Горбатые мили - Лев Черепанов

В бортовые иллюминаторы каюты первого помощника скальная Олюторская дуга входила от начала до конца. Смотрелась, как вправленная в два одинаковых круглых отверстия. Назар приник к одному…

Все б ничего, только руки его пахли резиновым шлангом.

Он настаивал в тепле, возле паровой грелки, простоквашу.

— Где она? Устояла — не пролилась? — принялся шарить на палубе. Вынул из-за штормовой перегородки стакан, услышал: кто-то прыгнул к его двери.

— Могу?.. — опоздал попросить разрешения войти старший электромеханик Бавин, встал одной ногой на обитый бронзой комингс. С ходу выругал Ершилова за то, что навлек на него, на Бавина, подозрение, в порядке ли электрическая часть траловой лебедки. Сказал, что она вполне исправна, можно тралить — не подведет.

Назар почувствовал предстоящую борьбу. Едва усидел. Соединил взглядом номер капитанского телефона в списке абонентов и трубку. Но не взялся за нее. Сказал Бавину:

— Исправна — не все. Работает ли?

— А как же?

Назару не терпелось пойти на промысловую палубу, самому стать к пускателю, все увидеть, а уже потом связаться с Зубакиным. Заговорил сразу о лебедке и простокваше:

— Под нагрузкой? Попьешь, может быть?

Бавин вплотную подошел к первому помощнику, сложил ладони рупором.

— Все в целом. Проверил.

Как и Зубакин, Назар любил точных. Завернул Бавина обратно.

— Куда вы меня? — Бавин зацепил за дверной крючок.

— Потом объясню. Шагай, шагай. «Я настою, чтобы Ершилов… Пусть он без никаких немедленно отправляется к траловой лебедке».

В ночь, перед самым рассветом, попался такой дивный лев, каких еще никто не видел ни в Олюторке, ни южней, на Курильских камнях. Вел он себя нестандартно. Как вылили его с уловом из трала, так и сел на палубу возле запасных траловых досок словно в президиум. Глядел важно, задирал облепленный сельдяной чешуей нос. Прищуривался и затихал.

Когда по-настоящему развиднелось, Клюз небезбоязненно прошелся вблизи него вдоль борта. Еще так же испытал себя — храбрый ли? Потом поманил к себе Венку, сказал:

— А касатки-то львам родня. Может, когда-то вместе жили на суше. Не исследовано.

Боцману так же, как в начале рейса, не сиделось — осматривал все, охорашивал:

— Касатки моржам тоже родня. Да что из этого? От них никому житья нет. — И заглянул на стайку тершихся о «Тафуин» морских котиков. Страх перед людьми у них пересилил страх перед прожорливыми касатками…

Зельцерову не спалось, мнилось ему, что Ершилов во всем открылся Назару, все ему выложил насчет траловой лебедки: что она может «выхаживать» уловы, как новая… Устав переворачиваться с боку на бок, он что-то сгреб себе на плечи и на промысловой палубе пристроился к Венке.

Клюз оставил льва в покое — с трепетом воззрился на нижний край как бы смятенного неба.

— Касатки и котикам родня, — дополнил Венка. — А набрасываются на них, заглатывают по три-четыре штуки. Что там?.. — так же приподнял голову, как Клюз.

Рассвет вставал не быстро, не весело — как рыбак на вахту. Весь из овалов, он наваливался с запада на мутную серость, нехотя давил на нее. Она выгибалась на восток. Нитянотонкий горизонт горел отдельно от неба и воды. Потом набух в одном месте.

Из того, что таилось за океаном, из глубокой дали, проступали одна над другой тучи, как балясины сброшенного сверху штормтрапа, не очень аккуратно обструганные, разной толщины, в большинстве толстые, не длинные, со свободно в воздухе повисшими концами. Зельцеров оглядел их: «Ну и что?» Затем чуть не подпрыгнул: «Счас устрою еще одно сражение!..»

— Анатолий Иванович! Опять лев!..

Какое заделье привело капитана в ходовую рубку? Стоящее ли? Его кабинет рядом со штурманской, только толкни дверь. Чтобы попасть из штурманской в ходовую, тоже не надо никуда выходить: они соединены другой дверью, что напротив.

Зубакин уже стыдился вчерашнего: «Ты же не кровожадный!» Никуда не пошел — дождался, когда с раскаленной нити горизонта взовьется огненный наконечник невидимой стрелы. Она неслышно звенела со стороны правого борта, не всякий это мог услышать. А думал он о том, что может предпринять Назар?.. «Не докатиться бы с этой лебедкой до партбюро! Ведь львы тоже бросаются на касаток, когда им ясно: все равно, так и этак подыхать».

— А первого помощника на корме нету? — сорвало с якоря рулевого.

— На румбе?.. — как проснулся Зубакин. Он, несомненно, не страдал склерозом, не запамятовал, напротив какого деления дежурила компасная картушка, а все же заставил ответить, к чему стоящий на руле отнесся как надо. Больше не отвлекался — стоял вахту словно безъязыкий.

На востоке занялось лучезарье.

