Самая долгая ночь - Грег Кайзер

— Вставай, — поторопила его девушка. Жужжание свинцовых ос прекратилось, как будто все, кто держал в руках оружие, застыли на месте, глядя в благоговейном трепете на объятый пламенем самолет. Маус поднялся на одно колено. В легких было по-прежнему пусто, и от ощущения этой пустоты его едва не вырвало. Впрочем, вскоре ему удалось сделать глубокий вздох, и он снова пришел в себя. Вырвав холщовую сумку из его больной левой руки, незнакомка со всех ног бросилась в темноту.

Сжимая в правой руке «вельрод», левой он подобрал с земли «стэн». Девушка уже бежала к дальнему концу поля. Что ему оставалось? Да и каков был выбор? Броситься вдогонку за ней и деньгами или бесславно погибнуть посреди грязного поля, вдали от родного Браунсвилля и Бруклина.

К тому времени, когда они наконец добежали до неглубокой канавы на краю польдера, Река уже задыхалась от быстрого бега, и ей не хватало сил, чтобы перепрыгнуть полоску воды. Вместо этого она прошла прямо по воде и, оказавшись по другую сторону канавы, рухнула на траву, хотя и знала, что останавливаться нельзя, что нужно постоянно двигаться вперед. И все-таки ей хотя бы на пару минут требовалась передышка.

Как ни странно, с того момента, когда засада вынудила ее броситься бегом вслед за человеком, наставившим на нее пистолет, ею овладело удивительное спокойствие. Впрочем, голову она не утратила даже тогда, когда пробежала мимо Мартина, лежавшего бесформенной грудой на земле рядом с хвостом самолета.

После этого начался хаос. Мужчина вскарабкался по лестнице, и самолет неуклюже покатил по траве, в то время как обстрел с каждой минутой становился все яростнее и яростнее. Река точно знала, что с польдера самолету ни за что не взлететь. И, сунув в карман «люгер», она вскарабкалась за ним следом и заползла в нос самолета, чтобы спасти хотя бы этого человека.

Незнакомец, как и она, шлепая, прошел по воде и рухнул на землю рядом с ней. Было слышно, что он задыхается. В первый момент ей хотелось протянуть руку и потрогать его лицо, однако рассудок взял вверх. Ведь кто, как не он, нацелил на нее огромное черное дуло, такое толстое словно угорь, выловленный из вод Маркермеера. Интересно, какие мысли были у него в голове?

Она услышала, как он что-то сказал, но она не поняла, что именно. Ее английский оставлял желать лучшего. Затем незнакомец хрипло прошептал что-то на языке, который был ей знаком. Oysgeshpillt. Это был идиш. Он сказал, что выдохся, устал.

Значит, он еврей. Дни и ночи ее одиночества позади. И тогда Река решила, что он, по всей видимости, поначалу испугался и растерялся. Теперь ей понятно, почему он наставил на остальных пистолет, в том числе и на нее. Он был напуган точно так же, как всего несколько минут назад, в траве, когда отказался подобрать автомат и открыть по немцам ответный огонь.

— Нам нужно идти, — сказала она тихо. С другой стороны канавы до них донеслись обрывки немецкой речи. Она тотчас поднесла палец к его губам — мол, ни слова.

Однако затем смутилась и убрала палец от его губ. Вместо этого она потянула его за рукав плаща — мол, вставай, пора идти дальше, после чего сама, крадучись, начала пробираться сквозь траву. До Амстердама было еще целых восемь километров. Когда рассветет, они должны быть на трамвайной остановке, чтобы смешаться с толпой едущих на работу людей.

Река была в восторге от своего еврея и потому повела его за собой — в свою жизнь.

— Это ваша вина, — заявил Пройсс, пытаясь не выдать владевшего им раздражения. Он стоял примерно в ста шагах от горящего самолета. Пламя полыхало уже не так сильно, как в первые минуты, когда самолет только-только загорелся. Небо на востоке начинало розоветь. Скоро ему нужно будет вернуться в город. Сегодня еще одна колонна евреев прошествует от театра к вокзалу, где их будет поджидать поезд, который отвезет их всех — тысячу пятьдесят три человека — в Вестерборк.

— Неправда, — возразил Гискес.

— Это ваши люди позволили им уйти, — стоял на своем Пройсс.

— Успокойтесь. Разумеется, это были мои люди. Потому что ваших убили, разве не так?

— А это чья вина? — огрызнулся Пройсс.

— Зато за свои труды мы теперь имеем двоих, — произнес Гискес, как будто это что-то меняло.

