Падение Константинополя в 1453 году - Стивен Рансимен

В городе еще оставался один небольшой очаг сопротивления. Критские матросы, засевшие в трех башнях недалеко от входа в залив Золотой Рог, все еще держались, и выбить их оттуда никак не удавалось. К полудню, видя, что они остались совершенно одни, моряки скрепя сердце сдались султанским офицерам под условием сохранения их жизни и имущества. Два их судна стояли вытащенными на берег у башен. Без всяких препятствий со стороны турок, чье восхищение они завоевали, моряки спустили их на воду и отплыли на родину[241].

Султан Мехмед уже много часов знал, что великий город принадлежит ему. Когда его люди прорвались сквозь деревянное заграждение, едва светало; вскоре после этого, когда бледная луна еще стояла высоко в небе, он сам отправился осмотреть брешь, через которую они прошли[242]. Однако свой триумфальный въезд в город он отложил до вечера, когда разгул резни и грабежа должен уже стихнуть и восстановится какой-то порядок. А пока что он вернулся в свой шатер, где принял делегации испуганных жителей Перы и лично подесту[243].

Кроме того, он желал выяснить судьбу императора Константина, однако точно она так и осталась неизвестной. Впоследствии в итальянских колониях в Леванте ходил рассказ о том, что два турецких солдата, утверждавшие, что они убили Константина, принесли султану голову, которую захваченные придворные императора опознали как принадлежавшую их господину; Мехмед повелел водрузить ее на колонну, стоявшую на Форуме Августа, затем забальзамировать ее и послать для обозрения ко дворам самых могущественных владык мусульманского мира. Свидетели, оставившие свои описания падения города, это событие изображают по-разному. По словам Барбаро, нашлись лица, утверждавшие, что видели тело императора среди груды убитых, в то время как другие уверяли, что оно так и не было найдено. Нечто похожее писал и флорентиец Тетальди: одни утверждали, по его словам, что императору в схватке снесли голову, а другие — что он погиб в воротах после того, как его свалили на землю. При этом он добавляет, что обе эти версии могли быть достоверными, поскольку император действительно погиб в толпе, а большинство вражеских трупов турки обезглавили.

Преданный друг императора Франдзис пытался выяснить эту историю подробнее; ему, однако, удалось лишь узнать, что, когда султан послал на поиски тела, отмыли множество трупов и голов с целью опознать императора. В конце концов было найдено тело в носках с вышитыми орлами; та же эмблема была выбита и на ножных латах. Решили, что это и есть император, и султан отдал его грекам для погребения. Франдзис сам этого не видел, и у него остались некоторые сомнения относительно того, что это действительно был его господин; не смог он также выяснить, где было погребено тело. В последующие столетия богомольцам показывали в квартале Вефа безымянную могилу как место погребения императора. Достоверность этого так никогда и не была доказана, и теперь могила заброшена, а место ее забыто[244].

Независимо от того, каковы были подробности гибели и погребения императора, султан Мехмед был удовлетворен тем, что император Константин мертв: отныне он был не только султаном, но и наследником и властителем древней Римской империи.

Глава XI.

Участь побежденных

Со времен халифа Омара и первых великих завоевателей под знаменем ислама мусульманская традиция предписывала должным образом обращаться с покоренными народами. Если город или область сдаются завоевателю добровольно, они не подлежат разграблению, хотя их и можно заставить выплачивать контрибуцию; христианское и еврейское население может сохранить свои культовые сооружения при условии соблюдения определенных правил, касающихся самих зданий. Даже если капитуляция носит вынужденный характер, поскольку обороняющиеся уже не в состоянии держаться дольше, данное правило остается в силе, хотя в этом случае победитель может настаивать на более жестких условиях — значительно более тяжелой контрибуции и наказании наиболее упорных противников. Но если город взят штурмом, его жители не имеют никаких прав. Армии завоевателей разрешается в этом случае в течение трех дней неограниченно грабить город, а бывшие храмы, так же как и все другие здания, становятся собственностью главы победителей, и он может поступить с ними так, как ему заблагорассудится.

