Двойная радуга (сборник) - Наринэ Абгарян

В общем, к утру цирковой городок выглядел иллюстрацией к цитате «О поле-поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Кто где упал, тот там и уснул. А около ступенек своего вагончика изящно ползала на карачках заслуженная артистка. И шарила рукой под ступеньками и возле. Нет, все было нормально, без членовредительства, но в лице ее что-то изменилось. Я наклонилась:

– Вам плохо, Рита?

– Ошошо се, шубы тателяла тока, тлять.

Шубы? Какие шубы?! Лето же. Но на третий раз я поняла. Закусив губу, чтоб не расхохотаться, принялась ползать рядом в утренних голубоватых тенях, а сзади неслось:

– Тлять, ьопсь… тлять…

И причмокивание со шлепками.

Вскоре я нашла. Драгоценная запчасть тихо лежала под оранжевым кустиком календулы. Хотя Рита в том состоянии не заметила бы и челюсть тираннозавра, не то что свою. Находка была щедро ополоснута коньяком, мигом водворена на законное место, и воцарилась гармония. А я за розыскные способности и сдержанность была премирована Маргаритой Балакиревой. Старинное кольцо красного золота в виде двух собачьих голов долго было моим талисманом.

Собачьих голов в нашем коллективе было полтора десятка.

Многие не любят цирк как раз из-за зверей, которых там показывают. Много раз спрашивали меня, правда ли, что животину мучают, издеваются, опаивают и морят голодом? Правда ли, что вырывают клыки и когти?

Нет. Неправда. В том цирке, о котором рассказываю я, практически все звери были рождены в неволе, и другой жизни просто не знали. И их всегда любили и холили. А они рвались на манеж и ХОТЕЛИ работать «на зрителе». Вот честно – хотели.

Алдона, дрессировщица собак, две недели выходила только в парад-алле, в представлениях не работала. Директор Барский позволил ей это (выход в парад автоматически означал «палку» – рабочие часы, оплачиваемые стопроцентно), потому как причина была уважительная: болели три собаки. Все три – примы, на которых был завязан весь номер. Алдона варила какие-то травяные настои, говяжьи бульоны для каш, бесконечно кипятила шприцы для уколов, имея номер в гостинице, ночевала в цирке, в вагончике. Потому что ее заболевшие псы спали там же, на полу, на мягких матрасиках, которые служащая псарни меняла каждые два дня и просушивала на солнце.

– Детка, собаки чувствуют всё. Сейчас им страшно, больно, и они хотят, чтоб я всегда была рядом. Особенно ночью. Так быстрее выздоровеют, да и мне спокойнее, – сказала Алдона как-то, когда я вечером понедельника принесла из аптеки лекарства для псов.

Цирковые вовсю наслаждались выходным, клоун Юрка играл на гитаре, народ подпевал, скучковавшись у костра, который развели за конюшней, и Алдона слушала стихийный праздник, сидя на ступеньках своего вагончика. Один пес лежал на траве у ее ног, второй сидел, привалившись боком к бедру хозяйки (именно хозяйки, не дрессировщицы), и блаженно жмурился, а третий, огромный шоколадный королевский пудель, частично свешивался из двери вагончика, устроив голову на худеньком плече Алдоны. Им было хорошо вместе – женщине и собакам.

Это сейчас на манеже можно увидеть и борзых, и мастифов, и джеков, и такс, и эрделей с «чернышами», и даже полных достоинства стаффордов. А много лет назад зрителя радовали пудели, болонки, редко – скотчики и очень часто – беспородные, но обаятельные метисы. Такая смешанная компания была и у Алдоны. Если дрессура собак не дело династии, то в дрессировщики цирковые почти не шли. Подготовка номера «с нуля» отнимала колоссальное время, выбить денег на реквизит, костюмы, кормежку и содержание будущих артистов было трудно, купить готовый номер – дорого, да и не всякий человек продаст СВОИХ собак хоть какому расчудесному чужаку. Но бывают исключения.

Алдона была воздушной гимнасткой когда-то. Коронный трюк – стойка копфштейн (на голове, без помощи рук, только за счет мышц и баланса), да еще и в складке. И все это происходило на рамке, вращающейся на приличной высоте.

Я часто крутилась около собак. Алдоне это нравилось, она даже давала мне несколько поводков, и мы гуляли на поле со всей сворой. Двенадцать псов, Алдона и я. Там, на этом заброшенном футбольном поле, она однажды и рассказала мне вот что:

– До тридцати пяти я работала «воздух», лауреатств всяких мы с мужем наполучали, премий и титулов. Он крупный был, суровый такой эстонец. Я его черствость долго принимала за проявление мужественности, а жестокость на репетициях мне казалась упорством. Детство в детдоме научило радоваться малому и ценить семейные отношения. Даже тому, что он ронял меня довольно часто и сам же потом орал, я тут же находила оправдания. Пока однажды не упала из его рук особенно неудачно. Так, что пришлось отлеживаться сутки на конюшне. Благо был выходной, и муж уехал к своей матери.

