Осколки (СИ) - Ангел Ксения

Она обошла Роланда и опустилась на колени рядом с дрожащим от ужаса юношей. Как часто она видит их такими – испуганными, отчаявшимися, глядящим на нее как на велла, явившегося в земном обличье. Она привыкла к подобному и даже поощряла такое мнение о себе, ведь страх окружающих порой лучшая защита. Страх этого мальца нервировал, и Лаверн ловила себя на мысли, что ей тяжело смотреть ему в глаза. Но она все равно смотрела – на пороге смерти очень важно, чтобы рядом с тобой кто-то был, пусть этого кого-то ты презираешь. Труднее всего встречать конец в одиночестве.

– Желаешь сказать последнее слово?

– Рано или поздно ты получишь то, что заслужила, – прохрипел солдат. – Возмездие Тринадцати всегда работает.

– Нет, – вздохнула Лаверн, – к сожалению, не всегда.

Она позволила темной силе войти в его тело. Остальные амулеты на груди юноши рассыпались крошкой. Сила свободного источника всегда больше запертой в камни магии. Слово было произнесено шепотом, но даже этого хватило, чтобы сердце мальца остановилось. Очередная смерть упала в ее суму камнем, и порой Лаверн казалось, ей не хватит сил ее нести.

Лаар-Хим возник у ее правого плеча – бесшумный и спокойный, как всегда.

– Ты сделала, что должно, – сказал он.

Тогда почему она чувствует себя так скверно, а остатки смертельного слова горчат на губах?

Потому что это игра. В игре все понарошку и нельзя умереть… Или можно?

Ей почудился хриплый смех Сверра из темноты леса, но, когда Лаверн обернулась, увидела лишь Роланда. Его взгляд был еще одним камнем, только в этот раз Лаверн казалось, этот повесили ей на шею, и он тянет, тянет вниз…

Убитый ею мальчишка остекленело смотрел в ночное небо.

Зверь

Он бежал, пока не устали лапы, а потом перешел на шаг. В боку пульсировала назойливая боль, но Агнарр старался не замечать ее, как не замечал многого. Лес был тих и почти беззвучен: зимой природа замирает, прячет звуки в снежном покрывале, хоронит слабых в беспощадном холоде.

Агнарр не знал, как долго он бежал, но чуял северное море, а значит, он обогнул коварные горные хребты с востока и уже близок к скалистому берегу Моря Убийцы. Если бежать на запад, держась кромки воды, выйдешь к тропам, ведущим в долину. Человек хотел туда, но Арнарру было плевать на желания паразита. Он был дома. В этих лесах он родился и вырос, память заботливо хранила и первую охоту, и первую добычу, и такой сладкий миг первого соития с самочкой в непроходимой чаще горного леса. Агнарру казалось, пробеги он еще полмили, он выйдет к умело скрытому поселению его клана. Войдет в хижину, пахнущую дымом и жареной рыбой, взглянет в серые глаза матери, ощутит ее прохладное и ласковое прикосновение к пылающему лбу. Испытает гордость от похвалы отца…

– Отец давно мертв, – напомнил человек, и Агнарр зарычал.

Воздух пах солью, морозом и мокрой шерстью. Палой листвой. Хвоей. Мхом, облепившим сосновую кору. Разлагающимся трупом белки, которая сдохла в буреломе еще, наверное, в начале зимы.

Во рту все еще ощущался вкус крови, человеческие запахи преследовали Агнарра многие лиги, и, как ни старался, он не мог от них отделаться. Они впитались в толстую шкуру с плотью убитых им врагов и теперь маячили назойливыми знаками второй личины Агнарра – той, которую он презирал. Сейчас человек молчал, и Агнарр счел это благословением.

Он поднял лицо к небу – туда, где в прорехах темных слоистых туч на него смотрел белесый глаз луны. Само небо уже начало сереть – близился рассвет. Оглушительно звенела тишина. Шапки деревьев, укрытые снегом, величественно возвышались над землей, и им было плевать и на боль Агнарра, и на его проблемы.

Он был упоительно и абсолютно одинок. Если не считать паразита, конечно.

Даже человек знал, что магические рамки не сдержат зверя, а людская воля слаба. Агнарр с надеждой подумал, что теперь наконец свободен. От ощущения нахлынувшего блаженства он упал в снег и покатался, желая смыть с шерсти следы его недавней добычи, но в боку снова стрельнуло болью и, зарычав, Агнарр вскочил на лапы. Скосил глаза, заметил в правом боку три торчащие иглы с белым оперением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Стрелы, – снова подал голос человек. – Тебя ранили и тебе нужна помощь.

