Дунай: река империй - Андрей Шарый

Бесконечные корпуса и коробки Петржалки веселеньких цветов выглядят не так угрюмо, как московские спальные районы эпохи развитого социализма. Но приметы Черемушек и Тропарева в облике братиславского Петрушкина налицо: унифицированные гнезда многоподъездных домов в четыре, девять, двенадцать этажей, унылые лысые дворы, шизофреническое отсутствие центра, сомнительные попытки подлатать то, что начало разрушаться раньше проектных сроков, и переустроить то, что, как ни переустраивай, будет выглядеть по-сиротски. Архитектор Станислав Талаш спланировал этот словацкий город трудового завтра на дунайском берегу как совокупность трех комплексов с натуральными названиями Дворы, Луга и Рощи. Но как отличить блочные луга от панельной рощи? Теперь Петржалка оснащена всей столичной амуницией: шопинг-центр Aupar, торговая зона Danubia, променад Petržalské korzo, экономический университет, беговая дорожка с синтетическим покрытием, высотные бизнес-комплексы Tеchnopol и Vienna Gates. Урбанистическую картину оживляют обустроенный еще в конце XVIII века и, к счастью, невырубленный парк у реки, теперь имени поэта-романтика Янко Краля; два искусственных пруда, на которых, говорят, зимуют лебеди; дренажный канал, бывший некогда рукавом Дуная, но полвека назад отрезанный от реки подземной стеной из глинобетона.

Местные журналисты уже не называют Петржалку, как раньше, “Бронксом Братиславы”. Утверждают, что уличная преступность здесь пошла на спад, что торговля наркотиками перестала быть навязчивой, что число самоубийств не превышает общенациональные показатели. Погожим летним утром, совершая на велосипеде круговой объезд Петржалки, я в это поверил, но мрачная реальность февральских сумерек, подозреваю, может подсказать другое.

Идеологически новая многолюдная Петржалка представляет собой особую важность для концепции старой Словакии. Именно эти бетонные джунгли и превратили Братиславу в кондиционный европейский мегаполис со всеми его знакомыми хоть немцам, хоть французам, хоть даже шведам культурными особицами и социальными язвами. Именно Петржалка окончательно решила задачу колонизации правобережных дунайских территорий. Именно Петржалка добавила словацкой силы Братиславе, в прошлом которой – тысяча лет чужой государственности и два с половиной века статуса венгерской, а вовсе не словацкой коронационной столицы, ведь у словаков не было “своих” королей [33]. Петржалка приютила в сотнях своих многоэтажных крольчатников четверть городского населения – эти труженики нефтеперерабатывающего завода Slovnaft и шинной фабрики Matador, работяги автосборки Volkswagen, учителя средних школ и медсестры районных поликлиник, муниципальные служащие и сержанты полиции, продавцы универсальных магазинов и кассиры гипермаркетов все вместе и есть современная Словакия. Петржалка охраняет словацкую идентичность так же надежно, как древний град Девин, ведь короткое прошлое соцрайона невозможно перепридумать. Не случайно с одобрением глядит на Петржалку через Дунай бронзовый старый словак Сватоплук.

В центр города я возвращался по бывшему мосту Словацкого национального восстания [34] (ныне безыскусно – Новый мост), в верхней части пилона которого устроен модный ресторан UFO watch.taste.groove. В социалистические времена ресторан назывался без помпы – “Бистрица” (есть такая словацкая река). Та пора, когда красотами Братиславы с высоты полета птиц любовались преимущественно партийные работники, прошла, и теперь предлагается: с балконов UFO – watch во все стороны, за столиком UFO – taste изысканную кухню, в баре UFO – groove, как сказал бы рок-критик, “почувствовать ритмику движения”.

И из ресторана UFO, и с середины Нового моста хорошо видно: Братиславе не хватает мощности мегаполиса, столичной стати, чтобы искренне, во всю славянскую силушку, обнять Дунай, сделать его внутренней водной дорогой трехсотметровой ширины. Вот и жители Пожони веками не затевали массового строительства на правом берегу, понимая, что городу все равно недостанет потенциала, размаха, богатства, и обустроили “напротив” всего лишь приятный глазу тенистый городской парк с аллеями и беседками, разбили на “узкой равнине” широкую зеленую зону. Урбанизм продиктовал свои законы, однако положение дел не изменилось: обитатели Петржалки ездят по дунайским мостам, конечно, не “в центр”, но исключительно “в город”, старая и новая архитектурные ткани пока не срослись.