Султан Мехмед обещал своим солдатам три дня полного разграбления города, на что они и имели право. Несметными толпами турки хлынули в город. Правда, после того как передовые части прорвались через стены, султан потребовал соблюдения некоторого порядка вступления в город. Войска одно за другим торжественным маршем с развевающимися знаменами проходили через ворота под звуки оркестров. Но как только они оказывались внутри города, все немедленно устремлялись на дикую охоту за добычей. Еще не веря вначале, что сопротивление уже прекратилось, они убивали подряд всех, кого встречали на улицах: мужчин, женщин, детей. Потоки крови стекали по крутым улицам Константинополя с холмов Петры в Золотой Рог. Однако вскоре жажда убийства была утолена, и солдаты занялись более выгодным делом — захватом людей и ценностей[245].

Из тех, кто проник через бреши в заграждениях или Керкопорту, многие бросились грабить находившийся в стороне Влахернский императорский дворец. Они опрокинули его охрану из венецианцев и стали расхватывать все его сокровища, сжигая иконы и книги, едва сорвав с них переплеты и оклады, оправленные драгоценностями, выламывали из стен куски мозаики и мрамора. Другие ринулись к небольшим, но великолепным церквам, расположенным поблизости от стен, — св. Георгия у Харисийских ворот, св. Иоанна в Петре, а также к изумительной по красоте церкви монастыря Христа Спасителя в Хоре, разграбив их хранилища с драгоценной утварью и одеждой и унося все, что только можно было содрать. В храме Хоры они оставили нетронутыми мозаики и фрески, но уничтожили икону Богоматери Одигитрии — самое священное ее изображение во всей Византии, исполненное, по преданию, самим святым Лукой. Ее перенесли сюда из церкви Богородицы близ дворца в самомначале осады, чтобы эта святыня, находясь как можно ближе к стенам, вдохновляла их защитников. Турки вытащили икону из оклада и раскололи на четыре части. Затем они разбежались: одни — к близлежащим домам, другие — к базарам и крупным зданиям в восточной оконечности города[246].

Матросы с кораблей, находившихся в Золотом Роге, к этому времени уже проникли в город через Платейские ворота и опустошали расположенные вдоль стены склады с товарами. Тут внимание некоторых из них привлекла душераздирающая процессия рыдавших женщин, направлявшихся к церкви св. Феодосии молить ее о защите в ее престольный день. Захватчики тут же окружили женщин и распределили эту добычу между собой; затем они ворвались в саму церковь, украшенную в этот день розами, и захватили молившихся в ней[247]. Другие поднялись вверх по холму и присоединились к солдатам, прибежавшим со стороны сухопутных стен и грабившим трехчастную церковь Пантократора с примыкавшими к ней монастырскими постройками, а также расположенную неподалеку церковь Пантепопта[248]. Вошедшие через Орейские ворота разграбили прежде всего квартал рынка, а потом стали подниматься вверх в направлении ипподрома и Акрополя. Матросы же с кораблей флотилии Мраморного моря проникли между тем в Старый императорский дворец, но его помещения оказались заброшенными и наполовину разрушенными. Зато неподалеку находились такие все еще великолепные церкви, как Неа Базилика, которую Василий I построил почти пять веков назад. Все они были начисто разграблены. Затем матросы обеих флотилий и первые группы солдат, прорвавшихся через сухопутные стены, столкнулись друг с другом у портала величайшего храма всей Византии — собора св. Софии[249].

Церковь все еще была заполнена народом. Святая литургия уже закончилась и шла заутреня. Когда снаружи послышался шум, громадные бронзовые двери храма закрыли. Собравшиеся внутри молились о чуде, которое одно только и могло их спасти. Но их молитвы были напрасны. Прошло совсем немного времени, и двери под ударами снаружи рухнули. Молящиеся оказались в западне. Немногочисленные старики и калеки были убиты на месте; большинство же турки связали или приковали друг к другу группами, причем в качестве пут пошли в ход сорванные с женщин платки и шарфы. Многие красивые девушки и юноши, а также богато одетые вельможи были чуть ли не разорваны на части, когда захватившие их солдаты дрались между собой, считая своей добычей. Вскоре длинную процессию из небольших групп наспех собранных и крепко привязанных друг к другу мужчин и женщин погнали к солдатским бивуакам, где из-за них снова возобновились распри. Священники продолжали читать у алтаря молитвы до тех пор, пока также не были схвачены. Однако в последний момент — по крайней мере многие благочестивые люди в это верили — некоторые из них, захватив с собой священные сосуды, направились к южной стене, которая открылась и сомкнулась за ними; они останутся там за стеной до тех пор, пока это священное здание вновь не превратится в церковь[250].