Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

утес.

– Дай сюда, – сказал Лёня.

Он прочитал его, и весь этот непроизносимый текст, словно дикий зверь в пещере отшельника, послушно улегся у его ног.

Прирученный Лёней, он позволил и мне подойти поближе.

– Вот-вот, – сказал Тишков. – Только у Платонова надо читать “шоферо́в”, а не “шофёров”, платоновский герой не мог сказать “шофёров”.

Наутро начались чтения. Моя очередь за Мишей – главным режиссером Воронежского драматического театра, директором Платонфеста. Он читал как полагается, как надо, как учили. Потом вышла я.

У всех был культурный шок. Но я дала слабину. Я не смогла сказать “шоферо́в”. И Лёня остался недоволен.

* * *

Будучи крестницей младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича Ульянова, Люся, с детства знакомая с его дочерью Ольгой Дмитриевной, по дружбе послала ей почитать книгу о связях вождя революции с женщинами.

– Какая дрянная книга, – напустилась на Люсю Ольга Дмитриевна. – Он – однолюб!

* * *

В автобусе – бабушки:

– Какое мы с тобой дело большое сделали: дядю Колю навестили! Дядю Васю навестили! Дядю Петю навестили!..

– Надо Ване моему ограду поставить. Он что – не достоин? Он что – не достоин?

– Ну, тихо, тихо, не надо, горячку не пори, успеется…

* * *

В годы перестройки Ольга Дмитриевна Ульянова яростно отстаивала право своего дяди, Владимира Ильича Ленина, остаться в Мавзолее и отражала любые происки, связанные с перезахоронением.

– Все это вранье, что Владимир Ильич завещал похоронить его с матерью, – говорила она, – ничего подобного, он всегда хотел покоиться только в Мавзолее.

Люся послала ей открытку в поддержку, что Ленин, как Иисус Христос, вечен. Та ответила растроганным письмом: дескать, да, насчет Ленина и Христа – это чистая правда, просила позвонить. Но сделала такую приписку: “Может подойти внучка Леночка, дочка Нади, ей 14 лет, она очень грубая. Если моя Леночка скажет грубость – вы ответьте тем же. Так делают все мои знакомые…”

* * *

Мне привезли подарки из Японии. Надо бы встретиться.

– Меня вы сразу узнаете, – услышала я по телефону нежный голос, – я маленькая японка.

– Так бог знает до чего можно договориться, – сказал Серёжка. – А я чернявый еврей с носом, а я здоровенный русский с мечом на боку и в лаптях!..

* * *

В метро слышу:

– Вчера цирку Кио праздновали сто лет. Говорят, в конце представления женщин так и резали пополам, так и резали!!!

* * *

– Люблю все подпорченное! – говорила Люся. – Оно неподвластно времени.

* * *

Тишков:

– Не скажи! Этот бизнесмен прекрасно разбирается в искусстве. Он и Ивлина Во читал, и не любит Глазунова…

* * *

Артист Евгений Весник в студии готовится к записи. Режиссер Виктор Трухан – у режиссерского пульта. Весник – мне:

– Вы что, едите мороженое? Вы же простудитесь, заболеете и умрете. Снимайте свитер! А то вы вспотеете, простудитесь и умрете…

– Евгений Яковлевич! Вы готовы? – спрашивает Витя.

– Готов! (Читает.) “Артисты лондонского балета… эти пидорасы…”

– Евгений Яковлевич!

– Виктор! Это хорошо, что я завожусь, а то в передачах мало жизни. Все так разговаривают, как будто у них сифилис в третьей степени!

* * *

Гуляю в Сокольниках. Навстречу – мужчина и женщина.

– Когда я ушла, – она говорит, – все сразу начало рушиться.

– Куда ушла? – он спрашивает.

– К тебе.

– Что начало рушиться?

– Все.

* * *

Название – сложная штука. Один старый человек в Наро-Фоминске мне сказал, что написал две книги. Первая – военная, он не помнил ее названия, а другая – “Дочь отца”. Казалось, лучше не назовешь. А оказывается, можно еще лучше. Журналист В. Янчевский назвал книгу, над которой работал всю жизнь, “Мой Сталин”.

* * *

– За сдержанностью всегда что-то стоит, а за предельным обнажением у редкого человека что-то стоит! – учил нас писатель Серёжа Иванов.

И добавлял:

– Прошу понять меня правильно!

* * *

Мы с Бородицкой согласились вести литературный семинар в Еврейском культурном центре. Но директор нам так и норовил не платить зарплату. Маринку это подвигло на двустишие:

От Шаббата до Шаббата

Брат наё… брата…

* * *

Наконец я поставила вопрос ребром.

– Давайте определимся, – говорю, – мы у вас работаем или не работаем?

– Скорее да, чем нет, – ответил директор.

* * *

Приехала в Дом творчества “Малеевка” навестить поэта Якова Акима и обнаружила у него на стене плакат “Все на сенокос”, которым он заклеил дырку на обоях.

– Это не первый попавшийся, – заметил Яков Лазаревич. – Я его долго выбирал.

* * *

– У моего редактора Иры Васич, – рассказывал Яша, – был муж Александр. Они жили в высотном доме у Красных Ворот. А ее папа революционер, причем эсер. Он ходил дома в бабочке и постоянно пикировался с Ириным мужем, инженером, тот почему-то работал в МВД. Из вещей он принес в этот дом один проигрыватель с пластинками и перед работой заводил пластинки, что очень раздражало тестя. “В очередной раз он сделал мне вежливое замечание, – сказал Александр. – А я ему ответил очень остроумно: «Вы – жопа»”.

* * *

Лёня:

– Хорошо на пенсии – не работать, ничего, только сексом заниматься!

* * *

Из Люсиного дневника:

“Говорят, человек – существо разумное. Не верьте. На моих глазах мир поглощает всеобщее безумие, и великие нации, которые прежде вели цивилизацию вперед, ныне сбились с пути, ведомые теми, кто проповедует напыщенную бессмыслицу” (Бертран Рассел).

* * *

Прилетела весть о Робине Уильямсе, моем любимом актере, у него была деменция, и он в минуту просветления сам оставил этот мир.

– Лёнь, – говорю, – я тебя прошу, если со мной, не приведи бог, что-то вот такое случится, обещай мне…

– …яду подсыпать? – он спрашивает. – И сесть на всю жизнь? А Лёва мне всю жизнь будет передачи носить? Этого ты хочешь???

* * *

Рассказываю по радио о музее Кассиля в Энгельсе, какие они молодцы, что не дали снести покосившийся, вросший в землю двухэтажный кирпичный дом отца Лёли и Оси, известного в городе врача-гинеколога. Сохранили его кабинет, стол, старинные книги на столе, инструменты в медицинском шкафчике. И долго думали – оставить в кабинете гинекологическое кресло или не надо? Для достоверности надо бы. А с другой стороны, в музей приходят толпы детей. Что они подумают?

Так до сих пор и не решили, ставить кресло или не ставить. Развернули ширму, а за ней – тайна.

* * *

В метро, куда ни глянь, везде реклама какой-то микстуры и – крупными буквами: “Попрощайтесь с мокротой!”