Камни его родины - Эдвин Гилберт

Уолли Гришэм смотрел на Нину.

– Что?

– Я сказала, что ты и слышать не хочешь о таком Доме. Ведь верно?

– Что правда, то правда. – Уолли снова посмотрел на Нину, потом на Эбби и, спохватившись, добавил: – Не сочтите за грубость, конечно. Я и сам знаю – архитектору так не говорят.

– Нет, почему же, – ответил Эбби с подчеркнутой любезностью. – Я вполне понимаю вашу точку зрения.

– А я нет, – сказала Нина. – По-моему, мистер Гри-шэм из таких людей, которые, если поверят во что-нибудь, сразу отказываются от прежних взглядов. – Она повернулась к Гришэму. – Разве не так?

Уолли Гришэм был крупный, грузный мужчина лет сорока; у него были черные густые волосы, нос луковицей и тонкие, плотно сжатые губы.

– Боюсь, что вы ошибаетесь, – ответил он. Когда он смотрел на Нину, его тяжелое, жесткое лицо смягчалось. – Я всегда знаю, чего хочу. И умею добиваться своего.

– Какая я счастливица! – сказала его жена.

– Можно мне ненадолго похитить вашего мужа, миссис Гришэм? – спросила Нина.

Миссис Гришэм внимательно посмотрела на нее, а Эбби уставился на свою сигарету.

– Попробую обратить его в свою веру, – объяснила Нина, уводя Гришэма на террасу.

– Боюсь, что это безнадежное дело, – сказала миссис Гришэм Эбби, когда они ушли. – Жаль. Мне ужасно хотелось бы жить в таком замечательном доме. – Она вздохнула. – Вы не интересуетесь гончими, мистер Остин?

Время от времени Эбби с невольной тревогой поглядывал в сторону террасы. Он как раз придумывал способ избавиться от своей густопсовой собеседницы, когда кто-то подкрался сзади и руками закрыл ему глаза. Он сразу понял, что это Трой.

– Угадай кто! – сказала она.

– Какая-нибудь тупоголовая родственница из Бруклина, – сказал Эбби; он повернулся, поцеловал ее и пожал руку Винсу Коулу.

– Прошу прощения, – сказал Винс. – Не скажете ли, где нам разыскать архитектора, который проектировал этот дом?

– Да-да, – Трой моментально включилась в игру. – Нам как раз нужно что-нибудь такое-этакое!

Итак, он вырвался из рук миссис Гришэм, но тут сзади раздался голос... ну конечно, так растягивать слова может только Бинк Нетлтон. – Эй... – И Эбби кинулся пожимать руку круглолицему проказнику Бинку и хорошенькой, вечно надутой Эйлин, его жене.

Трой сейчас же повела их в прихожую. Там она достала из стенного шкафа подарок, который привезла новоселам, – большую картину.

– Я решила, что она будет дивно выглядеть вот здесь, над камином. Имей в виду, Эб, мне пришлось долго копить деньги, чтобы купить ее.

Стоя позади нее, Эбби смотрел на картину, которую Трой прислонила к дверце шкафа. Это было абстрактное полотно, написанное очень яркими красками; имени художника Эбби никогда не слышал, но картина понравилась ему с первого взгляда. Он повернулся к Трой. Она сделала протестующий жест:

– Не нужно никаких речей, мой миленький. Я и так вижу, что угодила тебе.

– Какая прелесть! – сказал наконец Эбби, любуясь картиной. – А кто художник?

– Ну, он сущий ребенок, но какой талантливый! – Трой прямо захлебывалась. – Я уверена, что он станет великим негритянским художником. Только у него никто ничего не покупает. Я первая.

Эбби усмехнулся. Как хорошо, что Трой такая же, как была. Он надеялся, что она всегда останется такой.

– Моя начальница миссис Халперн – женщина замечательная и очень толковая – говорит, что мне действительно удалось найти для тебя стоящую вещь, – сообщила Трой.

Осторожно спрятав картину, Эбби сказал:

– Давай повесим ее, когда толкучка кончится. Затем он увел Трой, Винса, Бинка и Эйлин в бар и принялся угощать их коктейлями.

– А где же хозяйка? – спросила Трой, доставая из сумочки сигареты и зажигалку.

– Сейчас разыщу ее. Я мигом вернусь. – Он отошел и, улыбаясь, раскланиваясь направо и налево, начал пробираться сквозь толпу гостей к террасе.

Нина едва ли отважилась бы вступить в единоборство с таким человеком, как Гришэм, если бы не была уверена в своих силах и не чувствовала себя в ударе. Она была возбуждена, и не столько выпитыми коктейлями, сколько тем, что впервые играла роль хозяйки на столь потрясающем вечере в своем собственном потрясающем доме, где был настоящий бар, и длинный стол с закусками, и две горничные, и еще двое слуг, нанятых специально для этого случая. И многие видные тоунтонцы пришли к ней в гости и теперь смотрят на нее, и тут же среди них – ее мать, и вдобавок она уверена, что осенью Эбби возьмется наконец за пресловутую пристройку к дому (о том, какой ценой придется расплачиваться с Эбби за это достижение, она старалась не думать).

