Бироновщина - Василий Авенариус

Во второй половинѣ апрѣля солнце заходить въ Петербургѣ довольно поздно — около 8-ми часовъ вечера. Когда описанная сейчасъ скачка съ препятствіями пришла къ концу, солнце было уже за горизонтомъ; но темноты еще не наступило, а потому ѣхать къ дому графа Миниха прямымъ путемъ по набережной y всѣхъ на виду было бы безразсудно.

Проскакавъ внизъ по Кадетской линіи до большого проспекта, Самсоновъ завернулъ по проспекту налѣво, а когда миновалъ нѣсколько линій, то взялъ опять направо и мчался такъ все впередъ, пока не достигъ Малаго проспекта.

Здѣсь въ тѣ времена была еще почти сплошная дичь и глушь: кое-гдѣ лишь убогій домишко, а то заборы, огороды или по-просту пустыри, поросшіе кустарникомъ.

Весь Малый проспектъ, и вверхъ и внизъ, точно вымеръ; свидѣтелей, значить, не было. Сойдя съ лошади, Самсоновъ потрепалъ ее сперва въ благодарность по шеѣ; потомъ сорвалъ съ куста добрый хлыстъ (плетку во время паденія онъ потерялъ), повернулъ лошадь головой въ сторону большой Невы и вытянулъ ее хлыстомъ. Неприготовленная къ такому обращенію послѣ испытанной только-что ласки, она сдѣлала воздушный прыжокъ и ускакала вонъ.

Теперь только Самсоновъ оглядѣлъ свое платье: сверху до низу оно было забрызгано, замазано уличною грязью. Онъ взялся за голову: и картуза на немъ уже не было! Ну, какъ въ такомъ видъ предстать передъ фельдмаршаломъ?

На помощь ему пришла сама природа. Съ Ладожскаго озера нагнало дождевую тучу, закрапалъ дождь и вдругъ полилъ какъ изъ ведра.

Подставляя подъ ливень, какъ подъ душъ, то лицо и грудь, то бока, то спину, Самсоновъ смылъ съ себя всѣ слѣды улицы, а затѣмъ, въ виду сгустившихся уже сумерекъ, рѣшился двинуться къ конечной своей цѣли. Четверть часа спустя онъ входилъ подъ колоннаду крыльца фельдмаршалскаго дома. У входа горѣли два масляныхъ фонаря, а потому стоявшій за стеклянною дверью швейцаръ могъ хорошо разглядѣть всю неприглядную фигуру юноши, съ непокрытой головы и всей одежды котораго вода бѣжала ручьями. Поэтому же онъ встрѣтилъ входящаго далеко нелюбезно:

— Чего лѣзешь параднымъ ходомъ! Еще наслѣдишь тутъ y меня…

— Ужъ не взыщи, почтеннѣйшій, — съ скромною развязностью извинился Самсоновъ, хотя сердце подъ камзоломъ y него сильно стучало. — Я къ его сіятельству фельдмаршалу по самонужнѣйшему дѣлу. Ну, ужъ погодка!

— А картузъ твой гдѣ?

— Картузъ?.. Да на мосту, вишь, вѣтромъ съ головы сорвало и въ Неву снесло.

— Гмъ… — промычалъ съ нѣкоторою какъ бы недовѣрчивостью швейцаръ. — Да какъ я пущу тебя къ его сіятельству въ такомъ обличьѣ? Тебя кто послалъ-то?

"Кого ему назвать? Назову-ка сына фельдмаршалскаго; вѣдь, онъ каждый день, почитай, дежуритъ въ Зимнемъ дворцѣ."

— Послалъ меня къ своему родителю молодой графъ; государыня его нынче дольше задержала…

— Почто же ты о томъ сряду не сказалъ? Ты малый, не финтишь ли?

Въ это время къ крыльцу подкатила карета.

