Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

Ворошилова.

Могло бы закончиться совсем плохо, но ей, 5 июля 1939 года освобожденной «за недоказанностью состава преступления», хватило и 197 суток в тюрьме — для того, чтобы не прозреть, но, по крайней мере, усомниться. Эти драматические переживания досконально исследованы в книгах и статьях, прежде всего, М. Золотоносова, Н. Громовой и Н. Соколовской, как всесторонне описана в литературе и героическая деятельность Б. в дни ленинградской блокады. Поэтому позволительно, вероятно, отослать читателя к соответствующим трудам и сосредоточиться на послевоенном времени, в которое — это тоже важно — Б. вошла без правительственных наград, если не считать, конечно, медали «За оборону Ленинграда» (1943), положенной всем блокадникам.

Ее статус в эти годы двоится. С одной стороны, героиня, пусть даже ее блокадные стихи не поощрены официально, с другой — запойный алкоголик, и на писательских собраниях фарисейски обсуждают меры, призванные «спасти больную, а не просто распущенную Ольгу Берггольц»[370]. С одной стороны, лауреат Сталинской премии 3-й степени за поэму «Первороссийск» (1951), с другой — друг опальной А. Ахматовой и вообще вечный возмутитель спокойствия, норовящий поставить под сомнение незыблемые скрепы советской литературы.

Так, уже через месяц с маленьким после смерти Сталина она печатает в «Литературной газете» (16 апреля 1953 года) статью «Разговор о лирике», где восстанавливает понятие лирического героя и доказывает право советских поэтов на самовыражение. И ничего вроде бы страшного, но после изрядной паузы Н. Грибачев, С. В. Смирнов, Б. Соловьев, И. Гринберг, почуявшие крамолу, возражают ей яростно, и Б. отвечает им с непотускневшей страстью сначала в статье «Против ликвидации лирики» (Литературная газета, 28 октября 1954 года), потом в речи на II съезде писателей. Дальше больше: едва коммунистам был прочтен закрытый доклад Хрущева ХХ съезду, как 21 марта 1956 года Б. выступает на закрытом партийном собрании с предложением отменить постановление «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», а 15 июня и с еще большим напором уже требует этой отмены в Москве на совещании, посвященном литературам стран народной демократии.

Ее одергивают: мол,

мыслями относительно постановления ЦК надо делиться с ЦК, а не на собрании. <…> Считаю, что ничего в позициях социалистического реализма сдавать нельзя. Надо давать отпор тем, кто пытается извращать решения ЦК по идеологическим вопросам (А. Прокофьев)[371].

Грозным упоминанием в закрытом письме ЦК «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов» ее вынуждают даже покаяться, и Б. кается[372], но все равно больше не желает «годить» и трусить — оправдывает разруганный Ждановым рассказ М. Зощенко «Похождения обезьянки», защищает роман В. Гроссмана «За правое дело», отбивает у правоверных критиков «Собственное мнение» Д. Гранина, хлопочет о реабилитации Б. Корнилова и друзей своей мятежной юности. А главное — на фоне запоздалого реабилитанса публикует в «Новом мире» (1956. № 8) стихотворение «Тот год» о том, что «со дна морей, с каналов / вдруг возвращаться начали друзья. / Зачем скрывать — их возвращалось мало. / Семнадцать лет — всегда семнадцать лет. / Но те, кто возвращались, шли сначала, / чтоб получить свой старый партбилет».

Вот так — трагическим конфликтом между стремлением к правде, максимально возможной тогда гласностью и ставшим уже архаическим преклонением перед Лениным, Партией, Революцией — и живет ее гражданская лирика 1950–1960-х годов. У строгих ценителей эта лирика, и по тематике, и по поэтике непоправимо советская, энтузиазма не вызывает. Благодарная Б. за помощь в самые трудные времена А. Ахматова относилась к ее творчеству, мягко говоря, сдержанно, а о трагедии в стихах «Верность» (1954) так и вовсе сказала: «Я не могла бы прочитать ее, даже если бы мне платили 10 руб. за строку»[373]. Ю. Оксман от чести считаться поклонником поэзии Б. уклонился[374], тогда как Л. Гинзбург заметила: «Она умная и даже даровитая женщина, но совсем не поэт»[375], — и заподозрила ее в попытке «получить сразу все удовольствия. То есть совместить свободу мысли с печатабельностью и по возможности преуспеянием. Из этого обычно не получается ни того, ни другого»[376].

Возможно, это и правда. Но рядовые, скажем так, читатели Б. обожали — и ее блокадные стихи, и любовные, и философические, и те, где так явственен и так всем понятен был мучительный процесс высвобождения из-под идеологических догм. Поздние сборники стихов Б. расходятся мгновенно, а повесть «Дневные звезды» (1959) и ее экранизация в 1966-м воспринимаются как один из безусловных символов Оттепели.

Ей, — замечает П. Антокольский, — всё прощается, настолько бесспорно внутреннее излучение. Излучение моральной правды. Все эти определения суть псевдонимы искренности, которая бьет через край, и, в конечном счете, она — хлеб всякого искусства, его почва и цвет, растущий на этой почве[377].

Да и начальство, когда талант Б., истощенный алкоголем, уже ослабевал, а перерывы между пребываниями в клинике становились все короче, поделилось с ней своими щедротами: двухтомники в 1958 и 1967 годах, орден Трудового Красного Знамени в 1960-м, орден Ленина в 1967-м.

Зато просьбе поэтессы похоронить ее на Пискаревском кладбище, где упокоены останки 470 тысяч жертв блокады, все-таки не вняли. Простились с нею на Литераторских мостках Волкова кладбища, а через тридцать лет на могиле Б. наконец-то поставили фундаментальный памятник.

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1990; Ольга. Запретный дневник. СПб.: Азбука, 2010, 2011; Предчувствие: Стихотворения. М.: АСТ, 2013; «Не дам забыть…» СПб.: Полиграф, 2014; Блокадный дневник. СПб.: Вита Нова, 2015; Никто не забыт, и ничто не забыто. СПб.: Азбука, 2016; Мой дневник: В 2 т. М.: Кучково поле, 2016–2017.

Лит.: Оконевская О. «И возвращусь опять…»: Страницы жизни и творчества О. Ф. Берггольц. СПб.: Logos, 2010; «Так хочется мир обнять»: О. Ф. Берггольц. Исследования и публикации: К 100-летию со дня рождения. СПб. Издательство, 2011; Золотоносов М. Охота на Берггольц. Ленинград 1937. СПб.: ИД «Мiръ», 2015; Громова Н. Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017, 2020.

Берзер Анна Самойловна (1917–1994)

Окончив МИФЛИ за день до начала войны, Б. почти сразу же угодила в сибирскую эвакуацию, где трудилась на лесоповале и элеваторе, а вернувшись в Москву, была в 1944 году принята на работу в «Литературную газету». И вскоре начала печататься — взяв для своей газеты интервью у В. Гроссмана о готовившейся к печати, но так и не вышедшей «Черной книге», а первой рецензией в газете «Сталинский сокол» откликнувшись на записки партизанки Т. Логуновой «В лесах Смоленщины», появившиеся в последних номерах «Нового мира» за 1945 год.

Писала о многом — и о проходных, давно всеми забытых вещах,