Я лежала в свежем сене, а рядом расположились собаки. В коллективе работала известная дрессировщица, дама весьма элегантного возраста, величественная и строгая. Псы подчинялись ей беспрекословно, номер проходил под овации. Это было крепкое партнерство, построенное на взаимном уважении, я чувствовала, что только на уважении. Любить стареющую холодную леди было сложно даже огромным собачьим сердцам…

В выходные собаки гуляли по всей большой пустой конюшне. И вот я лежу, голова кружится, тошнит, странная слабость накатывает волнами, пригрелась среди разноцветных дружественных мохнатых боков и, кажется, уснула. А очнулась уже в больнице. Нарушения цикла были всегда, так что о беременности я и не подозревала. Ребенка хотела очень, но муж все откладывал, и я подчинялась. Спасли, но доктор сказал, что о детях можно забыть и что мне еще повезло: за несколько часов без сознания кровотечение постоянно усиливалось, и все сено подо мной промокло. Меня не нашли бы еще долго, если бы рабочие в тигрятнике не услышали, как колотятся в дверь конюшни и воют псы.

– После больницы я пропадала на псарне. Мои спасители окружали меня – те самые четыре замечательных пса превращались в мохнатые комки чистого восторга, я была облизана со всех сторон, почти затоптана дружественными лапами и очень счастлива. Старая дрессировщица наблюдала все это какое-то время и вдруг предложила купить у нее номер. Десять рабочих собак, реквизит, костюмы, клетки – всё. Она сказала, что уверена: у меня получится. И псы меня ЛЮБЯТ. А раз любят, то помогут. Любовь – всегда помощь.

Я побежала к мужу, но получила отказ. Но разве такой пустяк, как отсутствие денег, мог отменить чудо, которое меня ждало? В скупку и к подругам, которые давно просили уступить хоть что-то, улетели все драгоценности, но я отнесла половину нужной суммы старой дрессировщице. А тут исчез и муж – ему не нужна была бездетная женщина.

Собаки приняли меня сразу. С минимальным репетиционным периодом мы выпустили номер, я даже добавила несколько трюков. Никто не верил, что стая взрослых псов будет работать с новым человеком так быстро, но они работали! Работали с удовольствием. Номер вскоре стали приглашать в большие цирки, мы много гастролировали и я скорее, чем ожидала, вернула остаток долга старой актрисе.

Алдона дружила со своими собаками. Они подчинялись даже движению ее бровей, я видела это собственными глазами. Подчинялись совсем не потому, что боялись, нет. Просто очень ее любили. А она любила их.

Закончилась эта история замечательно. Через пару лет я узнала, что Алдона вышла замуж за хорошего человека – он приезжал делать прививки ее псам. И что все они – Алдона, ее муж и его сын, живут в большом доме где-то под Астраханью. И что псы живут с ними. И что у Алдоны и ее ветеринара теперь питомник.

«Питомник Волшебных Псов» – так он называется.

Многие артисты из нашего коллектива тогда брали у Алдоны щеночков. Гимнастка Оля тоже взяла беленького малыша. Наша добрая Оля…

Тугая проволока – штука особая. Вроде и невысоко – метра четыре от манежа, и не убьешься в случае чего, но страшно. Одна махонькая площадочка из никелированного металла ходит ходуном, вторая так же далеко, как Австралия, между ними натянута проволока толщиной в два пальца, на проволоке пляшет ангел.

Натуральная блондинка, с маленькой головкой на длиннющей беззащитной шейке, с огромными глазами и перламутровой розовой кожей, с точеным носиком, идеальной воздушной фигуркой и роскошным бюстом. Прибавьте к этому великолепию длинные ножки безупречной формы, и вы получите оружие массового поражения.

Ах, эти батманы – пируэты, эти сальто и шпагаты, этот круглый веер в руке, эти завитки светлых волос на шейке – ни у одной артистки не было стольких желающих подержать страховочную лонжу на выходе, как у Ольги. Но скоро лонжа стала оказываться исключительно в крепких руках Юрочки, вольтижера из группы наездников Александровых-Серж. Тоже красота – эти икры и бедра в трико, эта легкость и сила в тяжелых плечах, эти щелчки шамбарьера (кнут, которым направляют лошадей в манеже), в руках берейтора, эти взлетающие над крупом мчащейся лошади фигуры… Мальчики Серж были один в один – как богатыри у Пушкина. Но Юрка был лучше всех.