Под властью фаворита - Лев Жданов

Говор сдержанного негодования, вырвавшийся вдруг у этих привычных к железной дисциплине людей, придал силы порыву Анны, развеял остаток робости у женщины, совершенно непривычной так говорить ни с кем. И она, забывая всякое стеснение и страх, продолжала, все усиливая голос:

– Вижу, вижу, вы сами понимаете! Так знайте: мне нельзя… мне стыдно долее сносить все нестерпимые обиды. Я решила злодея арестовать, в ожидании суда над ним и законного приговора, достойного его темных дел. Поручаю это нашему фельдмаршалу, графу Миниху. Надеюсь, храбрые офицеры будут охотно повиноваться своему отважному генералу и ревностно станут помогать во всем. Вы обещаете мне, не правда ль?

– Обещаем и клянемся! Перед вами и государем! Ведите, генерал!

– Мы все исполним! Разочтемся с Бироном за все!

Общий дружный, хотя и сдержанный отклик наполнил рокотом высокий покой, гулким эхом через открытую дверь прокатившись и отдаваясь в соседнем пустом и обширном зале. Как будто самые стены старого дворца дали ответ на жаркую мольбу матери: спасти от опасности ее единственного малютку-сына.

– Благодарю! Благодарю вас, друзья мои… дети мои! – переходя от одного к другому, целуя, крестя и благословляя каждого, со слезами на глазах повторяла Анна. – Как мать хочу всех обнять и благословить каждого!.. Спаси и защити вас Пресвятая Дева, Заступница и Скоропомощница во всех скорбях земных. Ведите их, граф! Буду вас ждать. Вижу, Сам Бог за нас. За правое дело наше. Дети мои, да хранит вас Пречистая Матерь!

Взяв сына на руки от Менгден, она двинулась за толпой своих избавителей, которые, стараясь бесшумно ступать, вышли из покоя, направляясь вниз, к выходу из дворца, мимо караулки.

Стоя на пороге, Анна глядела им вслед, пока не скрылись во тьме полуосвещенных переходов очертания последнего офицера, а губы ее еще шептали напутствия и благословения…

Глава V

ЗВЕРЬ ПОЙМАН

В эту же ночь, только двумя-тремя часами раньше, когда еще Миних и другие гости разъезжались от Бирона, из старого Летнего дворца, где помещался со всей своей семьей и многочисленной свитой и дворней регент, – детские веселые крики, смех и возня, мяуканье кошачье и собачий лай наполняли спальню самого герцога и смежные с нею две-три внутренние комнаты, сейчас безлюдные, пока старшие находятся на парадной половине жилья.

Шут-горбун Анны Леопольдовны, Носушка-проказник, пошептавшись раньше с Юлией фон Менгден, перекочевал из Зимнего в Летний дворец и безвыходно почти вертится в покоях герцогини, стараясь лишь не попадаться на глаза Бирону, который почувствовал отвращение к шуту со дня смерти императрицы. И только полное ничтожество горбуна спасало его от опасности, благодаря такому нерасположению, очутиться в каком-нибудь подземном каземате крепости или исчезнуть навсегда затерянным в морозных далях пустынной Сибири.

Вся же семья Бирона охотно забавлялась выходками остроумного уродца, забавного вдвойне: и своим видом, и уменьем в каждую минуту придумать какую-нибудь новую выходку, потешную, а нередко и злую, выбирая в жертву лиц, заведомо неприятных герцогскому кружку или бесправных, вроде приживалок, приживальцев и слуг, по обычаю века наполняющих многочисленные покои.

Особенно сдружился лукавый горбун с младшей дочерью регента, Гедвигой Элеонорой, любимицей отца, бойкой девочкой лет восьми.

И сейчас, оседлав «конька-горбунка», как звала она Носа, девочка с веселым смехом подгоняет шута, который, став на четвереньки, возит по покоям избалованного ребенка, а сама заливается смехом, когда «конь» вдруг непритворно завизжит под сильным ударом маленькой, но тяжелой ручки, вооруженной отцовским хлыстом.

Вот появился Нос со своей ношей в спальне супругов Бирон. Здесь, словно обширный павильон, темнеет большая двуспальная кровать, поставленная посреди комнаты, изголовьем к стене, осененная тяжелым пологом-балдахином, полы которого, спускаясь, могут совершенно скрыть постель и спящих на ней, защищая от внешнего света и шума.

С обеих сторон кровати стоят резные ночные шкапчики. На том, который находится со стороны герцога, лежит всегда наготове шпага и заряженный пистолет – «на всякий случай», как говорит сам Бирон.

На богато убранном туалетном столике герцогини, стоящем между двумя окнами, горят восковые свечи в бронзовых фигурных шандалах. Несколько масляных ламп и канделябры с восковыми и сальными свечами, расставленные по столам, на доске камина и на особых тумбах, довольно ярко озаряют большой высокий покой. А в середине его, с потолка, свешивается кованный из железа, в древнегерманском духе, фонарь с цветными стеклами, масляная лампа которого горит всю ночь, озаряя причудливым, слабым светом опочивальню, когда погашены все другие огни.