— Да вотъ и самъ молодой графъ! воскликнулъ швейцаръ и выбѣжалъ на улицу.

Сквозь стеклянную дверь Самсонову было видно, какъ швейцаръ, открывъ карету и высадивъ своего молодого господина, началъ что-то наскоро ему докладывать.

"Смѣлость города берегь!" — сказалъ себѣ Самсоновъ и сталъ y самаго входа.

Такимъ образомъ, молодой Минихъ, входя, тотчасъ его увидѣлъ.

— Это онъ и есть? — спросилъ онъ швейцара.

— Онъ самый, ваше сіятельство.

— Ты что это наплелъ на меня? — обратился онъ къ Самсонову. — Да постой, лицо твое мнѣ словно знакомо…

— Ваше сіятельство не разъ уже меня видѣли, — отвѣчалъ Самсоновъ и прибавилъ шопотомъ: — Присланъ я къ господину фельдмаршалу подъ кровомъ глубочайшей тайны, дабы чести его порухи не было.

— Отойди-ка, — сказалъ Минихъ швейцару. — Кто жъ это прислалъ тебя?

— Артемій Петровичъ Волынскій.

При имени павшаго въ немилость кабинетъ-министра молодой графъ поблѣднѣлъ и нахмурился.

— Ты, вѣрно, съ письмомъ отъ него? — спросилъ онъ.

— Съ письмомъ; но мнѣ велѣно передать его въ собственныя руки вашего батюшки.

— Я уже передамъ; а ты здѣсь обождешь.

И, взявъ письмо Волынскаго, сынъ фельдмаршала удалился.

Минуты ожиданія были для Самсонова томительны и страшны.

"А ну, какъ старый графъ не захочетъ ввязаться въ это дѣло и отошлетъ меня назадъ, или просто прикажетъ арестовать меня?"

Ждалъ онъ, пожалуй, десять, много двадцать минутъ, но протянулись, сдавалось ему, цѣлые часы, пока не явился наконецъ денщикъ и не повелъ его съ собой. Поднявшись по широкой, устланной ковромъ лѣстницѣ во второй этажъ, они черезъ пріемную прошли въ графскій кабинетъ. Освѣщался кабинетъ столовой лампой, покрытой большимъ абажуромъ, а потому въ немъ царилъ мягкій полусвѣтъ.

Старикъ-фельдмаршалъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ въ креслѣ, но, несмотря на свои 57 лѣтъ, сидѣлъ по-солдатски браво, какъ говорится: точно аршинъ проглотилъ. Благодаря строгому образу жизни, правильныя черты лица его и теперь еще не расплылись, не обрюзгли. Съ головы до пятокъ онъ былъ такъ сухощавъ и крѣпокъ, что ему можно было предсказать очень долгій вѣкъ; здоровый организмъ его только больше все высыхалъ бы и становился бы оттого еще какъ бы прочнѣе. Въ свѣтло-голубыхъ глазахъ его, почти лишенныхъ бровей, свѣтился сухой же и трезвый, непреклонный умъ; блѣдныя губы были скептически сжаты.

"Вотъ кто привыкъ повелѣвать!" мелькнуло въ мысляхъ Самсонова.

Графъ Бурхардъ Христофоръ Минихъ не даромъ началъ свою военную карьеру подъ начальствомъ двухъ знаменитыхъ полководцевъ: принца Евгенія Савойскаго и герцога Мальборугскаго. Затѣмъ онъ отличился, какъ инженеръ, постройкою въ ландграфствѣ гессенъ-кассельскомъ канала между двумя рѣками; въ 1717 году поступилъ въ саксонско-польскую армію съ чиномъ генералъ-маіора, а въ 1721 году, по предложенію русскаго посланника въ Варшавѣ князя Долгорукова, перешелъ навсегда на русскую службу, на которой сперва выказалъ себя достройкою Ладожскаго канала и учрежденіемъ перваго y насъ кадетскаго корпуса. Въ данное время онъ былъ президентомъ военной коллегіи, генералъ-фельдцейгмейстеромъ, главнымъ начальникомъ инженернаго корпуса, и, въ качествѣ генералъ-фельдмаршала, въ войнахъ съ врагами Россіи покрылъ русское оружіе неувядаемою славой.

