Бироновщина - Василий Авенариус

— Ну, что жъ, — произнесъ онъ вслухъ: — коли такъ, то, пожалуй, угощу васъ еще по второй.

Угостивъ того и другого, онъ пошелъ къ заднимъ воротамъ. Ворота были заперты; калитка въ нихъ плотно притворена. Приставленные здѣсь два караульныхъ встрѣтили Самсонова сперва не менѣе сурово, какъ и ихъ товарищи во дворѣ, но излюбленный народный напитокъ сдѣлалъ ихъ также сговорчивѣе. Гарцовавшій передъ воротами жандармъ равнымъ образомъ не отказался отъ доброй чарки. Но Самсоновъ объявилъ, что за калитку къ нему не выйдетъ: не приказано, молъ, такъ и шагу туда не ступить.

— Стану я изъ-за тебя слѣзать съ коня! — заворчалъ жандармъ.

— Твое дѣло, — отвѣчалъ Самсоновъ. — Сиди себѣ да облизывайся; а винцо-то за рѣдкость, прямо съ господскаго стола.

— Что и говорить! — подтвердилъ одинъ изъ караульныхъ: — въ жисть такого не пивалъ: все нутро ожгло! Дай-ка-сь, я ему поднесу.

— Какъ же! Самъ, небось, и выпьешь? Нѣтъ, пускай слѣзаетъ; изъ моихъ рукъ и приметъ.

Забранился опять жандармъ, однакожъ спѣшился и вошелъ къ другимъ подъ ворота, оставивъ калитку за собой полуотворенной.

— Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ, дяденька, — сказалъ Самсоновъ, съ поклономъ подавая ему штофъ и чарку: — угощай себя ужъ самъ, сколько душа требуетъ. Да съ плеткой тебѣ не способно; дай ка-сь, я подержу, прибавилъ онъ, отнимая y него плетку.

Оба караульные жадными глазами слѣдили за тѣмъ, какъ «дяденька» наливаетъ себѣ свою порцію, и одинъ его еще предостерегъ:

— Да ты осторожнѣй! половину даромъ разольешь.

Самсонова всѣ трое хватились только тогда, когда онъ юркнулъ въ калитку и захлопнулъ ее за собой. Когда они тутъ, одинъ за другимъ, выскочили также на улицу (жандармъ еще со штофомъ въ одной рукѣ, съ чаркой въ другой), Самсоновъ верхомъ на жандармской лошади скакалъ уже къ Зеленому (теперь Полицейскому) мосту. Сзади его грянулъ выстрѣлъ, мимо уха его просвистѣла пуля. Онъ и не оглянулся. Но y самаго моста ему волей-неволей пришлось осадить лошадь: по Невской першпективѣ, поперекъ его пути, тянулась похоронная процессія.

Похороны были богатыя и притомъ иновѣрческія: впереди, въ черныхъ одѣяніяхъ, шли факелбщики, съ пылающими факелами; за ними на дрогахъ, запряженныхъ шестеркой парныхъ лошадей въ черныхъ попонахъ и съ наголовниками изъ черныхъ страусовыхъ перьевъ, слѣдовалъ обитый чернымъ сукномъ гробъ, безъ покрова, но зато весь покрытый пальмовыми вѣтками и роскошными вѣнками изъ живыхъ цвѣтовъ. Надъ гробомъ покачивался черный балдахинъ съ пучками черныхъ страусовыхъ перьевъ по угламъ. За дрогами выступалъ пасторъ въ черномъ бархатномъ "беретѣ" и черномъ "таларѣ"; за нимъ — толпа дамъ и мужчинъ, дамы — въ глубокомъ траурѣ съ развѣвающимися креповыми вуалями, мужчины — съ креповыми же повязками на шляпахъ и лѣвомъ рукавъ. За пѣшеходами виднѣлся еще цѣлый рядъ пустыхъ каретъ. Процессія двигалась торжественно-медленно около самой панели, а на мосту — около перилъ. Самсоновъ снялъ картузъ и набожно перекрестился.

