Евангельская история. Книга третья. Конечные события Евангельской истории - Протоиерей Павел Матвеевский

Петр и Иоанн отправились в Иерусалим, при входе в город нашли все, как наперед было сказано им, и приготовили пасху. с наступлением сумерек, около того времени, когда по закону (Втор. 16, 6) должно было совершать пасху, Иисус Христос, окруженный учениками, пришел в Иерусалим. тихо и незаметно, среди праздничного движения города, наполненного богомольцами, святое общество достигло того дома, где была приготовлена для него комната, убранная по-праздничному. Здесь, когда настал час вечери, Господь возлег и двенадцать апостолов с ним.

Тайная вечеря началась с ветхозаветной пасхи, которую Господь совершил на день раньше, как полагалось путешествующим, по закону. Это было 13 нисана, а поскольку отсчет дней шел с вечера – и бысть вечер, и бысть утро, день един (Быт. 1, 5), – то уже начинался пасхальный день 14 нисана. (т. е. после захода солнца конец четверга, 13 нисана, был самым началом пятницы, 14 нисана.)

По обычаю, были приготовлены четыре чаши вина. Поставили и пятую чашу, предназначенную пророку илии. но в горницу сионскую пришел не пророк илия, а Духоносный гость, сам Господь.

Это была последняя пасха, которую Иисус Христос праздновал с данными Ему и возлюбленными им до конца (Ин. 13, 1; 17, 6). раскрывая свое сердце настолько, насколько ученики могли понять превыспренние чувства души Богочеловека, Иисус Христос предначал вечерю многознаменательными словами: желанием возжелех сию пасху ясти с вами, прежде, даже не прииму мук: глаголю бо вам, яко отселе не имам ясти от нея, дондеже скончаются во Царствии Божии. он желал ее, потому что пришел не нарушить закон, но исполнить (Мф. 5, 17) и указать высший смысл его. он желал пасхи ветхозаветной, потому что знал ее образное и сеновное значение (Евр. 8, 5) и намеревался заменить образ и сень самою истиною. он желал этой пасхи именно ввиду приближающихся страданий, потому что сам был и Агнцем непорочным и пречистым, предуведеным к закланию прежде сложения мира (1 Пет. 1, 19, 20), и великим Первосвященником, священнодействующим себя самого в умилостивительную и очистительную за грехи мира жертву (Евр. 9, 11, 28). и после прообразовательной он желал также «Пасхи истинной, новозаветной, не только осязаемой, но и созерцаемой, не только вещественной, но и духовной, и Божественной, не только закланной, но и живой, и животворящей, начинаемой прежде мук, дабы она была всегдашней свидетельницей предуведения и свободного приятия мук но уже заключающей в себе спасительное действие креста для всех времен, как свойственно действовать вечному началу» (свт. Филарет Московский).