Выславъ вонъ денщика, фельдмаршалъ подозвалъ къ себѣ Самсонова, приподнялъ абажуръ на лампѣ и, прищурясь, внимательно вглядѣлся въ лицо юноши, точно изучая его характеръ; а затѣмъ замѣтилъ по-нѣмецки сидѣвшему тутъ же сыну:

— Знаешь ли, онъ мнѣ нравится.

— Осмѣлюсь доложить вашему сіятельству, — заявилъ тутъ Самсоновъ, — я понимаю по нѣмецки.

— А! Гдѣ жъ ты научился этому языку?

Самсоновъ объяснилъ, что наслышался въ дѣтствѣ отъ управляющаго имѣніемъ своихъ прежнихъ господъ, Шуваловыхъ, барона Врангеля и его дѣтей.

— Такъ ты, пожалуй, и говоришь тоже по-нѣмецки?

— По малости.

— Это облегчитъ еще дѣло. Но скажи-ка, какъ тебя пропустили ко мнѣ? Вѣдь всѣ y васъ тамъ подъ арестомъ?

— Я, ваше сіятельство, не спрашиваясь, убѣгомъ убѣгъ.

И въ нѣсколькихъ словахъ онъ повѣдалъ о своей "скачкѣ съ препятствіями".

— Прехвально; не даромъ же пишетъ Артемій Петровичъ, что ты — малый ловкій и умѣлый, въ одно ухо влѣзешь, а въ другое вылѣзешь, — сказалъ старый графъ и указалъ глазами на лежащее передъ нимъ на столѣ вскрытое письмо: — Знаешь ты, о чемъ онъ меня проситъ?

— Сказывалъ онъ мнѣ, что въ уваженіе доброй пріязни кланяется вашему сіятельству земно быть малюткамъ его заступникомъ, буде съ нимъ самимъ что недоброе случится. Умилосердуйтесь надъ ними!

— Доколѣ самъ онъ живъ, о дѣтяхъ его говорить нѣтъ здраваго резона, — сухо прервалъ фельдмаршалъ. — Содержатся они нынѣ купно съ нимъ безъ выпуска. Чинить что-либо касательно ихъ ничего пока невозможно. Вопрошаю я о тебѣ самомъ: вѣдь ты — крѣпостной Артемія Петровича?

— Крѣпостной-съ.

— Что воспослѣдуетъ съ его другими крѣпостными — одному Богу извѣстно. Тебя же онъ отъ сего часу отдаетъ въ мое распоряженіе, дабы и тебѣ жилось, и мнѣ отъ тебя была нѣкая польза. Но быть за тебя въ отвѣтѣ и претерпѣть ущербъ мнѣ не приходится. Посѣму и для отвода очей мы съ сыномъ положили услать тебя не медля изъ Петербурга. Завтра же, чуть свѣтъ, ты отправляешься въ Лифляндію, въ вотчину сына Ранценъ. Управляющій вотчиной давно уже просить прислать къ нему отсюда волонтера, что помогалъ бы ему присматривать за рабочими да за конскимъ заводомъ. Ты вѣдь, слышно, большой мастеръ укрощать лошадей?

— Готовъ служить вашимъ сіятельствамъ съ истинною ревностью, чѣмъ только умѣю, — увѣрилъ Самсоновъ. — Отнынѣ я вашъ по гробъ жизни.

— Ну, вотъ; такъ въ Ранценѣ ты будешь волонтеромъ. Чѣмъ ты былъ доселѣ — и тамъ не должно быть гласно. Имя твое вѣдь Григорій?