Цена Шагала - Петр Галицкий

— Ну, да Бог вам судья. Построили вы старика, конечно. Побреду я.

— Еще чашечку кофе?

— Да нет уж. Счастливо оставаться, — сказал Трегубец и покинул квартиру Сорина.

По дороге на службу он анализировал этот разговор и пришел к выводу: «Что-то я не учел. Какой-то ход за границу у него есть. Не станет человек в здравом уме, без денег и с такой ненадежной профессией по России шастать. Ни знакомых, ни привычки жить в глубинке у него нет. Остается одно: Запад. Эх, Василий Семенович! Может, тебе на старости лет тоже бросить всю эту белиберду и — вместе с Сориным? А там, глядишь, на картинках разживемся (не одной же молодежи везет). Ну, да ладно, сейчас разговор не о том, сейчас нас господин Цуладзе интересует».

На следующее утро Старыгин завез Трегубцу обещанную куклу, выполненную мастерски, так, как могут сделать только профессиональные кидалы или милиционеры, прошедшие долгую школу оперативной работы.

— Молодец, — похвалил Яна начальник. — Если так же красиво и гладко все в галерее пойдет, с меня большая бутылка шампанского.

— Лучше коньяка, Василий Семенович, — ответил Ян.

— Уговорил, — хохотнул Трегубец. — Ну, бывай.

Он выбрал в гардеробе свой лучший костюм, надел белую рубашку, перебрал галстуки и, не найдя ничего приличного, повязал на шею под воротник фуляр, подаренный ему когда-то давно кем-то из американских коллег, приезжавших по обмену опытом. Потом он посмотрел в зеркало и пришел к выводу, что вполне соответствует облику покупателя произведений искусства. «Ну-с, вперед, к новым победам», — сказал себе Трегубец.

Около Управления он опять заметил слежку. «Зашевелились, зашевелились, Геннадий Андреевич, — веселился Трегубец, заходя в свой кабинет. — Ну, так это нам на руку. Сегодня еще больше зашевелитесь». Прямо из кабинета он набрал номер галереи «Дезире» и попросил связать его с директором.

— Светлана Алексеевна?

— Я, — ответил мягкий голос.

— Это Аркадий Иванович. Помните, заходил к вам на днях? Мы с вами по поводу Экстер разговаривали.

— Да, конечно, конечно, — обрадовалась Светлана.

— Ну, так наша договоренность остается в силе?

— Несомненно.

— Часика в три я подъеду.

— Замечательно, буду вас ждать с нетерпением.

— Договорились.

После звонка Трегубца Горлова тут же набрала номер Аслана.

— Аслан, это я.

— Слушаю, — ответил Цуладзе.

— Все остается в силе: в три он будет у меня.

— Хорошо. В половине третьего приедет человек, привезет вещь.

И действительно ровно в половине третьего у входной двери галереи звякнул колокольчик и в зал вошел сумрачный мужчина ярко выраженной восточной наружности с объемистым пакетом в руках.

— Директор где? — грубо спросил он Надю, сидевшую за столиком консультанта перед входом в зал.

— Светлана Алексеевна у себя. Как вас представить?

— Скажи, друг приехал, — ответил мужчина.

Несколько ошеломленная такой рекомендацией, Надя прошла в кабинет Горловой и в точности передала слова незнакомца.

— Зови его сюда, — сказала Светлана Алексеевна.

Кавказец проследовал в кабинет директора.

— Вот, — сказал он с порога, ставя пакет у стены.

— Аслан что-нибудь просил передать? — поинтересовалась Горлова.

— Сказал, чтобы я посидел.

— Как вас зовут?

— Магомед.

— Вот что, Магомед: здесь вам будет неудобно. Надя вам сейчас поставит стул. Посидите в зале.

— Аслан сказал… — начал Магомед.

— Если хотите, можете ему позвонить. Уверяю вас, он не будет против.

В голосе Горловой звучала такая уверенность, что Магомед, подумав, кивнул и вернулся в зал. Надя быстро принесла ему стул, налила кофе, снабдила какими-то журналами и несколько опасливо присела с другой стороны стола.

— Вы художник? — попыталась она разговорить посетителя.

— Нет, — ответил Магомед.

— Но любите искусство? — сделала вторую попытку девушка.

— Люблю, — так же односложно ответил Магомед, утыкаясь в журналы.

Исчерпав на этом все запасы любезности и дружелюбия, Надя прекратила попытки разговорить Магомеда.

