Крейсер I ранга "Рюрик" (1889-1904) - Pафаил Мельников

В 6 ч 57 мин “Рюрик” на короткое время на мачте поднял сигнальные шары на средний ход, лучше удерживался он и на курсе. Но скорости на очередной прорыв, который в 7 ч 20 мин предприняла “Россия”, “Рюрику” не хватало. В 8 ч К.П. Иессен еще раз вернулся к нему на выручку, а в 8 ч 25 мин, как уже говорилось, окончательно повернул на Владивосток, отвлекая за собой в погоню все четыре японских броненосных крейсера. В 9 ч, продолжая бой, шесть кораблей скрылись за горизонтом…

Около “Рюрика” остались крейсер “Нанива” под флагом адмирала Уриу и присоединившийся к нему в 8 ч 30 мин крейсер “Такачихо”. “Нанива”, подошедший к месту боя почти с самого начала, был отогнан огнем “России” и долгое время держался в почтительном отдалении от русских, периодически пытаясь обстреливать их, когда дистанция сокращалась, и снова отходил, получив отпор. Теперь, с уходом сражавшихся крейсеров на север, эти два корабля завязали бой с “Рюриком”, израненным, утратившим почти всю свою артиллерию…

…В восьмом часу смертельно раненный в голову упал на пол боевой рубки стоявший у рукояток машинного телеграфа лейтенант Н.И. Зенилов. “Не сдавайтесь, братцы, постоим за матушку Россию?” – были его слова, когда два матроса, подхватив его под руки, повели на перевязку. В командование крейсером вступил следующий по старшинству, также раненный, младший артиллерийский офицер лейтенант К.П. Иванов. Все попытки его следовать за уходящими крейсерами были тщетны: скорость с положенным на борт рулем была ничтожна, корабль мог совершать только круговое движение, описывая в зависимости от соотношения оборотов машин ту или иную циркуляцию. Все компасы были уже разбиты, и ориентироваться приходилось по сражавшимся кораблям.

…“Нанива” и “Такачихо”, открыв огонь с расстояния 40 кб, по-видимому, еще побаивались “Рюрика”, помня меткие залпы его артиллерии лишь два часа назад, но убедившись, что большинство орудий корабля уже молчит, японцы осмелели и подошли ближе, не переставая стрелять. Если бы вдруг снова заговорили все умолкнувшие орудия “Рюрика”, дорого заплатили бы эти крейсера за такое приближение. Теперь же корабль, недавно грозно ощетинивавшийся 26 крупными орудиями и более чем двумя десятками малокалиберных, едва отвечал из нескольких орудий, представляя для японских крейсеров громадную мишень, которую они расстреливали почти безнаказанно.

Этот осевший кормой остов, с продырявленными бортами и палубами, с разрушенными мостиками, пробитыми трубами и мачтами, не имевший места, куда не попадали бы вражеские снаряды, весь окутанный облаком пара, смешанного с бурым дымом от разрывов вражеских снарядов, еще продолжал стрелять, двигаться и даже маневрировать в пределах того круга циркуляции, какую позволял описывать заклиненный руль.

Сила духа и сплоченность команды, верность долгу и патриотизм каждого члена экипажа – это то, что составляет душу корабля, без которой он лишь железная коробка. Силой духа людей держался “Рюрик” в эти тяжкие минуты. Сознавая безвыходность положения, все на корабле прониклись твердым решением биться до последнего – завет адмирала С.О. Макарова “погибнуть с честью” руководил действиями русских моряков.

Сильнейший взрыв потряс корабль. С правого борта вырвалось наружу громадное пламя. Это взорвалась приготовленная к выстрелу по-боевому торпеда в правом надводном аппарате, расположенном в помещении кают-компании. Весь черный и скрученный, как сгоревшая спичка, аппарат был силой взрыва отброшен на другой борт. Через пробоину, оказавшуюся вследствие посадки крейсера кормой на уровне ватерлинии, проникла вода и поднялась в кают-компанию по колено. Младший судовой врач Э.М. фон Брауншвейг, организовавший здесь дополнительный перевязочный пункт, счастливо отделался десятками мелких ран и самоотверженно продолжал свой нелегкий труд, работая на полуразрушенном столе. (Избавив от мучений и смерти несколько десятков раненых, он сам был смертельно ранен в конце боя.)

Выбрав место за кормой “Рюрика”, японцы усиленно поражали его губительным продольным огнем. Исковерканная до неузнаваемости палуба корабля, значительно осевшего кормой, как на ладони проецировалась перед японскими комендорами, которые били без промаха, так как расст ояние уменьшилось уже до 20 кб.

“Выйдя на минуту на верхнюю палубу,- вспоминал об этих минутах один из волонтеров (“зауряд- прапорщиков”) Виктор Ярмерштедт,-я увидел один из неприятельских кораблей почти прямо у нас за кормой, то есть вне угла обстрела нашими орудиями. Заглянув мимоходом в светлый люк кают-компании, я увидел, что вода подошла уже до уровня стола.