Большой зеркальный шкап с бельем в углу, стоячие английские часы в другом, обитый штофом диван, такая же кушетка у пылающего камина, кресла, стулья, пуфы, несколько столов и столиков с безделушками дополняют довольно сумбурную обстановку опочивальни, собранную, как видно, наспех и недавно. Меховой ковер, брошенный у камина, и другие пушистые ковры, дорожки, перекрывающие почти весь пол, скрадывают шаги входящих сюда, делают их беззвучными.

Оглядевшись быстро и зорко, горбун, гарцуя по ковру со своей безжалостной наездницей на спине, убедился, что опочивальня пуста и даже нет поблизости никого из слуг, занятых вместе с господами проводами гостей и уборкой столов и комнат после ужина и большого приема, состоявшегося нынче у регента, как бы желавшего отпраздновать свою победу над последним сопротивлением враждебных ему сил.

– Иго-го!.. – совсем как молодой, норовистый жеребенок, завизжал, заржал Нос и, попрыгивая, помчался дальше, в самую дальнюю от опочивальни гостиную, сейчас пустую. Неожиданно остановившись у широкой мягкой софы, занимающей почти всю стену, шут сделал резкий прыжок вбок, и девочка с громким, заливчатым хохотом, описав небольшой полукруг в воздухе, упала в мягкие подушки на софе…

– Взбесился конек! Брыкается! Сбросил меня, противный! – смеясь, раскидывая подушки, вскрикивала довольная наездница. Но, оглянувшись, увидела, что горбуна уже нет в гостиной.

– Нос, горбун противный, куда ты ушел? Куда спрятался? – оглядываясь, уже сердито нахмурила брови и топнула ножкой девочка.

Но, убедясь, что конь не на шутку «взбесился» и убежал, стала прислушиваться, в какой стороне раздастся звон бубенца шута, шарканье его мягких башмаков.

Три двери вели из гостиной в соседние покои. Не притаился ли шут за которой-нибудь из них?

Нет, и здесь не оказалось ретивой не по годам лошадки.

Тогда девочка бросилась из комнаты в комнату, заглядывая во все укромные уголки, под диван и за шкапы, где обычно любил прятаться во время игры лукавый горбун.

А Нос между тем, бросив предательскую шапку с бубенцом на кресло, быстро и неслышно скользя по коврам, бросился прямо в опочивальню.

Оглядевшись еще раз, он подошел к дверям, выходящим в коридор, и, открыв внизу и вверху обе дверные задвижки, снова стал прислушиваться: не слышно ли вблизи шагов.

Чтобы потянуть вниз верхний шпингалет двери, коротенькому горбуну пришлось с ловкостью настоящей кошки взобраться на литую, бронзовую ручку дверей. Отерев ее от следов, оставленных его обувью, шут проскользнул к постели, где было место герцога.

Взяв осторожно пистолет, лежащий здесь, со взведенным курком, немедленно выдул порох из затравки, развинтил курок настолько, что при ударе он не мог дать искры, и снова положил на место оружие, совершенно бесполезное теперь. Затем, быстро выдернув шпагу из ножен, бросил ее под кровать поглубже, к самой стене. Ножны положил на прежнее место, а чтобы отсутствие эфеса не бросилось сразу в глаза, подвинул к ним пистолет так, что его приклад покрывал верхнюю часть пустых ножен.

Кончив свою проворную работу, шут кинулся к двери, за которой уже слышны были призывы девочки и быстрый топот ее каблучков.

– Вот я, вот я, царевнушка-недотрогушка моя!..

И он очутился перед нею на пороге, чтобы не дать войти в спальню, оставленную им.

– Шут… противный горбун! Не смей от меня прятаться! – топая сердито ногой, взмахнула хлыстом девочка. – Я скажу отцу. Знаешь, как он тебя швыряет ногой? Смотри!..

– У-у! У-у! – повизгивая, как провинившийся пес, заюлил перед нею горбун. – Не гневайся… угожу. Я поиграть думал, позабавить мою царевнушку! Звездочка ты моя ясная.

– Ну, довольно болтать! Вези, гадкое животное!.. Как смел ты сбросить меня!

И хлыст со свистом опустился на плечи горбуна.

– Ох… невмоготу больше! – отпрянув, застонал тот. – Уж и хлещешь же ты, ровно мастер заплечный! Чай, до крови там… За што так Носушку? Он ишь как старается. А коли коня шпорить не в меру, так и конь брыкается, не то что живой человек.

– Да ты совсем и на людей не похож. А я, правда, пожалуюсь мамочке, что ты сбросил меня. Тебя арапниками отстегают на конюшне, не то что этим…