С появлением солнца Зубакин, имея в виду, что до активных тралений осталось мало времени, тралмейстеру придал боцмана. Собрался потревожить глубины, поэтому потребовал доклад от Зельцерова: достаточно ли чугунных утяжелителей для трала?

— Ты никому не поручай. Сам иди на корму, проверь — скоро ли управятся?

«Значит, прости-прощай освоенный залив Олюторка и легкие уловы!» — Зельцеров закрыл глаза, открыл их, что выражало озадаченность. Перебрался к поисковому локатору, поближе к Зубакину, сказал удивленно, с досадой:

— На окуней?.. Туда?..

Не мог же Зубакин признаться, что подчинился первому помощнику! Зло посмотрел на солнце. Оно покачивалось. Нет, не то — «Тафуин» оказался на вершине вала.

Находясь там же, на промысловой палубе, откуда уже исчез лев (на него лили водой из шланга), этот отнюдь не конченый рыбохот, застыл перед таким обыкновенным и волнующим торжеством неподдельной красоты.

— Какое ярило! — словно кто-то воспользовался голосом восхищенного Бича-Раз.

Плюхин остановил взгляд на начальнике рации, вошедшем в ходовую рубку со стороны жилых кают. Судя по выражению лица, безучастного ко всему, у него имелось что-то чрезвычайное.

Начальник рации подал радиограмму — копию полученной начальником экспедиции прибрежных колхозов: засечь время, когда «Тафуин» покинет Олюторский залив.

Старпом Плюхин причмокнул, что заставило Зубакина оторвать взгляд от восточной части небосвода:

— Что у тебя там?

— А, это Находка. Чтоб не соврали мы, что ушли, она поставила нас под контроль. Ну, как это вяжется с доверием? — Чтобы умаслить капитана, он прибавил после своего «Я говорю»: — За них, за окуней-то, дороже платят — не то что за эту закуску, хоть ее полно, до Нового года не вычерпать.

Чуть встревоженный Зубакин прочел распоряжение два раза подряд, покосился на начальника рации: «Что ты приволок мне?» Углубился в текст, но подумал не о том, что нечего делать, надо поворачивать из Олюторского залива, а что Назар будто переманил на свою сторону также Плюхина, предсудкома, Бавина и еще кого-то из матросов-коммунистов, создал антикапитанскую коалицию.

— Старпом! — сказал торжествующе. — Впиши-ка первого помощника в расписание по тревогам…

— Он же вписан! — сказал Зельцеров. А каким развеселым голосом! Угадал то, что готовилось для Назара.

Старпому не хотелось стать пособником в неблаговидном деле.

— Впиши еще, — уперся Зубакин. — Впиши, впиши. Я не шучу с тобой, старпом. Дай только сообразить — кем? Может, своим связным? А что? Это, кажись, идея!

Он задумал погонять Назара на посылках, как мальчишку: проверь, так ли выполнила команду аварийная группа; передай поправку к приказу; вручи уведомление… Чтобы четкость соблюдалась… «Ты, мой заместитель, разделил критику. Для рядовых она в стенгазете столовой, для комсостава — в бюллетене кают-компании. Так гони в том же духе дальше, покажь, как положено подчиняться, чтобы по тебе все равнялись…»

Одинокая мэрээска с немолодой женщиной прекратила рыскать, заходить к «Тафуину» с носа, пытаясь приблизиться. С увеличением расстояния она очень потемнела. Ни капитан, ни рулевой — никто не мог рассмотреть, стоял ли кто у тента или сошел вниз.

Шестой вал

1

Штормило. Намаянный и приободренный Плюхин думал, каким боком к нему повернется рыбалка на новом месте, а также о том, что сдвиги налицо, при Назаре можно жить, знай только разворачивайся, не мельчи… Изготовился проложить последнюю часть маршрута от вершины Олюторки до северных Алеут — упер локти в края свежей штурманской карты, еще не тронутой ничьим карандашом.

Когда «Тафуин» отбросил носом растущий, тянущийся к рубке крутояр, поисковый локатор «засек» камбалу, о чем Зельцеров тотчас же «довел» Зубакина.

Стоило ли брать ее, желтопузую? Мясо водянистое… До свалов с красными кораллами всего ничего, миль двадцать. На них окуни. Плюхин подул в никелированную переговорную трубу…

— Да, да! — рывком, как перед атакой, вскочил с постели капитан, дернул из раструба свисток, только слишком сильно, не рассчитал — порвалась цепочка. Застегивая пуговицы (пальцы сами двигались), он недовольно засопел, потому что не понадобилось кого-то пушить, «брать на притужальник». («Чем опять… первый помощник?.. Нет, мне, понятно, все равно. Хоть чем бы ни занялся. Строит козни?») — Не глупи, старпом, слышь? («Конечно, первому только б не быть под моей пятой. Норовит вывернуться. А я не дам. Ничем не поступлюсь».) Вытряхай из кают добытчиков, гони на ют. А то, понимаешь, они уже… располнели, лоснятся что тебе сивучи на солнцепеке. — Взглянул на щиток с навигационными приборами: курс тридцать два градуса, на тахометре тысяча шестьсот. А что показывает лаг?