По ту сторону экрана - Татьяна Миненкова

делу. Что вы делали дома у Лазарева вчера вечером?

— Мы обсуждали рабочие вопросы.

— Какие именно? — допытывался следователь, намереваясь, видимо все же найти противоречия в наших с Денисом показаниях.

— Адвокатская тайна, — отозвалась я.

— Вы же не адвокат.

— И тем не менее, я подписывала договор о ее неразглашении. Его копия имеется в офисе бюро. И поскольку осуждаемые вчера с Лазаревым дела непосредственно касались его доверителей, разгласить, само собой, ничего не могу, — в притворном сожалении развела я руками, дескать и хотела бы, но скована условиями договора.

— В таком случае, расскажите мне о том, видели ли вы Лазарева во время похорон его отца?

— Видела, конечно, — кивнула я. — Он присутствовал и на прощании, и на похоронах.

— Тогда почему некоторые свидетели утверждают, что он отсутствовал?

— Так вы это у них и спрашивайте. Возможно, это связано с тем, что он стоял вдали от вдовы и сотрудников бюро, но это лишь мои домыслы. С уверенностью же я утверждаю, что видела Дениса Станиславовича. Хотите, опишу в чем он был одет?

— Не хочу, — задумчиво закусил Прокопьев край тонкой нижней губы, напомнив мне суслика из Ледникового периода. — Скажите лучше, делился ли Лазарев с вами подробностями совершения хищения денег S?

Ва-банк, значит пошел. Ответить на подобную провокацию «да» или «нет» не получится.

— Не делился, потому что его не совершал, — отозвалась я, стараясь, чтобы мои слова звучали четко и непоколебимо.

— Рискуете, Ева Сергеевна, — скривился следователь. — Защищаете преступника, который легко может утащить вас за собой как подельницу.

— А что, презумпцию невиновности уже отменили? Он будет преступником, а я, как вы выразились, подельницей, только если вы докажете это в суде. А пока — рискуете именно вы, обвиняя в совершении преступления невиновного человека.

Прокопьев хмыкнул недовольно, и я почти слышала, как шевелятся мозги в его лысеющей голове, стараясь придумать, с какой еще стороны ко мне подобраться.

— Неужто такого уж и невиновного? Вряд ли вы так много узнали о нем за те три недели, что он работал в бюро. И не приходило ли в вашу голову мысль о том, что он просто использовал вас в собственных целях? Втирался в доверие? Манипулировал, чтобы заставить делать именно то, что выгодно ему? Я знаю Дениса гораздо дольше вашего. Наивное стремление защитить его в надежде на похвалу заметно невооруженным глазом. Вас саму это не унижает?

Вот тут он надавил на больное. Мне казалось, что я знала Лазарева. Чувствовала его, понимала интуитивно, даже не всегда зная причины его поступков. Слепо верила. Но что, если я ошибалась? Слова Прокопьева всколыхнули сомнения, которые, как я считала, напрочь исчезли из моей головы. Но теперь они вернулись и начали одолевать меня с новой силой. А он, насторожившись, словно пес, почуявший верный след, продолжил:

— Когда я работал вместе с Денисом, он часто использовал в собственных целях неискушенных и бесхитростных девочек вроде вас, слепо верящих его словам и пляшущих под его дудку. Он проделывал этот трюк сотни раз, с молоденькими практикантками, помощницами прокуроров и судей, а теперь и вы попались на его удочку. Верите, небось, что Лазарева хоть сколько-нибудь заботят ваши интересы и чувства? Черта с два, они его заботят, Ева Сергеевна. Таких как Денис Лазарев, жестких, беспринципных, привыкшим идти по трупам к собственной цели, всегда заботит лишь их собственная выгода…

Видя, что я молчу и хмурюсь, он хотел было продолжить, но, сделав над собой усилие, я прервала этот поток неприятных слов:

— Игорь Владимирович, не пойму, кто кого допрашивает? — изогнула губы в улыбке я, хотя на душе почему-то было гадко. — Вроде вы меня о каком-то уголовном деле, а не я вас о ваших философских измышлениях? Вы, надеюсь, все это в протокол внесли, а то я на «пляшущих под дудку» задумалась и, боюсь, не сумею воспроизвести всю эту ценную информацию, чтобы вам помочь.

— Идиотка, — выплюнул Прокопьев. — Когда мы найдем достаточно доказательств, я санкционирую обыск и у тебя и ты займешь место рядом с тем, кого пытаешься выгородить.

— А пока не нашли, распечатывайте уже ваш протокол, я подпишу, и, пожалуй, пойду, — отозвалась я недовольно.

Он распечатал и протянул мне документ с самым мрачным выражением на лице. В заполненном бланке значилась всего пара вопросов с моими односложными ответами. Естественно, о его философских измышлениях и моей дерзости на бумаге и речи не шло. Обычная формальность, не оправдавшая Прокопьевских ожиданий.

— Ручку возьмите, — подвинул он ко мне стакан с несколькими пластиковыми ручками, но я отодвинула его назад.

— У меня своя.

Достала из сумки черную коробочку с серебристой счастливой ручкой, оставленной мне Станиславом Викторовичем, и поставила подписи в нужных местах документа, загадав, чтобы Денис поскорее вышел из следственного изолятора.

— Паспорт верните, — выжидательно протянула я руку.

— Передачки своему Лазареву в тюрьму носить будешь, — протягивая паспорт, неожиданно зло рявкнул Прокопьев мне в ответ.

И, глядя на него, я могла понять, почему такому мелкому и злобному человеку как он, уверенный в себе и успешный Лазарев был костью в горле.

— Ага, — беззаботно отозвалась я. — Американо двойной крепости и объема без сахара.

Не ожидая, что он поймет мои слова, я вышла из кабинета, чувствуя себя как выжатый лимон. Всю мою браваду как рукой сняло. Накатила такая слабость, что я ноги с трудом переставляла.

— Ева, вы в порядке? — подошел Серегин и еле-слышно шепнул: — Вы умница, мы с коллегами ваш допрос через балкон соседнего кабинета подслушивали.

Это заставило меня слабо улыбнуться. Сил не было совершенно. Словно этот Прокопьев вытянул из меня всю энергию. Или тяжелая ночь давала о себе знать.

— Устала просто, — пробормотала я.

— Давайте, я вас отвезу? — предложил следователь. — Мой кабинет все равно краевики заняли, а в коридоре особо не поработаешь.

Понимая, что плестись на автобусную остановку совершенно не хочется, я согласилась.

В машине ехали молча, я прикрыла глаза и откинула голову назад. Шея и плечи ныли так, словно я, все время допроса тащила Прокопьева на себе, а не мило беседовала с ним, сидя напротив.

Тишина позволила погрузиться в собственные мысли.

Прокопьев бил по больному. Еще и говорил словами Аллочки, с тем лишь отличием, что двигало им не желание меня защитить, а желание насолить Лазареву.

И когда мои собственные мысли подтвердили два не связанных между собой человека, я поневоле вынуждена была о них думать. Что если он всё-таки был прав? Если Денису и правда было выгодно использовать меня в собственных целях? Лазарев ведь добился того, что я действительно готова на