Крейсер в это время имел довольно значительный дифферент на корму и небольшой, около 7-8°, крен на левую сторону. В это время мы начали склонять свое направление вправо.

Спустившись опять в адмиральское помещение, я спросил комендора Цибульского, управлявшего теперь уже двумя орудиями Канэ, так как другой комендор был убит, отчего он, Цыбульский не стреляет.

– Вне угла обстрела еще, Ваше благородие,- хладнокровно отвечал он,- вот сейчас придет, тогда откроем огонь. И действительно, в продолжение некоторого времени мы очень успешно отстреливались от неприятеля…”.

Так, меняя радиус циркуляции за счет перемены оборотов машин, лейтенант К.П. Иванов попеременно вводил в действие немногие из уцелевших орудий того или иного борта, и благодаря этому, несмотря на стремление японцев держаться вне секторов обстрела этих уцелевших орудий, русским комендорам удавалось достигать попаданий по вражеским кораблям. Когда расстояние до противника сократилось до 15-18 кб, лейтенант К.П. Иванов немедленно воспользовался моментом взаимного расположения кораблей, чтобы при очередной циркуляции, дав полный ход, таранить ближайший японский крейсер.

В это же время минный квартирмейстер Андрей Коротков выпустил из единственного уцелевшего на крейсере левого кормового аппарата торпеду но другому японскому крейсеру. Умирающий лев неожиданно показал клыки, и японцы, уклоняясь от торпеды и таранного удара “Рюрика”, тотчас же вышли из круга его циркуляции и, отойдя на расстояние около 25 кб, продолжали расстреливать упорно отбивавшийся корабль. Убедившись, что русские вовсе не намерены сдаваться, японский адмирал, вторично лишавшийся столь верной, казалось бы, добычи (ведь именно он командовал эскадрой, предназначавшейся в свое время для захвата “Варяга”), приказал усилить огонь.

Новый залп обрушился на “Рюрика”, град осколков посыпался на броню рубки, и одним из осколков, проникших под крышу через прорезь, вторично ранило лейтенанта К.П. Иванова. Кровь залила ему глаза и лицо, и, временно передав управление кораблем находившемуся в рубке штурманскому офицеру капитану М.С. Салову, он отправился на перевязку. Все коридоры, ведущие к перевязочному пункту, были заполнены стонущими ранеными, но работавшие здесь люди словно не замечали окружающей обстановки. Уже позднее установили, что у 175 уцелевших раненых было 345 ран. Вот уже четыре с лишним часа, потеряв всякую ориентировку во времени, видя перед собой лишь тягостное разнообразие бесчисленных ран, хладнокровно работал здесь доктор Н.П. Солуха со своими 12 помощниками. В их числе, кроме четырех штатных санитаров и двух фельдшеров, были судовой комиссар (в обычное время ведавший по должности вопросами пищевого довольствия) П.К. Крузман, судовой шкипер 73-летний старик: В.И. Анисимов, вольнонаемный капельмейстер Шопе Ротенберг и другие, кому по должности не полагалось принимать прямое участие в бою. Получив помощь от фельдшера Андрея Ершовича, лейтенант К.П. Иванов вернулся в рубку.

Покончив с пожаром в носовом плутонге, уцелевшие после взрыва комендоры тотчас же во главе со своим командиром мичманом К. Г. Шиллингом приступили к исправлению левого орудия, вышедшего из строя еще во время боя с броненосными крейсерами. С особым рвением работал комендор Егор Костров, который никому не хотел уступить чести “первому открыть огонь из орудия, и, несмотря на раны, ни за что не хотел идти на перевязку. Пока исправляли орудие, мичман К.Г. Шиллинг, принадлежавший еще и к водяной партии, отправился на заделку пробоины в кают-компании. Из своего относительно удаленного от средней части корабля плутонга он сразу попал в кромешный ад. В клубах пара, заполнившего помещение батарейной палубы из пробитых паровых труб при температуре, поднявшейся до 50-60°С, среди несмолкаемого грохота выстрелов и разрывов вражеских снарядов люди еще продолжили стрельбу из нескольких орудий. Здесь, тоже израненные, еще оставались на ногах и управляли огнем командиры батарей лейтенант Павел Юрьевич Постельников и мичман Василий Михайлович Терентьев.

Подбежавший комендор доложил, что мичман А.В. Ширяев, вторично раненный, отправился на перевязку; нужно было временно заменить его. В кормовом плутонге еще могли действовать левое 152-мм орудие и одно 47-мм, а так как японские крейсера были в это время в 25 кб от кормы “Рюрика”, то мичман К.Г. Шиллинг, успев справиться с пробоиной, приказал открыть огонь.