Дождь прольется вдруг и другие рассказы - Мишель Фейбер

— Тогда что ты делаешь в магазине порнографической литературы?

— А я ни на что другое не гожусь.

— Ой, ну брось.

— Одно время я работала заместительницей заведующей в феминистском книжном магазине — составляла заказы, следила за ассортиментом, расставляла книги по полкам, что ни назовите, я делала все. Заведующая лишь собирала деньги да сплетничала с покупательницами. Потом начался спад, магазин перестал приносить доход, я попала под увольнение, единственная, кстати, вот и оказалась здесь.

— Неслабый поворот — от феминизма к порнографии.

Она пожала плечами, вытащила пистолетик для наклейки ценников.

— Вообще-то нет. И там, и тут присутствует ужасная, трогательная потребность заставить людей отказаться от их настоящей жизни, от того, что они действительно чувствуют, и начать подлаживаться под некую редкостную сексуальную фантазию. Ты не можешь сказать покупателям, что в реальном мире никто им этого не позволит. Пусть покупают свои фантазии, пусть относят их домой и старательно делают вид, будто им как раз это и требуется.

Сознавала ли Карен, что, в смысле идеологическом, слова ее — всего лишь умствование, да и лукавое к тому же? Судить мне было трудно, тем более что с ее лица не сходила легкая улыбка — по вторникам она неизменно была весела. Похоже, сортировка новых поступлений нравилась Карен больше всей ее прочей работы — разбор журналов, их упаковка в целлофан и расстановка по местам явно доставляли ей удовольствие. Понедельники часто казались Карен слишком тягомотными, клиентов в этот день было меньше обычного. Она с драматическими преувеличениями описывала мне муки, порожденные необходимостью торчать за своим столом на манер часового, наблюдая за одиноким, забредшим в магазин извращенцем, вполне способным засунуть себе в штаны свежий номер «Брызжущих молоком мамочек», — и клевать каждые две минуты носом.

— Скорее бы уж вторник настал, — вздыхала она.

Четверги же и пятницы были в «Туннеле любви» красными днями календаря для клиентов гомосексуальных, поскольку в эти дни в книжном магазине вместо Карен распоряжался Даррен. (В мире, изобилующем выдуманными именами наподобие Синди Шир и Бред Хардман, «Карен» и «Даррен» были, тем не менее, чистой воды совпадением.) Карен хорошо знала ассортимент магазина, и все же ей недоставало чего-то, позволявшего покупателям-геям обращаться к ней с вопросами вроде: «Есть у вас что-нибудь с пенисами, в таких, знаете, вздувшихся венах, и чтобы они терлись о проколотые соски?». Даррен же был мужчиной, а у кого ж о таком и спрашивать? Гладко выбритый от ушей и ниже (ах, но насколько ниже?), с копной обесцвеченных и завитых волос на голове, он обладал лицом, на котором светились поразительной милоты глаза, изливавшие даже на гетеросексуальных мужчин обаяние настолько мощное, что его не могли замутить ни срезанный подбородок Даррена, ни его покатые, точно у винной бутылки, плечи. Он носил свою гомосексуальность с такой гордостью, с таким спокойным безразличием, что я не сомневался — где-то у него имеется мамочка, которой об этом его свойстве ничего пока не известно.

При этом, когда мы все вместе отправлялись на ленч, разговаривать с ним было на удивление интересно. Как-то раз по дороге в закусочную (от которой нас отделяло всего двести метров), а потом и на обратном пути он принялся отмечать все попадавшиеся нам на глаза афиши, плакаты, обложки журналов и рекламные объявления шоу с участием женщин, агрессивно использующие любую возможность добиться гетеросексуального возбуждения. И, разумеется, перед нами предстала переполненная и все расширяющаяся вселенная герметично упакованных задниц, промежностей, пышных грудей, поцелуев, посулов оргазма.

— А знаешь, что произойдет, если хотя бы один магазинчик выставит в витрине картинку, на которой гей целует гея? Или если в этой толпе появится гей с вздувшимися в промежности штанами и с изображением пениса на футболке? Кто-нибудь немедля вызовет полицию!

— То есть ты хочешь сказать, что гомосексуальность должна обладать ровно такими же правами на представление в витринах, на майках и в промежностях пешеходов?

Даррен вздохнул, полуприкрыв свои поразительные глаза.

— На самом деле, я был бы рад, если бы гетеросексуалы просто сбавили обороты. По-моему, любой секс должен быть делом частным.

— Ты что, разыграть меня пытаешься? — мне начинало казаться, что Карен и Даррена объединяет не одна лишь работа.