Ветхозаветная пасхальная вечеря шла далее с некоторыми особенностями. Господь взял чашу, произнес над нею благословение и, подавая ученикам, сказал: приимите сию и разделите себе: глаголю бо вам, яко не имам пити от плода лознаго, дондеже Царст вие Божие приидет. Эта первая чаша, которою, обыкновенно, начиналась пасхальная вечеря, а также некоторые другие признаки, как то: обмакивание пищи в блюдо (Мф. 26, 23; Мк. 14, 20; ин. 13, 26), заключительное пение (Мф. 26, 30), показывают, что Господь наш Иисус Христос, оканчивая ветхий Завет и утверждая новый, благоволил вкусить, по выражению церковных песнопений, «пасху древнюю, сеновную и законную». с этим предположением вполне согласны мнения святых отцов и учителей Православной Церкви. святитель Иоанн Златоуст, спрашивая: почему Христос совершил тогда пасху? – отвечает: «потому что древняя пасха была образом имеющей быть и надлежало истине заступить место образа; прежде показал он тень, потом предложил истину на трапезе». также выражается святой отец во многих других местах своих творений, и толкованию его следовали позднейшие святые отцы и учители Православной Церкви. Преподобный Иоанн Дамаскин говорит: «в горнице святого и славного сиона, Христос, вкусив с учениками своими ветхозаветной пасхи и исполнив ветхий Завет, умыл ноги ученикам», а блаженный Феофилакт прямо замечает: «наперед он совершил прообразовательную пасху, а потом совершил и Пасху истинную». впрочем, допуская, что спаситель на последней вечере совершил ветхозаветную пасху, нельзя думать что он совершил ее вполне так, как требовал обычай, установившийся в то время не без влияния толкований книжников и фарисеев. обрядность пасхи, заповеданная законом Моисея (Исх. 12, 3–11), была не так сложна, как расширенная позднейшими дополнениями ревнителей преданий старец (Мк. 7, 3). При совершении последней пасхи при конце ветхого и начале нового Заветов сыну Человеческому подобало показать, что он не только отвергает человеческие дополнения к Закону Божию, но и для самой законной пасхи, так же как и для субботы (Мф. 12, 8), есть воистину полновластный Господь и Владыка. Предварение иудейской пасхи целыми сутками, отсутствие опресноков, для которых не наступило еще время, заклание агнца не во дворе святилища, где агнцы были закалаемы лишь 14-го нисана после полудня, беседы с учениками, составлявшие как бы отступление от иудейской обрядности, – все эти обстоятельства достаточно показывают, что последняя пасхальная вечеря, оставаясь по намерению господа закона вполне законною, и походила, и не походила на законные иудейские вечери. она служила как бы преддверием и приготовлением к той истинной пасхальной вечере, на которой Богочеловек принес самого себя в таинственную жертву за грехи всего мира.

Омовение ног

Ин. 13, 1–20

Вечеря продолжалась. Господь Иисус Христос был окружен двенадцатью учениками, между которыми находился также предатель Иуда симонов искариотский, уже таивший в себе ужасный замысел. Богочеловек ясно зрел будущее, видел своего предателя, знал, что наступает время земной разлуки с теми, которых он приготовлял для продолжения своего дела в мире. Дальнейшие действия и слова Его запечатлены тем величием сына Божия, которое ясно давало разуметь, что, по выражению святого евангелиста, Отец вся даде Ему в руце, и яко от Бога изыде и к Богу грядет (13, 3). он, возлюбль Своя сущия в мире, до конца возлюби их (ст. 1) и в последние часы пребывания с ними «не упустил ничего, что следовало сделать тому, кто сильно любит» (свт. Иоанн Златоуст), в трогательной беседе открыл им все, что они могли вместить (16, 12) и что должно было «усилить их привязанность к нему и приготовить им великое утешение в наступающих бедствиях».

Божественный Учитель знал, что ученики Его особенно нуждаются в уроке смиренномудрия, чтобы быть истинными учениками того, кто кроток и смирен сердцем (Мф. 11, 29), а посему решился преподать им наставление в трогательном и знаменательном примере, который оставил бы в них неизгладимое впечатление.

На востоке был обычай омывать ноги гостей при входе их в дом, или же перед вечерей и во время вечери (Лк. 7, 44). Это омовение, составлявшее обязанность слуг (1 Цар. 25, 41), было не только знаком внимания и гостеприимства к посетителям дома, но и вызывалось необходимостью, потому что употребление сандалий вместо обуви не защищало ног от пыли при хождении по дорогам и тропинкам Палестины. в тот пасхальный вечер никого из слуг в доме не оказалось, а из учеников Христовых никто не желал исполнить того, что почиталось делом рабов – и все общество возлежало за вечерею с неумытыми ногами. Между апостолами даже произошел спор, кто из них должен считаться большим, следовательно, свободным от такой унизительной работы (Лк. 22, 24–30).

