Мастер Баллантрэ - Роберт Стивенсон

Чтобы ты, мой благосклонный читатель, мог судить о том, в каком печальном положении находились семейные дела мистера Генри, я приведу разговор, который я имел с ним 26 февраля 1757 года.

Погода в этот день была очень холодная, совершенно зимняя, было совсем тихо, но чрезвычайно холодно. Весь сад и все здания были покрыты инеем, небо было мрачное, и по нему ходили свинцовые тучи, а море было совершенно черное, хотя никаких волн на нем не было.

Мистер Генри сидел у меня в комнате у камина и, по обыкновению, беседовал со мной «о человеке», который «не стыдился делать непозволительные вещи», и что в эти дела «кому-нибудь» следовало бы вмешаться и прочее, одним словом, о предмете, тревожившем нас и о котором мы рассуждали изо дня в день. Я в это время стоял возле окна и заметил, как мимо него прошел мастер Баллантрэ вместе с миссис Генри и маленькой Катарин. Девочка бегала по саду взад и вперед и наслаждалась чудным свежим воздухом, в то время как ее дядюшка нашептывал ее маменьке что-то на ухо, и, по всей вероятности, то, что он говорил, было чрезвычайно интересно, потому что миссис Генри жадно прислушивалась к его словам.

Глядя на эту сцену, я не выдержал дольше и сказал:

— Если бы я был на вашем месте, мистер Генри, то я откровенно поговорил бы с лордом.

— Маккеллар, Маккеллар, да разве я могу идти жаловаться отцу, — сказал он, — когда я знаю, что этим навлеку на себя его гнев! Да, наконец, к чему мне жаловаться, когда причина моего несчастья лежит во мне самом. Во мне, именно во мне: я не умею заставить любить себя, я не умею внушить к себе любовь. Отец благодарен мне за то, что я для него делаю, он ценит меня, но он не думает обо мне и нисколько не интересуется тем, что касается меня. Уж такова моя участь! — Он вскочил и затоптал ногами искру, упавшую из камина. — Но что-нибудь надо предпринять, Маккеллар, — сказал он, глядя на меня через плечо, — какой-нибудь способ необходимо найти, так это не может продолжаться. Я человек терпеливый, даже чересчур терпеливый, и я теперь начинаю презирать себя за свое терпение. Я сам наложил на себя оковы и теперь страдаю от этого.

Он погрузился в мрачное раздумье.

— Не теряйте мужества, подождем и увидим, чем это кончится, — сказал я.

— Ах, я на все махнул рукой! — сказал он таким тоном и с таким сердитым выражением лица, что мне трудно было поверить в искренность сказанных им слов.

ГЛАВА IV

Гонения, перенесенные мистером Генри

Нетрудно догадаться, о котором из событий, происшедших во время его путешествия с Баллантрэ, полковник Бурке больше всего говорил. Во всяком случае то, что рассказал полковник, было то же самое, что я прочел впоследствии в его мемуарах, но все места, касавшиеся неблагородных поступков Баллантрэ, были исключены. О бегстве с корабля пиратов Бурке рассказал совсем иначе, чем это было на самом деле, а о гадком поступке с Деттоном он даже не упомянул.

Но дослушать рассказ полковника до конца мне не пришлось, так как мистер Генри, сидевший тут же вместе с нами и, по-видимому, погруженный в мрачные думы, вдруг встал и, извинившись перед полковником за то, что он покидает его, но что у него необыкновенно спешное дело, попросил меня немедленно отправиться вместе с ним в его рабочий кабинет.

Придя к себе в кабинет, мистер Генри, не скрывая больше своего волнения, с лицом, искаженным от испытываемых им тяжелых чувств, принялся ходить взад и вперед по комнате, ежеминутно хватаясь рукой за лоб.

— У меня есть к вам дело, — сказал он, но вдруг, не договорив фразы до конца, прервал нить разговор и попросил меня велеть подать нам самого лучшего вина.

Это меня крайне удивило, так как он никогда не имел привычки пить во время занятий; но что удивило меня еще больше, так это то, что он выпил несколько стаканов залпом один за другим. Этого уж он никогда не делал.

Но вино оказало на него благотворное действие. Выпив последний стакан, он сказал:

— Вы, по всей вероятности, нисколько не удивитесь, если я вам скажу, что брат мой, который, как мы только что слышали, жив, нуждается в деньгах.

Я ответил ему, что это меня нисколько не удивляет, но что в настоящее время нам очень трудно выслать ему какую бы то ни было сумму, так как мы не при деньгах.

— Да, я знаю, что у меня их нет, но можно послать часть денег, отложенных для выкупа имения.

Я осмелился заметить, что это деньги миссис Генри.

— Я сумею ответить перед женой за свои поступки! — закричал он сердито.

— Это я отлично знаю, — ответил я. — Но если вы позволите, то я осмелился бы дать вам совет.

Я постарался объяснить ему, что трогать эти деньги не следует, так как время для этого в высшей степени неудобное, и что если мы растратим эти деньги, то мы таким образом потеряем все, что мы за последнее время сэкономили, и имение нельзя будет выкупить. Я просил его не тратить этих денег, осмелился даже возражать ему, когда он начал со мной спорить, и когда он, ничего не отвечая мне, с горькой усмешкой покачивал лишь головой, я в своем рвении дошел до того, что забыл, что я подчиненный, а мистер Генри мой патрон, и громко воскликнул:

— Помилуйте, можно ли делать такие вещи! Ведь это просто-напросто безумие, и я не желаю помогать вам в исполнении этого безумного намерения.

— Вы говорите так, как будто мне доставляет удовольствие тратить эти деньги, — сказал мистер Генри, — Не забудьте, что у меня есть ребенок, и что я уж единственно ради него не стал бы трогать эти деньги, если бы это не было необходимо, тем более, что я за последнее время полюбил это поместье и живо интересуюсь всем, что его касается.

Он на минуту погрузился в мрачное раздумье и затем продолжал:

— Но что же мне делать? Посудите сами. Мне тут ничего не принадлежит, ничего, ровно ничего. Известие, которое я получил сегодня, разбило всю мою жизнь. Мне принадлежит только мое имя и тень прошедшего: воспоминания о том, что я создал. Прав нет у меня никаких.

— Мне кажется, что если бы вам вздумалось ходатайствовать перед судом, то оказалось бы, что вы имеете весьма существенные права, — сказал я.

Он взглянул на меня пылающим взором и хотел ответить что-то, но не высказал того, что думал. Я раскаялся уже было в том, что сказал, так как понял, что если мистер Генри говорил о своей любви к поместью, то он косвенно говорил и о любви к жене, все интересы которой были сосредоточены на поместье, — полюбив ее, он почувствовал симпатию и к тому, что нравилось ей, — когда взгляд мой упал на мистера Генри, и мысли мои приняли иное направление.

Он стоял передо мной и вытаскивал из кармана скомканное письмо, затем бросил его на стол и громким, сердитым голосом и дрожащими от волнения губами начал читать: