Голоса потерянных друзей - Уингейт Лиза

С Джуно-Джейн я справляюсь без особого труда, несмотря на высокий рост ее скакуна. Весит она всего ничего, а конь до того рад ей, что мигом делается смирным и безобидным, точно деревянная лошадка. А вот мисси Лавиния — совсем другое дело. Изящной ее не назовешь. Она тяжела и какая-то негнущаяся. А весит куда больше, чем стофунтовая корзина из березы, полная хлопка, — это уж как пить дать! Но я выносливая девушка, а сердце от страха колотится до того быстро, что силы, кажется, удваиваются. Я кладу мисси на край повозки, подвожу старушку Искорку вплотную и затаскиваю хозяйкину дочь на седло, а потом привязываю покрепче. От нее разит сушеным мясом, желчью, кипарисовыми духами, и эта вонь забивается мне в горло, а я все сглатываю снова и снова, оглядываясь на дом, и благодарю небеса за то, что мужчины забрали с судна виски, да еще в таком количестве. Они сейчас, наверное, порядком захмелели и спят. Надеюсь, что до завтрашнего утра они ни о чем не узнают, а иначе мы окажемся в тайнике все втроем.

Старый, затупившийся топорик я подвешиваю на одно из седел. Остается только решить вопрос с мулом. Если я буду верхом, а охотники — нет, у меня больше шансов сбежать. Вот только если взять мула с собой, он наверняка станет и дальше беспокоить лошадей, а значит, поднимет немало шума. Можно просто его отпустить, и он убежит в лес в поисках пищи. Но может и тут остаться, неподалеку от сарая.

Я открываю дверцу стойла и говорю этой изможденной скотине:

— Только не шуми! И коли ты неглупый, то больше сюда ни ногой! Твои хозяева — дьяволы во плоти! Только посмотри, что они с тобой сделали! — Шкура несчастного животного напоминает изуродованную кожу старых мулов, прибывших на плантацию Лоучей в качестве приданого хозяйки и проведших там всю жизнь. Лоучи издавна клеймили молодняк в годовалом возрасте. Говорили: так его сложнее украсть. Впрочем, беглецов они тоже клеймили, как и всех купленных рабов.

А на этого беднягу мула клеймо ставили раз десять, если не больше, — в том числе и обе армии. И от этих отметин он не избавится до последнего вздоха.

— Ты отныне свободный мул, — говорю я ему. — Беги на волю и не возвращайся!

Я вывожу лошадей из сарая, и мул увязывается следом, но я отгоняю его, и он бредет чуть поодаль. А мы тем временем забираем узел, припрятанный мной в ветвях, и устремляемся прочь от хибары, в глубь штата. Пес тоже увязывается за нами, и я ему не мешаю.

— Пожалуй, и ты свободен, — говорю я ему, когда мы отходим от хибары на приличное расстояние. — Таким подлецам и собак-то иметь нельзя!

Головы мисси Лавинии и Джуно-Джейн, безвольно болтаясь, бьются о хомуты. Надеюсь, они не умрут, но сделать я ничего не могу. Все, что мне под силу, — это увести лошадей подальше, быть осторожной, не поднимать шума, держать ухо востро, не выходить на дорогу, смотреть под ноги, чтобы не угодить в яму, не подъезжать слишком близко к чужим домам в лесу, к городам, повозкам, людям. Мне придется прятаться ото всех, пока мисси Лавиния с Джуно-Джейн не очнутся и не смогут говорить сами за себя. А мне и пытаться не стоит объяснять встречным, куда и зачем цветной мальчишка везет двух полураздетых девиц, крепко привязанных к седлам.

Да что там, я даже пикнуть не успею, как меня прикончат на месте.

Потерянные друзья

Уважаемая редакция! Я разыскиваю своих детей. Мы были в собственности у мистера Гэбриэла Смита, президента колледжа из Миссури. Потом нас продали работорговцу и перевезли в город Виксберг, штат Миссисипи. Нас с Патом Картером продали вместе, а Рубен, Дэвид и их сестричка Сулье так и остались на дворе у торговца. Я слышала, что Рубена ранили в Виксберге и он попал в больницу. А малыши — Абрахам, Уильям и Джейн Картеры — остались у Томаса Смита в Миссури. Их отца убил работорговец по имени Джеймс Чилл, потому что тот не пожелал расставаться с семьей, когда его пытались продать. Письма мне прошу направлять на имя преподобного Т. Дж. Джонсона, Карроллтон, Луизиана.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Минси Картер

(Из раздела «Пропавшие друзья» газеты «Христианский Юго-Запад», 10 января, 1884)

Глава двенадцатая

Бенни Сильва. Огастин, Луизиана, 1987

Бесшумно ступая по дому, я прислушиваюсь к каждому шороху. Воображение рисует мышей, белок и огромных водяных крыс, которых я не раз видела в канавах и лужах со стоячей водой во время своих прогулок.

А еще в голову лезут мысли о призраках, вампирах и жутких, похожих на гигантских насекомых, инопланетянах. Ну и, конечно, о маньяках с топорами и бродягах, замысливших недоброе. Фильмы ужасов я обожала всегда и гордилась тем, что могу смотреть их с утра до вечера, не воспринимая всерьез увиденное. Даже спустя годы после того, как у нас с Кристофером все завертелось, он сердился на меня за то, что я не пугалась, а старалась угадать, какой будет следующая сцена или сюжетный поворот.

— Все-то тебе надо анализировать, — ворчал он. — Просто тоска берет!

— Да ладно, это же неправда! Одни выдумки да притворство! Тоже мне неженка! — дразнила я его в ответ.

Когда ты практически все детство проводишь один в пустом доме, потому что родители вечно на работе, приучаешься не впадать в панику от малейшего шороха.

Но в этом доме, в этой обители многих поколений, о чьей истории можно только догадываться, я удивительно остро чувствую собственную уязвимость. Одно дело смотреть на старый, полный теней особняк, сидя у экрана, и совсем другое — оказаться в нем наяву.

С кухни доносятся какие-то звуки — и на обычные шаги они не похожи. Кто бы там ни таился, он — а может, она или даже оно — не желает, чтобы его заметили. Движения осторожные… как и мои. Я хочу увидеть, кто же там притаился, пока он не заметил меня.

Остановившись у порога комнаты дворецкого, я обвожу взглядом ряды высоких шкафчиков из красного дерева и длинные щербатые столы, на которых слуги, должно быть, готовили причудливые кушанья. Буфеты, стоящие у противоположных стен, отражают друг друга в своих зеркалах. Казалось бы, ничего необычного или опасного. Кроме…

Чуть сдвинувшись в сторону, чтобы было лучше видно, я цепенею на месте: из-за приоткрывшейся левой нижней дверцы одного из буфетов показывается худенькая задница, обтянутая джинсами с серебристой отделкой.

Это еще что такое?!

Я узнаю джинсы и цветастую футболку. Мне уже доводилось их видеть на четвертых уроках, пусть и значительно реже, чем хотелось бы.

— Ладжуна Картер! — восклицаю я еще до того, как девочка успевает распрямиться. Она резко оборачивается и испуганно смотрит на меня. — Ты что тут делаешь?!

Спрашивать, разрешили ли ей заходить в дом, нет никакой нужды. Все и так ясно: ответ написан у нее на лице.

Она дерзко вскидывает подбородок, тут же напомнив мне тетю Сардж.

— А что? Я ничего не порчу! — Худые длинные пальцы прижаты к бедрам. — А как вы думаете, откуда я про книжки узнала? И потом, судья сам мне разрешил тут бывать! Незадолго до смерти он сказал: «Приходи, когда только вздумается, Ладжуна!» А больше сюда особо никто не заглядывал — если только понадобится что. И дети судейские, и внуки были слишком заняты своими домами на озере да рыбалкой. Посиживали себе на пляже целыми днями, потому что и там землю выкупили. Нельзя ведь такое добро оставлять, а вдруг пропадет что-то! Если у тебя столько домищ в собственности, то ты очень занятой человек. Некогда тебе рассиживать по ветхим поместьям со всякими стариками в инвалидных креслах.

— Но дом-то уже давно не судейский.

— Я не воровка, если вы об этом.

— А я ничего такого и не имела в виду, но… Скажи, а внутрь-то ты как попала?

— А вы?

— У меня есть ключ.

— Ну а мне он не нужен. Судья раскрыл мне все тайны этого дома.

Признаться, я заинтригована (ну еще бы!).

— Я приняла твое предложение о книгах — кстати сказать, спасибо за наводку! — и получила разрешение прийти сюда и подыскать литературу для классной библиотеки.