Тогда Господь, приготовляя святых апостолов к наступающей новозаветной вечере истинной Пасхи (1 кор. 5, 7) и, по выражению преподобного нила, желая «укрепить прикосновением своим земные и слабые ноги, имеющие пройти всю подсолнечную», встал с вечери, снял с себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. так, обыкновенно, делали рабы, когда служили своим господам (Лк. 17, 8). Потом влил воду в умывальницу и начал омывать ноги учеников и отирать полотенцем, которым был препоясан. «Мне кажется, что своему предателю, – замечает святитель Иоанн Златоуст, – он умыл ноги первому, а потом приступил к Петру».

Крайнее смирение господа, выразившееся перед вечерявшими неожиданно и вместе с тем так наглядно, привело в смущение пламенного Петра, не могшего примирить видимого им с тою верою в величие Христа, Сына Бога Живаго, которую он некогда исповедал от лица всех апостолов (Мф. 16, 16). Подобно прочим ученикам, Петр еще не возвышался до постижения всей тайны самоуничижения господа, в которой проявилась слава Божества Его (Ин. 17, 1). когда Иисус Христос подошел к нему, то Петр с удивлением воскликнул: Гос поди, Ты ли мои умыеши нози? т. е. «теми ли самыми руками, которыми ты отверзал очи слепым, очищал прокаженных и воскрешал мертвых»? Давно, при самом призвании к апостольству, после чудной ловитвы рыб, Петр сознавал себя перед господом человеком грешным (Лк. 5, 8); все виденное и слышанное им в течение трехлетнего сопутствования спасителю еще более утвердило и развило это чувство собственного недостоинства. Устами Пет ра говорило истинное смирение, хотя не ко времени и не к месту, а посему Господь ответил ему кротким вразумлением: еже Аз творю, ты не веси ныне, уразумееши же по сих, – при объяснении смысла и цели этого действия, особенно же по сошествии Утешителя Духа святаго, который научит всему и напомнит все (Ин. 14, 26). но апостол упорствовал: не умыеши ногу моею во веки. «Петр поступал таким образом по великой любви, – выражается святитель Иоанн Златоуст, – а посему и Христос уловляет его тою же любовью»: аще не умыю тебе, не имаши части со Мною; из этих слов господа не только Петр, но и все апостолы должны были понять, что в совершающемся действии скрывается особый глубокий смысл и что оно не есть простое омовение, а нечто высшее, таинственное. теперь лишь, прозрев сердцем, Петр увидел, как неуместно прекословие Учителю, и с глубоким чувством сказал Ему: Господи, не нозе мои токмо, но и руце и главу. «горяч в сопротивлении, но еще горячее в изъявлении согласия, а то и другое от любви». очевидно, апостол желал иметь самую большую часть со Христом, а посему и предлагал более, чем требовал Учитель. но общее омовение тела не было необходимо тому, у кого нечисты одни ноги: измовенный не требует, токмо нозе умыти, есть бо весь чист. Под омовением Иисус Христос здесь разумеет, по толкованию святого отца, «не иудейское омовение водою, но очищение совести: т. к. апостолы отвергли от души своей всякое лукавство и обращались со Христом с чистою совестью, то он и говорит, сообразно с словами пророка (ис. 1, 16), что омытый уже чист». кто достиг известной степени нравственной чистоты, тому требуется очищение лишь неизбежных для человеческой немощи греховных приражений, – тех пятен, от которых никто не свободен на земле (1 ин. 1, 8), точно так же, как для очистившего тело свое омовением нужно только омовение той части тела, например, ног, которая случайно утратила свою чистоту. «И вы чисти, – присовокупил Господь, обратившись к ученикам, – но не вcu». «Bедяше бо предающего Его, – замечает святой евангелист Иоанн, – сего ради рече, яко не вcu чисти есте» (Ин. 13, 11). он знал, что в святом лике нравственно чистых апостолов скрывается Иуда, замысливший ужасное дело, но, ожидая раскаяния его, не спешил указанием предателя и ограничился пока неопределенным намеком на него.