Дунай: река империй - Андрей Шарый

– Почему Днепр такой синий?

– От неба.

– Так ты думаешь, что и Дунай такой?

– Летом, может, и такой… От неба. Небо насквозь синее, голубое…

– Сейчас Дунай будет как сталь, – задумчиво вмешался в разговор Саша Сиверцев. – Как Нева. – Сиверцев родом из Ленинграда. – Знаешь, у рек, как у людей, меняется настроение. Когда на душе ясно – они голубеют, когда хмурится – темнеют.

Поэтические сравнения литературного героя, боюсь, не пришлись бы по нраву партийным цензорам, будь они внимательнее при чтении романов Гончара: в социалистической жизни, когда, надо полагать, стало наконец “на душе ясно”, Дунай сохранил прежнюю окраску. Однако романтическое восприятие реки теми, кто живет на ее берегах, вполне естественно. Столица Словакии отдает этой романтике привычную дань: в Братиславе я квартировал на Дунайской улице (не выходящей к реке), завтракал в кафе Danubia, покупал сувениры в универсальном магазине Dunaj. Перечень можно продолжить еще и потому, что традиция рекопочитания в Братиславе заложена, понятное дело, не сегодня. Словацкие историки утверждают: греческое название города Истрополис (“город на Дунае”) используется с IX века, а в широкий оборот оно введено пятью веками спустя венгерским королем Матьяшем I Корвином [39]. Этот же монарх стал инициатором основания первого на территории современной Словакии (и первого в тогдашней Венгрии) высшего учебного заведения [40].

Для меня самым прямым символическим выражением дунайского характера Братиславы, однако, стал объект, прямого отношения к реке не имеющий. Речь идет о комплексе зданий, спроектированном столетие назад венгерским архитектором Эдёном Лехнером на окраине тогдашнего центра города. Когда-то на месте этих кварталов располагался тихий рукав Дуная, в котором, как гласит предание, преотлично ловились пескари. Со временем затон получил имя Грёсслинг (от нем. kressling – пескарь), а когда местность осушили, название рукава унаследовала проложенная по его руслу улица. Во времена, ставшие прямым результатом описанных в трилогии “Знаменосцы” событий, этой улице присвоили имя Красноармейская, но оно не пережило политических испытаний последних десятилетий.

Маститый архитектор Лехнер много строил по всей тогдашней Венгрии, в меру сил и таланта развивал концепцию модернизма и, как считают специалисты, успешно привнес в ар-нуво и сецессион элементы восточного (индийского) зодчества. Возводя на Грёсслинговой здание королевской католической гимназии и по соседству с ним храм Святой Елизаветы, который, собственно, юным воспитанникам и полагалось посещать, Лехнер, по моему скромному пониманию, к восточному архитектурному наследию не обращался. Лехнер даже не предпринял попытку скрыть, что вдохновителем его творческих усилий в данном случае был каталонский гений Антонио Гауди: минимум прямых линий, мягкие пластические очертания, разноцветная глазурованная керамика, веселая мозаичная плитка, рустикальные и зооморфные мотивы. Все это я уже изучал в Барселоне, в парке Гуэль и в районе Эшампле.

Церковь и гимназию архитектор снабдил тем, чего, по мнению Саши Сиверцева, не хватает Дунаю: голубым цветом. Католическая гимназия, обернувшаяся к сегодняшнему дню престижной школой с математическим уклоном, окрашена песочно-желтым, а вот небесного цвета храм Божий остается вызывающе голубым. Этот элегантный колер, эти легкомысленные орнаменты, эти заигрывания с сакральным смыслом и строгой формой в начале XX века наверняка оказались за гранью китча. Но стремление строить не столько пышно, сколько броско, не столько пафосно, сколько изящно на долгой временной дистанции себя оправдывает: в отличие от Славина, туристы текут к Голубой церкви почти столь же широкой, как Дунай, рекой.

Эдён Лехнер оставил городу в наследство прекрасные здания, прекрасные именно потому, что они являются отличными образцами искусства подражания. Вот во владении этим искусством и кроется скромная душа Братиславы. Глядя на розовые кусты во дворике Голубой церкви, я вспомнил персонажа набоковского романа “Отчаяние”, который утверждал: настоящий художник всегда ищет не сходство, а уникальность. Так вот, этот господин неправ. Голубая церковь в Братиславе и сама Братислава замечательны как раз тем, что они – церковь-подражание и город-репродукция. Даже прорезающий столицу Словакии Дунай есть всего лишь посеревшая копия самого себя.

Рудольф фон Альт. Главная площадь в Пресбурге. 1843 год.