За полчаса, прошедшие с появления Магомеда, в выставочном зале побывали какие-то светские дамы, обсуждавшие подробности вчерашней презентации в ресторане «Театро», сумрачная женщина с маленьким мальчиком и два изящных молодых человека явно популярной ныне сексуальной ориентации. И каждый раз, когда появлялся новый посетитель, Магомед поднимал голову от журнальных страниц и внимательно оглядывал пришедшего. Ему хватало буквально двух-трех секунд, чтобы полностью впитать образ нового посетителя и потерять к нему интерес. Наконец, в галерею вступил Василий Семенович. На левой руке у него был небрежно перекинутый плащ, в правой он держал свой портфель.

— Здравствуйте, — обратился он к Наде. — Я к Светлане Алексеевне. Надеюсь, она на месте?

— Как вас представить? — поинтересовалась девушка.

— Скажите: Аркадий Иванович. Мы договаривались о встрече.

— Одну секунду, — сказала Надя и оставила Трегубца и Магомеда одних.

Эти несколько секунд оказались для Трегубца довольно серьезным испытанием. Переходя от картины к картине, он все время чувствовал на своей спине пристальный тяжелый взгляд молчаливого кавказца. «Понятно, — сказал себе Василий Семенович, — Аслан волнуется. Не будем же давать ему лишних поводов». Он задержался у какой-то картины, делая вид, что внимательно рассматривает имя автора, и в тот момент, когда он уже собирался перейти к следующему полотну, из двери выпорхнула Надя и сделала приглашающий жест.

— Пожалуйста, вас ждут, — сказала она.

— Благодарю вас, девушка, вы чрезвычайно любезны, — ответил Трегубец и вошел в кабинет Горловой.

— Здравствуйте, здравствуйте, — приветствовала его хозяйка галереи. — Кофе, чай, рюмку коньяку?

— Ну, что ж, — сказал Василий Семенович, усаживаясь, — если вас не затруднит, то кофе и рюмка коньяка были бы в самый раз: погода сегодня премерзкая.

— Да, промозгло, — согласилась Горлова.

Она сама налила Василию Семеновичу кофе из стоявшей рядом с ее столом машинки «эспрессо», достала коньяк («Хеннеси», — отметил про себя Трегубец) и плеснула на донышко глубокого бокала несколько капель.

— Сахар?

— Не откажусь.

После того, как с церемониями было покончена, Горлова перешла к делу.

— Ну-с, вот эта вещь, — произнесла она, извлекая из темного целлофанового пакета полотно Экстер, виденное Трегубцом уже дважды, только на фотографиях.

— Не маленькая!

— Я же вам говорила: пятьдесят на семьдесят.

— А можно ли посмотреть экспертизу? — спросил Василий Семенович.

— Нет ничего проще. Прошу.

И Светлана Алексеевна вложила в протянутую руку следователя небольшой квиток с грифом «Государственная Третьяковская галерея» и печатью «оплачено» поверх лиловых каракулей.

— Это все? — удивился Трегубец.

— А вы хотели развернутую экспертизу? Понимаете, в Третьяковке не принято частным лицам давать развернутые аннотации, это делается только по заказу организаций. Но, поскольку владелец уже предоставил нам такую экспертизу, то мы подумали, что абсолютно бессмысленно дублировать уже проделанную работу. Хотя, конечно, если вы настаиваете, мы можем сделать такой запрос…

— Нет-нет. Ведь этот квиток является гарантией подлинности?

— Несомненно, — ответила Горлова.

— Что ж, это замечательно. А вот скажите, Светлана Алексеевна, часто попадаются работы Экстер, по вашей практике?

— Нет, конечно, это чрезвычайная редкость, Аркадий Иванович.

— Да, я вот подумал: наверное, это большая удача.

— Несомненно. Я вас поздравляю, это прекрасное приобретение.

— А вообще как сейчас рынок? Мне кажется, он немножко угасает, — продолжал тянуть время Трегубец.

Он украдкой взглянул на часы и с удовольствием отметил, что уже десять минут находится в кабинете директора. Значит, Ян уже здесь. К сожалению, из-за плотно прикрытой двери Василий-Семенович не мог слышать звонок. Но чутье его не подвело: Ян уже действительно был в галерее и сейчас, медленно двигаясь вдоль стены с картинами, приближался к заветной дверце.

Как только Старыгин вошел, Магомед по привычке вскинул глаза и так же через две-три секунды опустил их. Ничего примечательного в хлыще, как он про себя окрестил посетителя, одетом в серый твидовый пиджак и узкие черные брюки, он не заметил, разве что ярко-красный галстук в синий горох, примерно такой, какой Магомеду всегда хотелось иметь. «А с другой стороны, он небось стоит баксов пятьдесят-шестьдесят, — думал Магомед. — Лучше сестре послать, им там жрать вообще не на что».

Старыгин дошел до своей цели и, как бы невзначай, тронул ручку двери, ведущей в кабинет директора. Дверь была заперта. Магомед, уже почти совсем успокоившийся, услышал легкий шорох и вскинул глаза: хлыщ почему-то терся у запрещенной двери.