Сейчас, в сумерках, беседуя с Гришэмом, она думала о том, что если этот стратегический ход поможет Эбби добиться успеха, она будет сторицей – хотя и косвенно – вознаграждена за свои усилия. Думала она и о том, что ее старания обработать этого грузного делягу в сером костюме слишком уж откровенны. Но мать прожужжала ей уши рассказами о Гришэме, о том, что он «богат до отвращения», что у него два «ягуара», и пароходная линия, и куча акций в других компаниях. И Нина решила добиться своего.

– Не пойму, хоть убейте, – сказала она, снова бросаясь на приступ, – как может человек, связанный с современной промышленностью, отрицать современную архитектуру.

– Когда дело касается промышленности, – перебил он, – я стою и всегда стоял за современность. А дом – дело другое. Дом – это место, куда уходишь, чтобы отгородиться от всего на свете. – Он еще делал вид, что спорит с ней, но как только две пары, стоявшие поблизости, отошли и направились к дому, улыбнулся, стараясь, видимо, придать этой улыбке дружелюбие и интимность. – Хотите, скажу вам правду? Так вот, Нина, – я буду называть вас Ниной, – вот вам правда без всяких светских выкрутасов: меня не дом ваш интересует, а та, что живет в нем. – От его резкости не осталось и следа. – Словом, меня интересует его хозяйка.

– Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, – отозвалась Нина, не моргнув.

Внезапная перемена в нем и его прямой, откровенный ход нисколько не смутили Нину. Она ждала этого, толкала его на это, весь вечер добивалась этого. И выражение ее глаз говорило не о простом кокетстве, а о чем-то куда большем.

Она допила свой бокал и поставила его на кованый железный столик.

– Если вы взглянете на дом вот отсюда... – сказала она, спускаясь с мощеной террасы на свежую дерновую лужайку. Он последовал за ней. – Отсюда вам легче будет увидеть, что я имею в виду, говоря об универсальности такого рода проектов. – Она вспомнила, как Эбби однажды рассказывал ей об этом. – Понимаете, нужно, чтобы создавалось ощущение потока, непрерывного движения, в котором участвуют и люди, и дом, и земля, на которой он стоит, и окружающий пейзаж. И тогда все сольется воедино. – Потом, чувствуя на себе его пристальный взгляд, она смущенно добавила: – Теперь вы согласны со мной, правда?

– Гм...

– Я не наскучила вам? – Нину вдруг охватила досада, и она поняла, что ведет себя нелепо; грубая физиономия Гришэма, на которую она старалась не смотреть, придвинулась угрожающе близко. Она повернула обратно. – Ну, мне пора. – Но тут Гришэм схватил ее за руку.

– Разве так обращаются с гостями? – Он крепко сжал ее пальцы своей горячей лапищей.

Нина хотела вырвать руку, но тут увидела выражение его лица. Уже не стараясь высвободиться, она медленно сказала:

– Нет, ничего не выходит. А я-то думала, что сумею хоть чуточку переубедить вас...

– Хотите, я что-то скажу вам?

Она кивнула: сейчас он скажет тот что она старалась ему внушить.

Уолли Гришэм еще крепче сжал руку Нины и повел ее вниз по лужайке.

– Я и спорил-то с вами только для того, чтобы подольше задержать вас около себя. Чтобы смотреть на вас. – Он говорил отрывисто, чуть-чуть хрипло; в жестких, пронзительных глазах появилось знакомое страдальческое выражение, и вдруг оказалось, что она охотно идет с ним по направлению к лощине у подножия холма, радуясь, что еще светло и ей хорошо видно его лицо.

– Почему вы думаете, что меня нельзя переубедить? – Гришэм остановился под старым, могучим кленом, все еще не выпуская ее руки.

– Потому что вы считаете себя великим знатоком всего на свете, включая и архитектуру. И совершенно напрасно, – ответила Нина, глядя на вершину холма.

– Вы правы, Нина. Есть куча вещей, в которых я далеко не знаток. Например, женщины... – Он помолчал. – Вот, скажем... Вы ведь видели мою жену?..

– Да. – Следя за его глазами и стараясь не замечать мясистых мешков под ними, она думала: «Теперь он готов. Готов клеветать на жену, которая отдала ему свою молодость, терпела нужду и лишения, когда у него не было ни цента. Пробил себе дорогу. Богатый человек. Богатая гадина».

– Ну вот, значит, вам ясно... – Его толстые пальцы скользнули вверх по ее обнаженной руке. – Теперь вы, надо думать, поняли, почему я старался удержать вас. Кабы вы знали, каково мужчине... – Голос его прервался; казалось, он старается что-то проглотить.