Вдругъ за спиной его раздался конскій топотъ. Онъ обернулся: къ нему мчался конный жандармъ, очевидно, тотъ, что разъѣзжалъ по переулку. Гдѣ ужъ тутъ пережидать! Скачи да кричи…

— Гей, поберегись! поберегись! Дорогу!

Визгъ дамъ и ропотъ мужчинъ. Но дорогу-таки дали, Самсоновъ пустился вскачь черезъ першпективу по берегу Мьи (Мойки) къ Бѣлому (теперь Красному) мосту.

И снова позади его гремятъ по булыжной мостовой кованныя копыта: жандармъ, по его примѣру, не постѣснился нарушить погребальное шествіе, чтобы нагнать его во что бы то ни стало.

Въ настоящее время по лѣвому берегу Мойки, отъ Полицейскаго до Краснаго моста, кромѣ углового — y Невскаго — дома графа Строганова, стоять одни лишь казенныя зданія (Николаевского сиротскаго института, Воспитательнаго Дома и Училища глухонѣмыхъ). Въ 40-хъ годахъ XVIII столѣтія здѣсь были дачи разныхъ вельможъ, между прочимъ, также и оберъ-гофмаршала графа Лёвенвольде. Только-что Самсоновъ поравнялся съ воротами графской дачи, какъ оттуда показалась пара кровныхъ рысаковъ съ каретой. Отъ налетѣвшаго на нихъ вихремъ всадника рысаки шарахнулись въ сторону, и всадникъ проскочилъ мимо, провожаемый проклятіями пузатаго кучера. Жандармъ же подоспѣлъ только тогда, когда кучеръ выѣхалъ уже совсѣмъ изъ воротъ и сталъ заворачивать лошадей въ сторону Невскаго, совершенно загораживая такимъ образомъ путь по узкой набережной Мойки. Вслѣдствіе этой задержки, преслѣдователь отсталъ отъ преслѣдуемаго на лишнюю сотню шаговъ. Когда первый миновалъ только бѣлый мостъ, второй приближался уже къ слѣдующему — Синему.

— Держи его, держи! — неумолчно доносился вслѣдъ ему зычный ревъ жандарма.

И нашелся человѣкъ, внявшій этому кличу, — ражій дворникъ, сгребавшій передъ однимъ домомъ въ кучу накопившуюся за зиму грязь. Съ поднятой въ рукахъ лопатой онъ выступилъ на середину улицы. Но Самсоновъ съ налету сшибъ его съ ногъ, а самъ полетѣлъ далѣе.

Вотъ и Синій мостъ. Тутъ только бѣглецъ нашъ отдалъ себѣ отчетъ въ томъ, что цѣль его вѣдь — фельдмаршалъ Минихъ. Домъ фельдмаршала былъ на Васильевскомъ острову, по набережной большой Невы, между 11-й и 12-й Линіями (гдѣ теперь Морской корпусъ). Единственнымъ же сообщеніемъ съ Васильевскимъ островомъ служилъ тогда Исаакіевскій мостъ между сенатомъ и адмиралтействомъ, напротивъ церкви Исаакія далматскаго. Стало быть, туда!

На широкомъ пространствѣ отъ Синяго моста до Исаакіевскаго былъ для скачущаго полный просторъ. Такъ какъ, однако, Исаакіевскій мостъ былъ построенъ недавно — въ 1727 году, — то для возмѣщенія произведенныхъ на него расходовъ существовалъ еще такъ-называемый "мостовый сборъ", и всѣ переѣзжающіе или переходящіе черезъ мостъ должны были вносить мостовому сборщику установленную лепту, становясь для этого въ очередь. Самсоновъ дожидаться, понятно, не сталъ и не въ очередь прорвался на мостъ. Сборщикъ кричалъ вслѣдъ ему что-то; но онъ летѣлъ впередъ безъ оглядки, безъ устали работая плеткой, потому что за нимъ по деревянной настилкѣ моста стучали уже копыта жандармскаго скакуна.

