Крутыми верстами - Николай Сташек

Начало светать, но полку повезло: земля оставалась плотно укутанной туманом, а густые малоподвижные облака опускались чуть ли не до верхушек деревьев.

Как только на плацдарм были переправлены второй батальон и артиллерийская батарея, Дремов решил перемещать на западный берег и свой НП. Начался сбор.

Прослышал о решении командира и дед Макар. Не теряя времени, он поспешил привести в полную готовность свою лодку.

Как только Дремов направился к воде, позвал:

— Пожалуйте, товарищ командир.

Дремов сел, а когда лодка тронулась, еще раз окинул внимательным взглядом реку. Противоположного берега не было видно, вокруг стояла настороженная тишина. Старик греб споро, но Дремову казалось, что лодка чуть ли не застыла на месте. Он с облегчением вздохнул лишь после того, когда она днищем носа зашуршала по сырому песку противоположного берега.

— Спасибо вам, отец, за большие старания, — сказал он, поднявшись.

— Так иначе теперь нельзя, время военное. Разве можно вразвалку? Тут гляди, как бы поспеть бегом.

Выпрыгнув из лодки и волоча к причальному столбику проржавевшую цепь, старик как бы продолжал думать вслух:

— Надо, чтобы все было как у них. Вон же, и командир и солдаты тянут за одну постромку, не кивают друг на друга. Все у них делается по совести. А она — совесть — для человека самое главное. Она тебе не рубашка. Ее не простирнуть…

Набросив кольцо цепи на причальный столбик, старик вытянул руки по швам.

— Теперь прикажите в пехоту, то ли, по старой службе, к пушке, — обратился он к Дремову.

Гладя старику в поблекшие глаза, Дремов почувствовал, как защемило сердце. Стало жаль, что старый человек, отдав фронту и сына и внуков, остается в одиночестве. Приблизившись к нему, он прижал к себе его сухонькую, щуплую фигуру и тепло поцеловал в щеку.

— Спасибо, отец! Спасибо, родной, за вашу доброту и труды, — Торопливо пошарив в полевой сумке, Дремов достал медаль «За боевые заслуги» и, прикрепляя ее к домотканой рубахе, с волнением проговорил:

— От Отечества нашего вам эта награда. А мы скоро вернемся с победой. Вернутся домой и ваши сыновья и внуки.

— Побыстрее его там, ирода! — проговорил старик, утирая глаза.

* * *

Осмотревшись на новом НП и оценивая обстановку, Дремов пришел к выводу, что демонстративные действия первого батальона полностью оправдались: противник, не обнаружив переправы главных сил полка, по-прежнему держал свои подразделения у моста и в районе Кужарина. «Теперь немедленно мы должны нанести удар в сторону Кужарина», — решил он и приказал ускорить переправу.

Как только завершился последний рейс, все орудия и минометы по сигналу с НП открыли огонь по районам скопления противника, а стрелковые роты, развернувшись в боевую цепь, пошли в наступление. Сам командир полка, окруженный офицерами штаба и связистами, выдерживая направление наступления, двинулся вперед широкими шагами в центре боевого порядка. «Давай! Давай!» — поторапливал он себя, хотя и чувствовал, что выдерживать взятый темп становится все труднее.

Не отставал от командира и начальник штаба. Легко переставляя длинные ноги, подполковник Великий нет-нет да и поглядывал то в сторону Дремова, то за Днепр, где пока находился изготовившийся к броску батальон Заикина. Памятуя, что суть дремовского замысла состоит в том, чтобы внезапной атакой с двух сторон деморализовать противника и разгромить его главные силы по частям в самый короткий срок, Великий напряженно следил за тем, как бы не опоздать с подачей комбату сигнала. Не забывал об этом и Дремов. И когда наступавшая цепь вышла на уровень небольшой рощи, по достижении которой было намечено бросать через реку первый батальон, распорядился:

— Сигнал Заикину!

Не успели погаснуть в сыром небе на широком фронте ракеты, как из-за Днепра ударили пушки и минометы, дробно забили пулеметы. Дремов убедился, что батальон приступил к форсированию Днепра.

Иван Николаевич увидел, как и тут, на участке главных сил, боевая цепь яростно взбурлила и покатилась вперед с еще большим напором. Когда же из расступившегося тумана отчетливее проглянули окраинные дома, в цепи неожиданно взорвалось «ура!». Шаг перерос в бег, цепь, приближаясь к окраине города, разорвалась на небольшие куски, заструилась отдельными звеньями в огородах, в узких улочках между домами.

