Динамика бессознательного - Карл Густав Юнг

человеческому поведению критерий Риверса (непропорциональная реакция по принципу «все или ничего»), то мы обнаружим бесчисленное множество чрезмерных реакций. Преувеличение есть в действительности общечеловеческая черта, хотя каждый стремится объяснять свои реакции рациональными мотивами. Отсутствия убедительных доводов не наблюдается, но факт преувеличения все равно очевиден. Почему же человек делает или говорит, дает или берет не ровно столько, сколько необходимо, разумно или оправдано ситуацией, а зачастую намного больше или меньше? Именно потому, что им руководит бессознательный процесс, протекающий своим чередом вне участия разума и потому превосходящий степень рациональной мотивации (или ее не достигающий). Данное явление столь единообразно и столь регулярно, что у нас нет иного выбора, кроме как назвать его «инстинктивным», пускай никому в такой ситуации не хочется признавать инстинктивную основу своего поведения. Поэтому я склонен считать, что человеческое поведение поддается влиянию инстинктов в гораздо большей степени, чем принято считать, и что нам свойственно слишком часто заблуждаться в этом отношении – вследствие, опять-таки, инстинктивного преувеличения нашего рационализма.

[273] Инстинкты суть типичные способы действия, и везде, где сталкиваемся с единообразными и регулярно повторяющимися способами действия и реакций, мы имеем дело с инстинктами, независимо от того, связаны они с сознательными мотивами или нет.

[274] Вполне могут спросить, много или мало у человека инстинктов, и точно так же нам самим нужно задаться вопросом, который пока не рассматривался, а именно, вопросом о том, много или мало у человека примордиальных форм, или архетипов, психической реакции. Здесь возникает то же затруднение, о котором говорилось выше: мы настолько привыкли употреблять общепринятые и самоочевидные понятия, что больше не осознаем, в какой степени они зиждутся на архетипических формах восприятия. Подобно инстинктам, примордиальные образы скрываются за чрезмерной дифференциацией нашего мышления. Ряд биологических теорий приписывает человеку лишь малое число инстинктов, а теория познания сводит архетипы к немногочисленным и логически ограниченным категориям понимания.

[275] Но у Платона обнаруживается пристальное внимание к архетипам как метафизическим идеям, «парадигмам» или моделям, тогда как реальные предметы считаются всего-навсего копиями этих идеальных моделей. Средневековая философия со времен святого Августина, у которого я заимствовал идею архетипа[193], и до Мальбранша с Бэконом[194] в этом отношении продолжает опираться на Платона. Впрочем, у схоластиков мы встречаем мнение, что архетипы суть естественные образы, запечатленные в человеческом разуме; они помогают выносить суждения. Так, Герберт из Чербери утверждал, что «природные инстинкты суть выражения тех способностей, кои присущи всякому обычному человеческому существу и через кои общие понятия о внутреннем обустройстве миропорядка, будь то причины, средства и предназначения явлений, добро, зло, красота, удовольствие и прочее… приводятся в соответствие, невзирая на потуги рационального мышления»[195].

[276] Со времен Декарта и Мальбранша метафизическая ценность «идеи», или архетипа, постоянно ослабевала. Идея превратилась в «мысль», то есть во внутреннее условие познания; это ясно сформулировал Спиноза: «Под идеей я разумею понятие, образуемое душой в силу того, что она есть вещь мыслящая»[196]. Кант в конце концов свел архетипы к ограниченному числу категорий понимания. Шопенгауэр продолжил это упрощение, одновременно придав архетипам почти платоновскую значимость.

[277] Даже в таком по необходимости кратком изложении нетрудно вновь усмотреть действие того самого психического процесса, который маскирует инстинкты завесой рациональных мотивировок и преобразует архетипы в рациональные понятия. Едва ли возможно опознать архетипы под этими масками. Но все же способ, каким человек строит внутреннюю картину мира, остается, несмотря на все различие деталей, столь же единообразным и регулярным, как и инстинктивные действия. Нам уже пришлось ввести понятие инстинкта, определяющего или регулирующего наши сознательные действия, и точно так же теперь, чтобы объяснить единообразие и регулярность нашего восприятия, нужно обратиться к сходному понятию фактора, определяющего способ понимания. Именно такой фактор я называю архетипом, или примордиальным образом. Прообраз, пожалуй, уместно будет трактовать как восприятие инстинктом самого себя, как «автопортрет» инстинкта (так и сознание есть внутреннее восприятие объективного жизненного процесса). Осознанное понимание придает нашим действиям форму и направление, а бессознательное понимание через архетип определяет форму и направление инстинкта. Если мы называем инстинкт «утонченным» (raffiniert), тогда «интуиция», которая приводит архетип в действие (иными словами, постижение посредством), должна обрести некую предельную точность. То есть бабочка-юкка должна нести в себе, так сказать, образ ситуации, «запускающей» ее инстинкт. Этот образ позволяет ей «распознавать» цветок юкки и его структуру.

[278] Предложенный Риверсом критерий «все или ничего» помог нам обнаружить действие инстинкта повсюду в человеческой психологии, и не исключено, что понятие примордиального образа сыграет аналогичную роль по отношению к действиям интуитивного постижения. Интуитивную деятельность легче всего проследить у первобытных людей. Там мы постоянно сталкиваемся с какими-то типическими образами и мотивами, лежащими в основе мифологии. Эти образы автохтонны и возникают вполне регулярно; повсюду мы обнаруживаем представление о волшебной силе или субстанции, о духах и их деяниях, героев, богов и предания о них. В великих мировых религиях эти образы совершенствуются и в то же время последовательно оборачиваются (fortschreitende einhüllung) рациональными формами. Они появляются даже в точных науках как основания некоторых незаменимых вспомогательных понятий – энергии, эфира и атома[197]. В философии Бергсон возрождает примордиальный образ в понятии «durée créatrice», истоки которого можно отыскать у Прокла и, в его первоначальной форме, у Гераклита[198].

[279] Аналитическая психология ежедневно сталкивается, взаимодействуя как с больными, так и со здоровыми людьми, с расстройствами сознательного понимания, которые обусловлены наложением архетипических образов. Действия, чрезмерные вследствие вмешательства инстинктов, вызываются интуитивными способами понимания, которые подчиняются архетипам и нередко ведут к возникновению преувеличенных, искаженных впечатлений.

[280] Архетипы суть типические способы понимания, и везде, где встречаем единообразные и регулярно повторяемые формы понимания, мы имеем дело с архетипами, причем не важно, признается или нет их мифологический характер.

[281] Коллективное бессознательное состоит из суммы инстинктов и их коррелятов – архетипов. Любой человек обладает как инстинктами, так и запасом архетипических образов. Наиболее убедительным доказательством тому служит психопатология умственных расстройств, которые характеризуются вторжением коллективного бессознательного. Скажем, на примере шизофрении мы часто можем наблюдать проявление архаических раздражителей в сочетании с безошибочно узнаваемыми мифологическими образами.

[282] С моей точки зрения, невозможно определить, что первично – постижение ситуации или стремление действовать. Мне представляется, что они суть различные стороны жизнедеятельности, которые мы вынуждены считать обособленными в целях лучшего их понимания.

Заключение

На протяжении своей жизни я часто размышлял над вопросами, затронутыми в этой короткой статье, и выводы, к которым я пришел, изложены в работе под названием «Теоретические размышления о сущности психического» (см. настоящее издание – Ред.), где проблема