Недалеко отъ конца моста встрѣтилось новое препятствіе: навстрѣчу ѣхали, обгоняя другъ друга, два лихача-извозчика, а на островъ, очевидно — на биржевую таможню, тянулся обозъ нагруженныхъ ломовыхъ подводъ. Произошла нѣкоторая заминка.

— Задержите его, ребята! — вопилъ ломовикамъ жандармъ.

— Эвона! Такъ для тебя и задержимъ! — былъ ему отвѣтъ. — Скачи, малый, улепетывай!

Сейчасъ вотъ и конецъ мосту; но на углу — будка, а передъ будкой — будочникъ съ алебардой. Завидѣвъ скачущихъ другъ за другомъ Самсонова и жандарма, онъ выбѣжалъ впередъ и протянулъ передъ первымъ свою алебарду въ видъ рогатки.

— Стой!

Самсоновъ стегнулъ свою измученную уже лошадь со всего маху и гикнулъ. Какъ окрыленная, она всѣми четырьмя ногами взвилась на воздухъ. Но будочникъ еще выше поднялъ алебарду. Лошадь задѣла за нее задними копытами, перекувырнулась, да такъ и осталась лежать, придавивъ собой одну ногу всадника.

"Пропалъ! — рѣшилъ про себя Самсоновъ. — Притвориться развѣ мертвымъ?"

— Эй, ты, долголь еще лежать-то будешь? — окликнулъ его жандармъ.

— Знать, шибко убился, до обумертвія, — подалъ голосъ будочникъ. — Да и лошадь, вишь, на него навалилась.

— Такъ подыми ее, за хвостъ-то.

Сталъ будочникъ тащить ее за хвостъ.

— Ну, ну, вставай, что ли!

Лошадь сдѣлала попытку приподняться, но опять повалилась.

— Да ты бы въ бокъ ее лебардой! — командовалъ жандармъ.

Алебарда подѣйствовала: послѣ новаго усилія лошадь поднялась на ноги, но дрожала еще всѣми членами.

— Эхъ, эхъ! и колѣна-то себѣ какъ отшибла! — замѣтилъ будочникъ. — А бѣгунокъ твой все еще безъ памяти.

— Такъ растолкай его!

Сталъ будочникъ расталкивать "бѣгунка", но тотъ по-прежнему не подавалъ и признаковъ жизни.

— Нѣтъ, какъ есть мертвое тѣло!

— Эка служба каторжная! — пробурчалъ жандармъ, нехотя слѣзая наземь.

Но едва только онъ подошелъ къ "мертвому тѣлу", какъ тѣло ожило, схватило его за обѣ ноги, и самъ онъ растянулся на землѣ. Въ тотъ же мигъ Самсоновъ вскочилъ на ноги и — на собственную лошадь жандарма.

— Вотъ такъ такъ! Ай, молодца! Ха, ха! — раскатисто загрохотали ломовики, свидѣтели всей этой сцены. — Ну-ка, лови его теперь, лови!

Пока ошеломленный жандармъ пришелъ въ себя да собрался нагонять бѣглеца на оставленной ему чужой лошади, съ трудомъ передвигавшей свои разбитыя ноги, — того и слѣдъ простылъ.

VIII. Фельдмаршалъ графъ Минихъ

.

Во второй половинѣ апрѣля солнце заходить въ Петербургѣ довольно поздно — около 8-ми часовъ вечера. Когда описанная сейчасъ скачка съ препятствіями пришла къ концу, солнце было уже за горизонтомъ; но темноты еще не наступило, а потому ѣхать къ дому графа Миниха прямымъ путемъ по набережной y всѣхъ на виду было бы безразсудно.