Еще яростнее затрещали автоматы и пулеметы, в разных местах послышались взрывы гранат. То здесь, то там зазвенели оконные стекла, задребезжала посыпавшаяся с крыш битая черепица. А Дремов, достигнув крайнего дома в Кужарине, остановился у кирпичной стены. Тяжело дыша, из-за угла появился убегавший вперед подполковник Великий.

— Вон они, наши! — закричал он, взмахивая рукой в сторону противоположной окраины городка.

— Стой! — скомандовал Дремов оказавшемуся рядом подполковнику Сомову. Пушки тут же смолкли. Появился подполковник Новиков и доложил об обстановке в первом батальоне.

Задача по захвату плацдарма на Днепре была решена.

* * *

До конца дня и всю ночь в поте лица трудились солдаты и офицеры, чтобы создать прочную оборону плацдарма.

Не отдыхал и Дремов. Он делал все, чтобы помочь офицерам разобраться на неосвоенной местности, как можно удачнее расставить огневые средства, организовать систему огня.

Проходя мимо одного из окопов второй роты, услышал доносившийся из темноты неторопливый, несколько окающий говор, а уловив в голосе что-то знакомое, остановился. Из темноты продолжало звучать:

— Позицию мы с тобой выбрали, надо считать, удачно, но не следует полагать, что для немца она станет неприступной сама по себе. Только мы с тобой должны и можем ее такой сделать. Понял?

— Конечно, понял, но у него танки… Сказывают даже, что «тигры»…

— И с «тиграми», и с «пантерами» справиться можно и должно. Вот мы там, на дуге…

Поняв, что с молодым солдатом толкует сержант Ладыгин, Дремов, подойдя к окопу, с радостью в голосе спросил:

— Ты, Ладыгин?

— Так точно, товарищ полковник!

— А говорили, тяжело ранен.

— Было немного, но лежать нет времени. Вот готовимся…

Возвратись в штаб, Дремов был доволен, что начальнику штаба удалось связаться с передовым отрядом соседней дивизии, форсировавшим Днепр несколько южнее. Похвалил его:

— Чувствовать локоть соседа, а тем более в такой сложной обстановке, очень важно. Так что сидел ты, Петр Великий, всю ночь у рации не зря. Было бы еще лучше связаться и с генералом Булатовым…

Противник, поспешно отошедший от Кужарина, скоро дал о себе знать. В северо-западном направлении послышался шум танков.

Оценивая обстановку, Дремов пришел к выводу, что бой развернется сразу же с рассветом. Так оно и было. С первыми лучами солнца в воздухе появилась немецкая «рама» — самолет-разведчик. Вынырнув из-за черной стены соснового леса, он, переваливаясь с крыла на крыло, пошел прямым курсом к Днепру. Видимо, первой задачей «рамы» было просмотреть восточный берег Днепра и узнать, что происходит на реке. Ныряя в жидкую дымку тумана, она, судя по всему, норовила прощупать буквально каждый метр труднодоступной местности. С каждым заходом радиус разворота разведчика все более увеличивался. Наконец разведчик захватил район Кужарина и, мотаясь над ним на самых малых высотах, вероятно, пытался обнаружить места расположения переправившихся войск.

Заранее предвидя возможность появления вражеских разведывательных самолетов, Дремов строго предупредил командиров подразделений: по ним ни в коем случае огня не открывать. Объяснялось такое решение командира тем, что огонь стрелкового оружия, как правило, не причинял вреда бронированным самолетам, но мог демаскировать места расположения подразделений.

Очевидно, не обнаружив переправ и сосредоточения войск в районе Кужарина, разведчик отвернул к югу и повторил свой маневр над соседним полком. К сожалению, там по нему была открыта пальба из всех видов стрелкового оружия. Маневрируя под огнем, самолет вынюхивал позиции войск и скоро поспешил в западном направлении.

Прошло не более часа после ухода разведчика, и грохот танков еще больше усилился, Заикин доложил, что перед фронтом его батальона прошмыгнули несколько мотоциклистов.

От позиции боевого охранения, выставленного по приказанию Дремова на удаление до двух километров, мотоциклисты находились всего в каких-то двух сотнях метров. Они могли быть без труда уничтожены пулеметным огнем, но этого не произошло, так как комбат строго приказал: «Без моего сигнала — ни одного выстрела!»

Никто из бойцов не посмел открыть огонь еще и потому, что боевым охранением командовал старшина Хоменко, который не только приказ, но и самое простое приказание по два раза не повторял. Больше того, приказы он чаще всего отдавал лишь короткими жестами. Когда кто-либо из начальников спрашивал у старшины, почему он так немногословен, ответ всегда был один: «На войне не до балачек!»