Дар орла - Карлос Кастанеда

по самой себе, и, когда пытаюсь высказать то, что знаю, это звучит по-идиотски.

Я понял, что она имеет в виду. Понял на непосредственном уровне. Я знал что-то чрезвычайно практическое и очевидное о воле и о том, что Ла Горда называла другим «я», и в то же время не мог произнести ни единого слова о том, что знал, – и не потому, что был скрытным или застенчивым, – я просто не представлял, с чего начать или как организовать свое знание.

– Воля является настолько полным контролем второго внимания, что это называется «другим я», – сказала Ла Горда после длинной паузы. – Несмотря на все, что мы сделали, мы знаем лишь ничтожную частичку нашего другого я. Нагваль предоставил нам самим завершить наше знание. В этом и состоит наша задача воспоминаний.

Она хлопнула себя по лбу ладонями, как если бы ее внезапно осенило.

– Господи! Мы же вспоминаем «другое я», – воскликнула она на грани истерики. Затем она успокоилась и продолжала говорить приглушенным голосом: – Очевидно, мы уже были там, и единственный способ вспомнить – тот, которым мы пользуемся, когда выстреливаем наши тела сновидения во время совместного сновидения.

– Что ты имеешь в виду? Что это такое – выстреливание наших тел сновидения? – спросил я.

– Ты сам был свидетелем того, как Хенаро выстреливал свое тело сновидения, – сказала она. – Оно выскакивает, как медленная пуля. Оно фактически приклеивается и отклеивается от физического тела с громким треском. Нагваль говорил мне, что у Хенаро тело сновидения могло делать большинство вещей, которые мы обычно можем делать. Он часто приходил к тебе в таком виде, чтобы встряхнуть тебя. Я знаю теперь, чего добивались Нагваль и Хенаро. Они хотели, чтобы ты вспомнил, и с этой целью Хенаро совершал невероятные действия перед самыми твоими глазами, выстреливая свое тело сновидения. Однако все было напрасно.

– Но я совсем не знал, что он был в своем теле сновидения, – сказал я.

– Ты не знал, потому что не следил, – сказала она. – Хенаро пытался дать тебе знать, делая попытки выполнять то, чего тело сновидения выполнить не может. Например, есть, пить и т. д. Нагваль рассказывал мне, что Хенаро обычно подшучивал над тобой, говоря, что он пойдет в кусты и заставит горы трястись.

– Почему тело сновидения не может делать этих вещей? – спросил я.

– Потому что оно не владеет намерением есть или пить, – ответила она.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Великим достижением Хенаро было то, что в своем сновидении он овладел намерением тела, – объяснила она. – Он достиг того, чему ты только начал учиться. В сновидении он мог копировать свое физическое тело настолько совершенно, насколько это вообще возможно. Но у тела сновидения и у физического тела намерения различны. Например, тело сновидения может проходить сквозь стены, потому что оно знает намерение растворяться в воздухе. Физическое тело знает намерение еды и питья, но не исчезновения. Для физического тела Хенаро пройти сквозь стену было столь же невозможно, как для его тела сновидения поесть.

Ла Горда немного помолчала, как бы оценивая то, что она только что сама сказала. Я хотел немного подумать, прежде чем задавать ей вопросы.

– Хенаро довел до совершенства только намерение своего тела сновидения, – сказала она. – Сильвио Мануэль, с другой стороны, был абсолютным хозяином намерения. Теперь я знаю, что причина, по которой мы не можем вспомнить его лицо, состоит в том, что он не был таким, как все остальные.

– Что тебя заставляет так говорить, Ла Горда?

Она начала было пояснять, что имела в виду, но оказалась не в состоянии вразумительно выразить свои мысли. Внезапно она улыбнулась. Глаза ее засияли.

– Поймала, – сказала она. – Нагваль говорил мне, что Сильвио Мануэль был мастером намерения, поэтому он постоянно находился в своем «другом я». Он был настоящим руководителем. Он стоял позади всего, что делал Нагваль. Фактически, благодаря ему Нагваль стал заботиться о тебе.

Я испытывал большое физическое неудобство, слушая, как Ла Горда мне это говорит. У меня даже чуть не расстроился живот, и я предпринимал отчаянные усилия, чтобы Ла Горда этого не заметила. Я отдувался. Она на секунду остановилась, а затем продолжала, как бы приняв решение не обращать внимания на мое состояние. Вместо этого она начала на меня кричать. По ее мнению, сейчас было самое время развеять наши огорчения. Напомнив мне о моих чувствах отстраненности после того, что произошло в Мехико, Ла Горда сказала, что горечь я чувствовал не потому, что она примкнула к другим ученикам, встав против меня, а потому, что приняла участие в срывании с меня маски. Я объяснил ей, что эти чувства у меня уже прошли. Она была непреклонна и настаивала, что если я не встречусь с этими чувствами лицом к лицу, то они все равно вернутся ко мне снова, но только как-нибудь иначе, и что мои близкие отношения с Сильвио Мануэлем были причиной всего этого.

Я сам не мог поверить тем сменам настроения, через которые я прошел, услышав такое заявление. Я как бы стал сразу двумя людьми. Один – разъяренный, с пеной у рта. Другой – спокойный, наблюдающий. Последовал еще один спазм живота, и мне стало плохо. Однако этот спазм вызвала не тошнота, скорее, это была неудержимая ярость.

Когда я наконец успокоился, я был раздражен своим поведением и беспокоился о том, что этот инцидент может случиться со мной вновь в другое время.

– Как только ты примешь свою истинную природу, – сказала Ла Горда равнодушным тоном, – ты освободишься от ярости.

Я хотел с ней спорить, но видел тщетность всего этого. Кроме того, мой приступ ярости оставил меня совсем без энергии. Я рассмеялся при мысли, что не буду знать, как поступить, если окажется, что она права. Затем мне пришла в голову мысль, что все возможно, если я умудрился забыть о женщине-Нагваль. У меня было странное ощущение не то тепла, не то раздражения в горле, как если бы я поел горячей острой пищи. В теле я ощутил тревогу, как будто знал, что кто-то крадется у меня за спиной, и в тот же момент я узнал нечто такое, чего не знал мгновением раньше, – Ла Горда была права, ответственным за меня был Сильвио Мануэль.

Ла Горда громко рассмеялась, когда я рассказал ей все это. Она ответила, что тоже вспомнила кое-что о Сильвио Мануэле.

– Я не помню его как личность, – продолжала она, – но я помню, что говорил мне о нем Нагваль.

– Что же он тебе говорил?

– Он говорил, что, когда Сильвио Мануэль был на этой Земле, он был такой, как Элихио. Он исчез однажды, не оставив следа, и вошел в другой мир. Он отсутствовал много лет, а