— Нет, конечно.

— А как же тогда порнография, которую ты продаешь?

— А что может быть делом более частным, чем приход в «Туннель любви», покупка журнала и доставка его домой в плотном бумажном пакете?

Разговоры с Карен и Дарреном приводили к тому, что я с каждым днем все меньше и меньше понимал, как, собственно, сам-то я отношусь к порнографии, индустрии секса и к… Карен и Даррену. Я не взялся бы точно сказать, что со мной происходит, развращаюсь ли я или, наоборот, очищаюсь: прежние предрассудки мои таяли, и в то же самое время я утрачивал широту взглядов, которой когда-то кичился, но которую никогда настоящей проверке не подвергал.

От прежних друзей помощи ждать было нечего. Я совершил ошибку, поведав одному из них, чем сейчас занимаюсь, — скажи я, что ворую младенцев и сдаю их на фабрику, которая производит собачьи консервы, результат получился бы тот же.

— Но я всего лишь приглашаю людей зайти и купить что-нибудь — точь-в-точь как раньше.

— Ой, брось, не хочешь же ты уверить меня, будто не видишь разницы между средством от пота и порнографией.

— Разумеется, вижу: совсем перестать потеть никто, на самом-то деле, не хочет, а вот снять сексуальное напряжение хочется каждому.

Так я сказал ему, не зная, впрочем, насколько сам в это верю.

Я-то в сексуальной разрядке уж точно не нуждался — по крайней мере с тех пор, как оказался в «Туннеле любви». Да и никто из работавших здесь не сохранил, похоже, особого интереса к красно-оранжевым прелестям, демонстрируемым в журналах, фильмах и на сценах стрип-клубов. Мотив набрякших сосков, постоянно повторявшийся на стенах нашего заведения, возбуждал нас не больше, чем рождественские колокола или ситец в горошек. Слово «отодрать» распаляло примерно так же, как слово «палас» распаляет торговца коврами. Келли все читала и читала книгу, посвященную спортивным травмам, книгу весьма специальную, — бедняжка пыталась понять, как ей исполнять эротические танцы с наименьшим напряжением мышц. Мэнди вела мечтательные разговоры о том, чтобы вернуться в деревню и найти себе хорошего парня. «Может, я с ним даже и пересплю», — задумчиво произносила она тоном, не лишенным сомнения, как будто речь шла о неведомом занятии, которое может еще и не прийтись ей по вкусу. Даррен, когда-то работавший в зеленной лавке отца, сказал мне, что временами, услышав вопрос посетителя, ловит себя на желании обернуться и крикнуть: «Пап, у нас есть азиатский анал?» Даже Эндрю, полнокровного молодого самца, от которого можно было ожидать наиболее острой реакции на эротические стимулы, пуще всего заботили поиски химических добавок к воде, способных нейтрализовать запахи в отмываемых им кабинках. Правда, слова «нейтрализовать» он не знал и потому говорил о «противоядии» — отнюдь не самый неверный выбор слова для описания того, к чему все мы, похоже, стремились.

Если честно, мне, пока я работал в «Туннеле любви», больше всего не хватало невинности, в особенности сексуальной, хотя меня устроила бы и любая другая. В мире порнографии люди вечно делают вид, будто они хотят устроить пикник в лесу или подрядиться чинить духовки, между тем как требуется им только одно — от души кого-нибудь отскипидарить. Между тем я начал ощущать притягательность мира совсем иного — мира, в котором люди и вправду ездят в лес затем, чтобы устроить пикник, а мастер-ремонтник приводит духовку в порядок, после чего приподнимает, прощаясь с хозяйкой, кепку и уезжает в своем грузовичке, разве что дружелюбно гуднув напоследок.

Выяснилось, что мы с Карен питаем общую любовь к детским книгам — и это сблизило нас еще сильнее. К тому времени я уже освоил ремесло зазывалы и знал, в какие часы следует выходить к дверям и заманивать в наше заведение клиентов, а Джордж, довольный тем, что у нас стало появляться больше людей, не ворчал на меня за трату времени на разговоры с Карен.

— Вы только покупателей от нее не заслоняйте, — предостерег он меня. — Кое-кто из этого жулья нашивает себе спереди потайные карманы.

Я был бы не прочь увидеть, как такого сумчатого застукают на месте преступления, и потому слушался Джорджа. Однако даже при том, что стоял я пообок от Карен, она при наших разговорах то и дело поворачивалась, чтобы взглянуть мне в глаза, словно доказывая, что живет согласно своим теориям человеческого общения. А может, я просто нравился ей.