Агнарр зашипел и вздыбил шерсть на загривке в надежде прогнать голос, хотя уже понимал, что человек оказался сильнее, чем он ожидал. И, пожалуй, в этот раз снова победит.

– Тебе нужна помощь. Нужно вытащить стрелы и обработать раны, иначе дерево врастет в плоть и придется резать, – не обращая внимания на клокочущую внутри зверя ярость, сказал человек.

Вздор! Ничего ему не нужно. Агнарр сам справится – так, как тысячелетиями справлялись его предки, получавшие ранения в схватках. Они всегда обходились без ножей, костяных игл и нитей, без кипяченого вина, без отваров, снимающих лихорадку. Зверь либо выживает, либо умирает – на все воля Тринадцати. Лишь духи способны постичь великую цель, и лишь они дают силу зверю или же отбирают ее. Негоже вмешиваться в их святые деяния.

Он развернулся и, зажав в зубах оперение, рванул деревянную иглу, застрявшую в боку. Боль на мгновение ослепила, горячая кровь хлынула из раны, заливая заднюю лапу и живот. Агнарр попытался вырвать вторую, но древко сломалось у него в зубах.

– Так ты сделаешь только хуже, – возразил человек. – Нужно вернуться. Возвращайся к Лаверн.

На имя магички Агнарр ответил рычанием. Это она виновата в его несвободе. Она подчинила человека, и его, зверя, заставила слушаться. Она была сильной, настолько сильной, что сила эта очаровывала. Ее магия произрастала из самых глубин души, расцветала на тонких пальцах серебристой пылью, выкатывалась смертельным ядом из полных губ. Она стелилась по земле змеей, оплетала все, что встречала на пути, дарила покой всякому, кто смел выступить против. Лаверн не нужны были зубы и когти, чтобы одолеть врага. Агнарр восхищался ею, но одновременно и ненавидел – за то, что пыталась его приручить.

Дикий кот Алтейна всегда свободен.

– Пока жив, – добавил человек внутри Агнарра.

– И после, – огрызнулся зверь. В посмертии каждый из его родичей пирует на просторах Дикого Поля. Там царит вечная охота, и кровь добычи так сладка, что пьянит.

– Но там не отыскать свою гейрдис.

Не отыскать… Человеку нет хода туда, где пирует зверь. У него есть свое место для посмертия – настолько далекое, что Агнарру никогда не отыскать ту, которая тронула его сердце.

Зверь потряс головой, отгоняя непрошенные мысли, но они засели там и уходить не желали. Большие глаза, настолько теплые, что греют даже вдали от огня. Рыжие волосы, как у всех любимчиков верховного духа. Грустная улыбка и тонкие пальцы, дарящие успокоение и снимающие боль.

– Ты должен вернуться, – торжествующе подытожил человек. – Ради нее.

“Ты глуп! – захотелось крикнуть Агнарру, но из горла вырвалось лишь глухое рычание – звери не умеют говорить по-человечески. – Ради нее нам лучше держаться подальше”.

На это человеку не было что ответить. Он знал, что Агнарр прав. Знал, но все равно возвращался, всегда возвращался к ней. Потому что лишь рядом со своей гейрдис зверь обретает себя полностью. Лишь с ней возможно продолжение рода. Он вернется и возьмет ее, как положено брать самку: сзади, крепко ухватив за холку. Ее стоны станут музыкой для его ушей, и к следующей зиме она приведет ему котенка. А если повезет, то нескольких котят. Он научит их охотиться, даст отведать сырой, горячей крови, хлещущей из горла жертвы, угостит свежайшей печенкой из исходящего паром трупа, а самый сильный и смелый детеныш станет его преемником.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Нет, – прозвучал в голове назойливый голос человека. – Ты не тронешь ее. Мы не тронем.

– Ты сам велел возвращаться! – огрызнулся Агнарр.

– Но не для того, чтобы снова ранить ее!

Человек бунтовал, и воля его сейчас почти равнялась воле зверя.

Ничего. Агнарр умеет ждать. Дикий кот Алтейна славится своей выдержкой и, карауля жертву, может не двигаться часами. Агнарр подождет, когда воля человека ослабнет, и возьмет свое. Отберет то, что принадлежит ему по праву. Тело. Шкуру. Добычу. Женщину…