Жена на миллион - Айрин Лакс

я предаю Багратова, словно отрезала от себя невероятно важную часть, кусок души и сердца. Но иначе было никак… Я не была уверена наверняка, но уже догадывалась, что Багратов мог найти меня по кольцу, иначе бы он не делал несколько раз упор на том, что кольцо снимать ни в коем случае нельзя! Наверное, именно так он меня и нашел в первый раз.

Если бы я оставила кольцо, то Багратов мог быстро меня найти, и я снова оказалась бы в эпицентре событий: с одной стороны супруг, слишком сложный, слишком взрослый, слишком себе на уме. С другой стороны — давление властей и угроза быть обвинённой в убийстве. Я не хотела предавать Багратова, следить за ним я бы ни за что не стала и сливать информацию Шилову не хотелось, тем более!

Мне бы хотелось быть рядом с Багратовым без всяких условностей, без игр и сомнений, но вряд ли получится стать для него настолько близкой и желанной, чтобы он ради меня оставил свои планы. Я поймала себя на мысли, что снова чаще называю его лишь Багратовым и почти не называю Тимуром, даже в тишине своих рассуждений, которые никому не слышны, кроме меня самой.

Старики немного испугались моему появлению, я попросила о помощи, сказала, что не помню, как здесь оказалась, назвалась Шурой — первым именем, что взбрело в голову. Старики не отказали в помощи, обещали подбросить меня до деревни, дать место переночевать. Обещали, что обратятся в полицию, к неплохому знакомому. Но я попросила их этого не делать, сказала, что ничего не помню, но точно знаю, что нельзя в полицию, мол, у злых людей кругом там сидят «свои».

— Очевидно, ты попала в нехороший переплет и податься совершенно некуда. Поживи пока у нас, — щедро предложила баба Марфа. — У нас в деревне тихо, чужих людей не бывает! Жадный застройщик до нас еще не добрался. Вроде под городом живем, но перспективы и аппетиты правительства в другую сторону направлены. Там, где дороги важного значения. Поживешь, оклемаешься немного, потом решишь, что делать! Ох, бедовая ты девочка…

Честно говоря, плана у меня вообще не было! Я понимала лишь то, что страшно вернуться обратно в дом Багратова. Никакой защиты от посторонних посягательств, еще и подозревать в предательстве начнет. В то же время я до сих пор не была уверена, что нападение Шилова — это не дело рук самого Багратова. Я думала, что немного узнала этого мужчину, стала к нему ближе, но я могла ошибаться.

Поэтому я решила пожить немного у стариков, помогая им по хозяйству, надеясь, что со временем придумаю, как быть. Немного напрягал тот факт, что в деревне с населением в тысячу душ все друг друга знали, и появление нового лица вызвало пересуды. Но старики сказали всем, что я их дальняя внучка, мол, троюродная тетка отправила меня пожить на свежий воздух, а то перед компьютером загибаюсь! Такое объяснение устроило жителей крохотной деревушки, где средний возраст на человека был пятьдесят плюс! Таких деревенек немало, наверное, и практически везде живет только старшее поколение.

Я решила пока пожить у стариков и надеялась, что как только страх меня отпустит, найдется решение. Как бы то ни было, перспективы у меня были так себе. Ни денег, ни документов. Даже одежда и обувь — с чужого плеча, оставшаяся после приездов детей и внуков бабы Марфы. Одна лишь надежда на дорогие сережки — небольшие гвоздики с довольно крупным бриллиантом, которые я припрятала в карман пижамы…

Может быть, я смогла бы продать их и на вырученные деньги купить себе новую жизнь?

Без приключений, без переживаний.

Без… него. Без мужчины, ставшего таким важным и любимым.

Сердце отказывалось в это верить, стоило только подумать, что я больше никогда не увижу Багратова, как сердце захлебывалось в агонии и хотелось плакать. Постоянно хотелось плакать, внезапно дурнота начала накатывать волнами и чаще всего по утрам.

* * *

Спустя время

— Ох, жара…

Дед Анатолий шумно опускается на хлипкий деревянный стул и вытирает большим клетчатым платком вспотевший лоб.

— Картуз свой засаленный сними! В доме без головных уборов ходят! Невежа старый! — начинает браниться баба Марфа.

— Не ворчи, старая. Лучше налей мне воды прохладной.

— Сам налей. Не видишь, у меня руки в тесте?

Ворчливые перебранки старой супружеской пары стали для меня уже привычными. Не обращая внимания на их ругань, набираю из большой жестяной фляги кружку воды и ставлю перед дедом на стол.

— Теплая совсем стала, во фляге нагрелась, — вздыхает он. — Когда нам уже воду снова включат? Обещали, что только неделю воды не будет, но вот уже третья неделя пошла, а воды все нет.

— Ты водовозку выглядывал?

— Выглядывал, не было ее.

— Говорили, к одиннадцати.

— С половины одиннадцатого наши деревенские уже на площади Ильича топчутся, машины нет.

— Не прогляди! Отдохнул? Бери тачку, флягу и иди за водой. Не то совсем без воды останемся, придется втридорога покупать или с речки пить.

— Еще чего! Пронесет дальше, чем видим!

Старик поворчал, но нагрузив на телегу две фляги, поплелся на так называемую «площадь Ильича» — так в местной деревне называли небольшой пятачок перед памятником вождя советского пролетариата.

— А ты приболела, что ли, Шурочка? — спрашивает баба Марфа.

Я напоминаю себе, что назвалась другим именем. Никакой Серафимы Багратовой-Баженовой! Хватит с меня этих игрищ!

— Спрашиваю, не приболела ли ты, Шурочка?

— А? Задумалась немного.

— Вижу, что задумалась. В чае уже льдины плавают, пирожок один раз надкусила и не ешь. Невкусный, что ли?

— Вкусный, — отозвалась немедленно и откусила пирожок, чтобы не обижать хорошего человека.

Но стоило мне распробовать вкус начинки — вареное яйцо с луком, как нутро начинает бунтовать, и даже выпитый чай с сахаром просится наружу. Я едва успела выбежать из домика и склониться над кустами под забором. Рвало долго и мучительно, до острых спазмов и темных пятен перед глазами.

С трудом поднялась и кое-как умыла лицо остатками воды из жестяного ведра. Слабость накатила. Такое состояние длилось несколько дней. Хотелось