— Да, но только мертвых, — парировал Пройсс, посмотрев на парня, лежавшего на земле в нескольких метрах от него. Его перевернули, чтобы удостовериться, что он мертв. Вот только никаких документов при нем не оказалось. Другой был прожарен до хрустящей корочки и застрял среди груды покореженного металла — останков застрявшего среди деревьев самолета. Скукоженный, почерневший труп, размером не больше ребенка.

— Четверых, если считать и моих людей, — уточнил Пройсс, пытаясь изобразить досаду и сожаление, однако не смог убедить даже себя самого. Потому что разве они его люди? Подумаешь, парочка унтершарфюреров, которых он в спешке схватил в дежурке управления на Ойтерпестраат. Он уже забыл, как их звали. Третий, молодой роттенфюрер, сумел избежать смерти, однако получил сильные ожоги рук и лица. Не иначе как Марта — мой ангел-хранитель, подумал Пройсс. Это она бережет меня от несчастий. Самолет врезался в деревья почти рядом с ним. На мгновение его даже обдало жаром, словно он снова оказался под палящим солнцем русских степей.

Три силуэта вышли на поле, проложив себе путь сквозь чахлый кустарник слева от них. Двое — люди Гискеса с автоматами через плечо, между ними — коротышка в очках. Те криво сидели у него на носу, грозя вот-вот соскользнуть с окровавленного лица. Двое, что вели его, отпустили руки пленника. Ноги тотчас согнулись под ним, словно у тряпичной куклы, и коротышка рухнул в траву.

Не обращая внимания на лежащего на траве человека, Гискес подошел к автоматчикам, и Пройсс услышал, как они что-то ему сказали. Затем абверовец вернулся к нему.

— Один из диверсантов, — пояснил он.

— Это скорее какой-то мужлан-крестьянин, — ответил Пройсс. Брюки невысокого человечка были в заплатках, на куртке недоставало кармана. Интересно, где зачерненное углем лицо и окровавленный нож?

— Неправда, — возразил Гискес. Он вновь отошел к своим автоматчикам и вернулся, неся британский «стэн», который затем вручил Пройссу. Однако тот совершенно не представлял себе, что с ним делать, и потому вернул назад. — И вот это, — Гискес протянул Пройссу бумажку. Бумажка оказалась английской банкнотой. Внизу слева виднелся знак серии — L20. Даже Пройсс знал, что это значит.

— Он из отдела спецопераций, в этом не приходится сомневаться, однако ему явно не хватает мозгов, раз он держал это в кармане. Ну что, пришел устроить нам сладкую жизнь, как приказал тебе твой Черчилль? — спросил Гискес, обращаясь к лежащему на земле человеку. На голландском он говорил плохо, но понять можно было. Лежащий на земле коротышка посмотрел на него и отрицательно покачал головой.

— А где другие? — спросил Пройсс. — Или он только один?

— Мои люди преследовали их до Кудельстраата, однако диверсантам удалось уйти. Предполагаю, что они сели в лодку, чтобы переплыть Вестейдерплассен, или же на велосипедах укатили в Аальсмеер, или в Эйтхоорн. Но ничего, мы их найдем. Он нам все скажет.

Пройсс вновь посмотрел на коротышку.

— Bent jij eenjood? — спросил он.

Человек медленно поднялся на ноги.

— Waroom ben je hier, jood? Wat doe je hier?[3] — спросил его тогда Пройсс.

Коротышка открыл рот, явно собираясь что-то сказать. Не иначе, как сейчас он расскажет им, зачем сюда на самолете пожаловали евреи.

Но голландец лишь еще шире открыл рот и сплюнул. Слюна попала Пройссу на щеку. Пройсс вытер лицо краем рукава, и с силой ударил коротышку по губам. Брызнула кровь. Голландец одарил его ненавидящим взглядом, и Пройсс замахнулся опять. С каким удовольствием он врезал бы этому жиду снова, но в этот момент до его руки дотронулся Гискес.

— Не тратьте ваше время напрасно. Мы выясним все, что ему известно в куда более цивилизованной обстановке. Если, конечно, в ваши планы не входит стащить с него штаны, чтобы проверить, еврей он или нет.

Гискес в очередной раз его подначивал. Внутри у Пройсса все кипело, однако он опустил руку.

— Он не еврей. Еврей ни за что бы не осмелился на такое, — сказал он. — Jij zal spoedig in der hel zijn, mijn vriend,[4] — добавил он по-голландски, обращаясь к пленнику. Тот покачнулся и закрыл глаза, словно тем самым мог уберечь себя от ада, которым ему только что пригрозил Пройсс.

Глава 11

Вторник, 20 апреля 1943 года.

— Называй меня Маус, — сказал он девушке, которая порушила его планы. Она вытащила из-за уха прядь волос и прикрыла уродливый шрам на виске.

— Маус, — неуверенно повторила она, словно пробуя это имя на вкус.