Дунайские берега в Братиславе связаны пятью мостами, первый из которых (логически теперь он – Старый) построен в 1891 году и при открытии закономерно получил имя императора Австрии и короля Венгрии Франца Иосифа, а в первое республиканское правление назывался Штефаниковым [35]. После Второй мировой войны судьба разрушенного гитлеровцами моста складывалась сложно: получив очередное новое имя (Красной армии), он, некачественно отремонтированный, обветшал и в конце концов превратился в объект почти беспрестанной реконструкции. Очередной капремонт закончили в 2011 году: мост приспособили для прогулок пешеходов-велосипедистов и движения электричек.

Памятник Марии Терезии в Пожони. Фото 1921 года.

В километровый отрезок между Старым и Новым укладывается почти весь исторический центр Братиславы. В конце 1960-х годов, когда в связи с грядущим рождением Петржалки и возникла идея перебросить на правобережье безопорный красавец мост, значительная часть Подградья, район Выдрице, а также практически весь еврейский квартал попали под снос, поскольку к переправе должна была вести широкая автотрасса, на картах обозначаемая как Староместская улица. Она и ведет, отрубая Братиславский Град от города, которым некогда хозяева этого мрачноватого замка-дворца управляли. Правда, к середине XVIII столетия Град (в венгерской традиции – Пожоньская крепость) утратил административное значение, и в огромном здании разместили католическую семинарию. В 1811 году замковый комплекс сгорел, к восстановлению приступили только при коммунистах. Местные остряки называют этот тяжеловесный белокаменный дворец “перевернутой табуреткой” – из-за башен по углам прямоугольного здания, и впрямь похожих на ножки стула. Когда народная власть наконец восстановила Град (в том виде, какой крепость приобрела при Марии Терезии), принялись и за главную городскую магистраль.

Командиры братиславского путевого строительства попутно решали еще и идеологические задачи: трансдунайскую развязку устроили впритирку к кафедральному собору Святого Мартина. Автотрасса ведет мимо храма, уродуя и заслоняя его, лишая пространства. Когда-то этот собор был встроен в средневековые городские стены; раз уж так, решили встроить его и в эстакаду шоссе? В выборе такого архитектурного подхода, похоже, сказалось не только небрежение историей и религией, но и тонкий учет особенности национальных отношений. Ведь как раз в соборе Святого Мартина почти три столетия проходили церемонии коронации Габсбургов в качестве венгерских монархов. В середине XIX века на шпиль пожоньского собора, подчеркивая сакральное значение храма, насадили модель венгерской короны диаметром больше метра и весом в полтора центнера. Снизу, конечно, ничего не разглядишь, и поэтому, когда в 2010 году корону позолотили наново, ее выставляли в соборе на всеобщее обозрение [36]. Храм Святого Мартина вот уже пятое десятилетие развернут главным порталом на автомагистраль; в минуте ходьбы, под бетонными опорами моста, – центральное автобусное кольцо с запашками бензина и туалета. Прежде напротив собора стояла средневековая синагога, ну уж ее-то совсем некому было пожалеть. Когда-то крепость на горе и храм под горой составляли две части целого, были символами единства светской и духовной власти, знаками союза короля с Богом и доверия, которое Всевышний оказывал королю. И собор, и замок не случайно были обращены к Дунаю. Теперь этот замысел вовсе не очевиден.

В Музее города Братиславы я обратил внимание на забавный экспонат – изготовленную в 1827 году декоративную стрелковую мишень “Катание на коньках по Дунаю”. Вполне себе брейгелевская морозная картинка маслом по дереву, и кому только взбредет всаживать в такую пулю: маленькие беззаботные человечки скользят по ледовой поверхности. Парни в разноцветных куртках и мохнатых рукавицах, девушки в нарядных фартуках и белых чепцах, разноразная мелкая ребятня, никто не упал, никто не ушибся… Рядом более заманчивый для озорного стрелка рисунок: “Портрет бургомистра Франца Кумпфмюллера на фоне Братиславского Града” (надо полагать, все-таки “на фоне Пожоньской крепости”). Приосанившийся усатый мужчина в форме гусарского офицера, в доломане и ментике; жесткий взгляд на художника, твердая рука на эфесе, за спиной каменные стены и башни “перевернутой табуретки”. Два несложных сюжета примерно одной эпохи: власть и подданные, сановник и мещане, долг дворянина и увеселения черни, мороз и солнце, лед и камень.