это галерея. Судья любил сидеть на ней и читать, когда мухи и мошки его не донимали, — уточняет Ладжуна. Она подходит к дверям и заглядывает в галерею, словно надеясь увидеть там судью. Затем обводит взглядом двор и, немного помолчав, добавляет: — В давние времена детишки-рабы должны были стоять с опахалами и отгонять от богачей мошкару. И в доме тоже, но в столовой на потолке хотя бы висела панка — это что-то вроде доисторического вентилятора. Дергаешь за веревку — и он раскачивается. В те времена никаких москитных сеток и в помине не было. Окна занавешивали тканью — да и то в основном в хибарах, где жили рабы. Тут они находились сразу за конюшней и каретником. Их было штук двадцать, если не больше. Стояли они на широких платформах с колесами, и их перетаскивали с места на место, чтобы сподручнее было обрабатывать разные части плантации.

Слушаю ее с раскрытым ртом — поразительно, до чего хорошо она знает историю и как спокойно и сухо излагает все эти факты!

— А откуда ты все это знаешь?

Она пожимает плечами:

— От бабушки Дайси. Да и судья мне кое-что рассказывал. И мисс Робин, когда сюда переехала. Она же собирала рассказы об этом месте. Кажется, для книги, которую хотела, но не успела написать — или что-то вроде того. Она приглашала сюда бабушку Дайси, мисс Ретту, еще кое-кого из горожан и расспрашивала, что они помнят о Госвуде, какие истории им рассказывали родственники. Собирала все, о чем помнит старшее поколение.

— Я просила Бабушку Ти как-нибудь прийти к нам на урок и поделиться с нами своими историями. Может, ты ее уговоришь? — спрашиваю я и замечаю, как заблестели глаза Ладжуны. — Раз уж «Скотный двор» оказался таким скучным.

— Я вам правду сказала, только и всего. Кто-то же должен был вам помочь, — Ладжуна прячет руки в карманы и с глубоким вздохом оглядывает библиотеку. — А иначе вы просто уволитесь, как и все, кто был до вас.

Внутри у меня разливается тепло, но вида я не показываю.

— Тут какое дело, — продолжает она, пересекая комнату, — если вы живете в Огастине или окрестностях и носите фамилию Госсетт или Лоуч — неважно, какого цвета у вас кожа, — то история ваших предков так или иначе связана с этим поместьем. Здесь — истоки многих семей, и они редко уезжают далеко. И, наверное, так будет всегда.

— Но ведь на одном Огастине свет клином не сошелся, — замечаю я. — Можно, к примеру, поступить в колледж и уехать.

— Ну-ну… А денежки где взять?

— Есть же стипендии. Финансовая помощь.

— Огастинская школа — для бедноты. Для тех, кто отсюда уже никуда не денется. Да и потом, кому тут нужно образование? Вот взять хотя бы тетю Сардж — она и в армии отслужила, и в колледже отучилась. А чем на хлеб зарабатывает, вы и сами знаете.

Не найдя, что на это ответить, я возвращаюсь к разговору о библиотеке:

— В общем, давай сюда складывать книги для школы. Только, чур, не берем ничего такого, что точно не понравится родителям: никаких легкомысленных романчиков и кровавых вестернов. Если тебе попадутся обложки с людьми, на которых слишком уж мало одежды, откладывай их пока на бильярдный столик. — В конце концов, ничто так не отравляет учителю жизнь, как конфликты с родителями, уж это я за время студенческой практики усвоила четко. Вот уж чего надо избегать любыми средствами!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— О родителях даже не переживайте, мисс Сильва. У них всех есть заботы поважнее, чем волноваться, чем там их дети в школе занимаются.

— Что-то слабо верится.

— А вы упрямая, знаете ли, — она озадаченно смотрит на меня.

— Оптимистка, только и всего.

— Возможно, — Ладжуна ставит ногу на край нижней полки и начинает карабкаться вверх, точно древесная лягушка по оконному стеклу.

— Ты что творишь! — я кидаюсь к ней, чтобы подхватить, если она оступится. — Тут же лестница есть! Давай ее придвинем!

— А вот и не выйдет! Присмотритесь: полозья, по которым она ездит, тянутся только до двери. А в этой части комнаты они сломаны.

— Тогда давай сегодня начнем с нижних полок.

— Минуточку, — говорит Ладжуна, продолжая подъем. — Сперва хочу вам кое-что показать.

Глава тринадцатая

Ханни Госсетт. Луизиана, 1875

В непроглядной темени я все твержу и твержу «Отче наш». Это самая страшная ночь в моей жизни, если не считать той, когда Джеп Лоуч утащил меня со двора торговца, разлучив с матушкой. Тогда я забилась под повозку и шептала слова молитвы — шепчу их и теперь, надеясь призвать милость святых.

Тогда, в детстве, они и впрямь смилостивились надо мной. Явились мне в лице старой бледной вдовы, которая купила меня на распродаже у здания суда — купила из жалости, потому что я была оборванная, худая, как щепка, с заплаканным и измазанным соплями и грязью лицом. Она приподняла ладонью мой подбородок и спросила:

— Кроха, сколько же тебе лет? Как зовут твоего массу и его жену? Называй имена и не лги. Если скажешь правду, я никому не позволю тебя и пальцем тронуть.

И я, запинаясь, назвала имена, после чего вдова кликнула шерифа, но Джеп Лоуч успел сбежать.

В тот раз молитва помогла — надеюсь, она спасет нас и теперь. Я еще никогда не оказывалась на болоте ночью, но не раз слышала о таких местах от бывалых, поэтому меня гложет страх, когда я, балансируя и стараясь не упасть, сижу за седлом на серой лошади Джуно-Джейн. Сама Джуно-Джейно безвольно, точно мешок, лежит передо мной, а старушка Искорка еле тащится за нами.

Я боюсь змей, крокодилов, куклуксклановцев, которые могут заметить, как мы в слабом лунном свете, едва пробивающемся сквозь ветки, едем вдоль дороги. Боюсь, что нас начнут преследовать лесорубы или что из своих подводных убежищ выскочат призраки и лугару. Но больше всего я боюсь пантер.

Вот уж кого и впрямь стоит опасаться сильнее прочего, ежели угодил ночью в болотистые места. Пантера может почуять тебя за несколько миль. Движется она бесшумно и до того тихо выслеживает свою добычу, что ты ее и не заметишь, пока она на тебя не накинется. Лошадей она совсем не боится. Она охотится на людей, оказавшихся ночью в дороге, и спастись от нее можно, только если бежать что есть духу — быстрее лошади, быстрее ее самой. Бежать к своему дому. Пантера кинется за тобой и не отстанет до самой двери, а после будет скрестись в дом и кружить рядом, пытаясь проникнуть внутрь.

Где-то в черной лесной чаще раздается пронзительный крик, похожий на женский. Ледяной ужас прошибает меня до костей, но кричат далеко, и это немного успокаивает. А потом, уже совсем рядом, крик повторяется — сперва слева, а потом справа — и тут уж мне делается совсем страшно.

Пес начинает лаять, но вскоре затихает. Он, наверное, напуган не меньше меня.

Я пытаюсь нащупать бабушкины бусины, чтобы успокоиться, а потом вспоминаю, что их со мной больше нет.

С соседнего пригорка доносится какой-то шорох. Я испуганно вздрагиваю.