Самое бездарное сооружение Братиславы – тут и конкурса-то не нужно проводить – исполнено совсем уж недвусмысленной водной символики. Чудовищный фонтан Дружбы ввели в эксплуатацию в 1980 году, в ходе очередного переустройства тогдашней площади Клемента Готвальда [41]. Собственно, площадь возникла почти четыре века назад близ летнего дворца архиепископа, на пустыре, который еще через столетие засадили травой и облагородили тенистой аллеей, возможно, липовой. При государе-императоре на этом вольном пространстве командовали парадами, устраивали народные праздники, проводили цирковые представления и испытывали воздухоплавательные аппараты. В социалистическое время растущий город наконец взял свое: где следовало, поставили памятник коммунистическому вождю, аллею сократили, лужайку застроили. На месте кладбища времен Тридцатилетней войны вырос корпус Словацкого технического университета. В его просторном конференц-зале я любовался потолочной росписью под названием “Победа разума и труда”, думая о том, что эти почти библейские аллегории иногда могут показаться зловещими. Как только социализм кончился, памятник Готвальду снесли, а площади дали созвучное моменту название – Свободы.

Со всеми причитающимися таким сооружениям дорожками, бордюрами и скамейками фонтан Дружбы занимает столь значительную территорию, что так просто от него Братиславе не избавиться. Цветок липы, составляющий основу водной композиции, в Чехии и Словакии считается ботаническим знаком славянства, однако предложенная скульптором Юраем Говоркой интерпретация этого символа взаимности, подозреваю, заставляет Яна Коллара переворачиваться в гробу. Двенадцатитонный липов цвет диаметром девять метров, изготовленный из хромированной стали, помещен в огромный ступенчатый бассейн, словно пицца, разрезанный бетонными перемычками на сектора. На старых фотокарточках видно, как из громадного цветка в братиславское небо, выше расписного потолка университетского корпуса, вздымалась водяная струя. Однако вот уж который год бассейн сух и печален. А от самой древней липы славянского мира – братиславские путеводители отмерили ей тысячу лет, – некогда посаженной, не иначе, потомками князей Моймировичей на месте, ставшем со временем пространством между домами двенадцать и четырнадцать по улице с чудесным названием Палисады, сохранился один только могучий пень.

Может быть, теперь фонтану Дружбы просто нечего символизировать. Пришла пора других проектов, связанных с новой Европой, поскольку общеевропейский Дунай – козырная карта любого стоящего на берегах этой реки города. Крупнейшая культурная инициатива Словакии двухтысячных – открытие в дальнем пригороде столицы страны музея современного искусства Danubiana. На осмотр его экспозиции я и направлялся, неосмотрительно свернув на ту самую Шенгенскую улицу бывшей деревни, а теперь южного района Братиславы Чунова, что замыкает словацкое правобережье. Эта ошибка отсрочила, но не сорвала встречу с прекрасным.

Чуново пережило скромный урбанистический расцвет в восьмидесятые годы прошлого века, когда по воле партийного руководства окрестные территории превратились в площадку социалистической гидростройки. Дунай здесь перегородили плотиной, и получилось искусственное море. Напрудили без малого двести миллионов кубометров дунайской воды, по глади которой скользят катера и яхты. Грушовское водохранилище широко, на дальнем его берегу не разглядеть деревню Гамульяково.

ЛЮДИ ДУНАЯ

ЯН БАХИЛЬ

изобретатель и пилот

Словацкий инженер и техник Ян Бахиль (Янош Бахий), самородок из крестьянской семьи, родился в 1856 году в местечке Надьсалатна (ныне Зволенска Слатина в центральной части Словакии) и смог получить военно-строительное, как сказали бы сейчас, образование. Еще юношей он демонстрировал выдающиеся способности изобретателя, в связи с чем был принят в военную академию в Вене и получил офицерское звание. Занимался строительством крепостных сооружений в самых далеких провинциях Австро-Венгрии, в Галиции и Далмации. В 1880-е годы служил военным инженером в Петербурге, Киеве и Харькове. Царская армия приобрела у Бахиля образец разработанного и построенного им на личные средства танка на паровой тяге. Вырученные средства инженер вложил в конструирование воздухоплавательных аппаратов. В 1895 году Бахиль переехал в Пожонь, где продолжил занятия изобретательством. Он, в частности, запатентовал проект вертолета, винт которого приводился в движение мускульной силой, а затем проект вертолета Avion с бензиновым мотором; проект воздушного шара с паровой турбиной; проект устройства для сцепки железнодорожных вагонов; разработал концепцию использования канализационных стоков для производства электроэнергии. Два десятилетия Бахиль возглавлял местную организацию воздухоплавателей. В 1897, 1903 и 1905 годах провел в Пожони (на поле, ставшем теперь площадью Свободы) испытания самолета с пропеллером и вертолета собственной конструкции. Скончался он в 1916 году, похоронен в Братиславе под надгробием собственного дизайна.