Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру - Семар Сел-Азар

происходило, что-то менялось, терялся какой-то порядок. Недаром многие поколения помнят как великое бедствие, один только великий потоп. Но все бедствия, как говорят божьи люди и старики: от человеческих грехов и божьего гнева на них. А значит и здесь не божьи распри, а снова лишь людские пороки. Ей было смешно слушать все эти басни новых богословов, о том, что один лишь Энлиль правит на земле от имени Ана, а все остальные послушно вершат по его воле и каждые их действия подчинены ему, и только злая тьма мать пытается противодействовать ему, желая вернуть все в лоно первоначального мрака. Нин претила сама мысль о том, что вольные боги кому-то могут подчиняться (тем более этому злому, человеконенавистному богу), что кто-то может приказывать им как челяди, даже такому свободолюбивому как ее любимый Ишкур. Она боялась допустить принять подобное, это окончательно бы подорвало ее веру в силу правды, впитанную с детства. Энлиль – один из первых среди равных, и это всех устраивало, но кому-то из смертных вздумалось его именем, возвысить себя и свою власть. Теперь даже утверждают крамольное, что он де и вовсе один бог на небе и он вездесущ. Вот это, она уж совсем не могла себе представить, смеясь над глупыми богословами. Они сами то, могут представить себе, например, чтобы где-то они могли бы насыщать себя пищей, и одновременно где-то в другом месте опорожнять ее? Хотя с них станется. И куда только, они девали остальных богов?

По-детски радуясь проливному дождю, не боясь снова промокнуть, девушка с веселым криком выскочила под потоки небесных вод, словно желая набраться благости у Ишкура. Ее не беспокоило то, что платье промокло до нитки, и после, не очень уютно будет находиться в нем; что придется снова, подыскивать что-нибудь взамен, пока оно не высохнет, и, раздевшись, долго сохнуть у костра. Проливаясь сверху, обтекая, дождь будто нарочно выделял все очертания молодого тела, словно это сам Ишкур захотел полюбоваться прелестью девичьего стана. Давно возмужавшие мужи, словно впервые видя женскую плоть, с восхищением глядели на нее из своего укрытия: Гир радостно скалился, заражаясь ее настроением; и почтенный Пузур, замечая про себя, что некогда маленькая девочка выросла и вошла в пору цветения, забывшись, засмотрелся, тут же получая за это от разгневанной жены; и даже глупый Хувава стоял с раскрытым ртом. В то время когда мужчины, в едином порыве восторженно уставились на нее, женщины были не столь единодушны: если старая Ама, с ласковой укоризной лишь слегка качала головой, Эги, смотрела на шалости младшей с явным неудовольствием, хмурясь и сердито толкая своего бесстыжего мужа в бок. Впрочем, веселящейся девушке, не было сейчас дела до того, кто и что сейчас про нее думает. Уже достигнув того возраста когда начинают занимать умы молодые юноши, она еще не до конца осознавала силу своей привлекательности для других, быть может, только внимание одного человека ей было бы не безразлично, да и то именно сейчас она об этом не думала. Но именно сейчас, впервые этот самый человек, смотрел на нее теперь другими глазами, такими о которых ей только мечталось лунными ночами.

В силу схожести возраста, неусидчивая Нин много времени проводила и общалась с ним, знакомя его с хитростями их ремесла. Она показывала, как тележка, не тронувшись с места, переносится за тридевять земель, в мгновение ока, превращаясь из хижины бедняка во дворец энси, затем зачем-то вытаскивала разнообразные наряды и, надев на себя, рассказывала про них. Так, постепенно находя общий язык, они сдруживались. Едва уловив, возможно впервые, в ее детской непосредственности, какую-то неуловимую глазу привлекательность, взгляд Аша, как и остальных, был заворожен природной красотой его новой товарки. Она и до этого нравилась ему, но впервые он видел в ней нечто большее. Удивляясь, как не замечал этого раньше, служитель самой покровительницы юности и красоты, нашел ответ в том, что до сих пор относился к ней лишь как к маленькой девочке, и что не угасшие еще прежние чувства не позволяли искать новых, будто надеясь, что все еще вернется. Но теперь, казалось, в одно из каких-то молниеносных мгновений, он излечен от тяжкого недуга, давившего словно гнет.

Между тем, девушка не подозревая, сколько чувств и дум вызвала у разных людей своим безобидным поступком, продолжала плясать под опрокидывающимися с неба хлябями, повторяя шуточную закличку, принесенную из счастливого, но далекого детства, за которую на неугомонных ребятишек недовольно ворча, бранились набожные старики:

Ишкур, Ишкур!

Возьми ошкур!

Ишкур, Ишкур!

Ходи в раскур!

Похлещи хлябей,

По полям пролей!

Выйдет солнце поскорей,

Станет небо веселей!

Ее пышные, слегка вьющиеся волосы, распрямляясь под тяжестью стекающих вод, улаживались по плечам, еще больше подчеркивая стройные изгибы. Попрыгав и пропев свою шутливую прибаутку, девушка тут же звеня радостным смехом, спряталась от дождя, присоединившись к остальным под сень оврага. Аш ринувшись с порывом прикрыть ее своим плащом, со стыдливой досадой отпрянул назад, увидев, что это, опередив его, сделал уже благородный Гир. Вскоре дождь прекратился вовсе, и солнце, действительно выйдя из-за туч, заиграло лучами, разрисовывая небо цветными красками, словно бы дозволяя людям – радуясь теплу, снова восхититься красотами божественного мироздания.

Согревшись, скоморохи вышли из своего временного убежища, приводя в порядок подпорченное непогодой имущество. После налетевшего ветра, покрытие их передвижного дома сильно обтрепалось, поэтому, прежде чем дальше продолжать путь, следовало заняться его починкой. Благодаря дружным действиям скоморохов, возок постепенно приобретал прежний вид, оставалось лишь защитить его внутренность от возможных осадков и палящего солнца. Пока женщины крыли прохудившуюся кровлю их передвижного дома, мужчины собирали тростник и камыши для нее по берегу. Уже почти полностью избавившись от хромоты, Аш не желая оставаться в стороне, работал со всеми вместе, стараясь не отставать от остальных. Срезая длинные стебли кривым клинком, и складывая их в снопы, он в то же время выискивал среди них, для себя только один. Сочинителю хвалебных речений, залюбовавшемуся снизу ловким движениям девушки, легко ловящей и раскладывающей по крыше озерный сухостой, пришла в голову счастливая мысль, о том, какую пользу для их общины, мог бы принести его навык, бывший пока пригодным лишь в храмовой обители. Это помогло бы почувствовать хоть какую-то сопричастность к общему делу, да и молчаливые попреки взбалмошной хозяйки не оставляли его в покое. Как только был срезан последний стебель, как только был свит и разложен по кровле последний пучок, как только скитальцы расположились после утомительного труда на отдых: так сразу и незамедлительно,