День саранчи - Никита Велиханов

этой самой зоны, тут я ее практически усилием воли разворачивал — невольно—и заставлял лететь обратно. Вот так и гонял ее, бедную, битый час.

Отпустил я ее с миром и пошел себе дальше. А потом меня мысль заела — а что бы мне еще на ком-нибудь не попробовать. А вдруг, родилось во мне какое- то необыкновенное умение, а? Ну высмотрел я вверху, в ветвях птичку маленькую — не знаю какую, я в них не разбираюсь. И говорю ей — иди сюда. Она смотрит на меня и знай себе по веткам скачет. Ах так, говорю. И ну ее глазами есть, и тянул ее на себя, тянул... Она еще посидела немного, а потом как вспорхнет — и прямо ко мне и зависла прямо у меня перед лицом, крыльями бьет, а сама пищит — напугал я ее страшно. Потом отпустил и ее.

И вот так развлекался я в тот день до вечера. То муху прицеплю, то комара, то гусеницу заставлю ползать взад-вперед по веточке, да еще и команды ей отдаю: напра-о! нале-о! Вот бы кто на меня тогда посмотрел, на старого дурака. Но радости было! Как будто вчера родился. И мир такой ласковый, и всякая тварь мне сама навстречу спешит, и я им всем рад. Вот, думаю, оно, настоящее счастье. Вот как, думаю, должен по совести жить человек. Вот чему должен я учить тех, кто согласится меня слушать. Вот он — выход из тупика.

Заночевал я где-то у ручейка, где пришлось. А утром просыпаюсь — и как рукой все мои новые умения сняло. Пыжусь, глаза пучу, а муравей как бежал себе по дереву, так и бежит. И на меня — ноль внимания. Тогда я стал восстанавливать все то, что было у меня в предшествующий день и — естественно — дошел в конце концов до этого волшебного мха на поляне. И следующую ночь я провел все там же, во мху. И наутро, как по мановению волшебной палочки, снова ко мне все вернулось.

Я запомнил место — и даже составил свою карту, чтобы не забыть. Наши все карты неточные, особенно те, которые хотя бы краем касаются Чернобыльской зоны. Потом выбрался из зоны и поехал обратно в Минск. А пока ехал, меня посетила еще одна мысль. А что, если это не я при помощи мха открыл в себе эти способности? А что если тамошний кризисный биоценоз распознал их во мне и первым пошел со мной на контакт? А что, если это рука, протянутая макроорганизмом микроорганизму? Рука, которая предлагает помощь и возможность вместе выжить, не убивая и не калеча друг друга?

Однако первым делом нужно было разобраться с биологической и с биохимической природой того, что со мной там в лесу произошло. То, что это было подобно воздействию какого-нибудь психотропного наркотика, я понял почти сразу. Так что оставалась вероятность того, что все мои игры в мага и волшебника были просто наркотическим бредом. Нужен был специалист, и нужен был контрольный эксперимент. Причем специалист нужен был в доску свой, чтобы никому не проболтался. И тут, как ни крути, все сходилось на Вале Колеснике. Он и биохимик, он и человечек свой, да и идеи мои ему, судя по всему, были достаточно близки.

Буквально через неделю отправились мы туда уже с ним вдвоем. Место нашли безо всяких проблем — мох тот же и полянка та же. И принялись экспериментировать. В первый день лег спать во мху, а Валя, для контроля, ушел километра на два в сторону. Утром встретились. Как, говорю, себя чувствуешь? Он говорит — нормально. А вы? И я нормально. Гул есть, радужная пленка есть. Давай пробовать? Давайте. Он достал видеокамеру — но я снимать ему запретил. Пленка — уже документ, а мы с ним оба в республике люди подозрительные. Засадят в психушку, да еще наркотики к делу пришьют.

Короче говоря — все сошлось. Не было это никаким бредом, а было вполне взаправду. На следующую ночь Колесник во мху заночевал, а я ушел на его вчерашнюю стоянку. И знаете, у него все получилось даже лучше, чем у меня. Значительно лучше. Мне даже завидно стало и немного обидно. Первооткрыватель-то все-таки я. Но Валя — он еще в юности какими-то странными техниками занимался, прежде чём удариться в этот мой диссидентствующий экологизм. Йогой, гипнозом — да, бог его знает, чем ещё. Наверное, одно на другое и наложилось.

На третий день мы оба с ним спать легли во мху. А утром просыпаюсь и вижу— стоит надо мной огромный такой лось. А на спине у него, как на лошади, сидит Валя Колесник. Доброе утро, говорит, Олесь Адамович. А я, говорит, тут приятеля нашел, прошу любить и жаловать.

В общем, наобщались мы там с природой вволю. Потом поехали обратно в Минск обдумывать все это и переваривать, Колесник взял массу каких-то проб: мха этого самого, почвы, всяких травок. Даже муравьев насобирал. До конца лета он еще несколько раз туда ездил. За образцами и материалами, так он мне говорил. Один ездил — я что-то разболелся после всего этого.

Он тоже едва на ногах стоял, но он — моторный. Если за что взялся, его не остановишь. Возил этот мох целыми охапками. Мухоморы тамошние — тоже помногу. И еще всякое разное.

Потом мы с ним сошлись и — загудели на всю зиму. Реформировали биолектику. А вернее, создавали ее заново. Я с исторической и антропологической точки зрения, он — с биохимической. А потом он пропал. Надолго пропал, практически на год с лишним. А когда снова появился, вид у него был совсем другой, и говорил он уже по-другому.

Во-первых, многое он сказал по делу. Сказал, что закончил биохимические анализы образцов и разобрался с биофизикой всего, что с человеком там происходит. Действительно, это нечто вроде наркотика. Он мне долго что-то такое объяснял, сыпал кучей всяких терминов, но для меня это — темный лес. Пустое сотрясение воздуха. Наркотик — значит наркотик. Кстати, именно поэтому я потом и болел так долго. Вроде как ломка была. И его так долго не было по той же самой причине. Валялся, говорит, чуть не помер. Что-то, говорит, было с ним страшное.

Но зато он за это время успел, оказывается, провести ряд экспериментов — отчасти на себе, отчасти на других. И благодаря им выяснил ряд особенностей испытанного