Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колокольный звон затихал. Молчала и стоявшая внизу толпа. И я начал спускаться. Плаудис сделал шаг вперед, за ним, как по команде, навстречу мне шагнули красноармейцы. Я продолжал идти, глядя прямо в невозмутимое лицо латышского командира. И все с той же бесстрастностью, когда между нами оставалось не более пяти шагов, он вскинул руку к виску, отдавая мне честь, одновременно, по-военному четко, шагнув в сторону, освобождая мне дорогу. Вслед за ним расступились бойцы.
Когда я проходил мимо, Плаудис протянул мне пакет с бумагами:
— Сами передадит-те,— сказал он и, понизив голос, посоветовал: — Носит-те перчатки...
— Зачем?
— У вас очень характерные мозоли. Профессионал не стал бы с вами дуэлировать.
— Сейчас заметили?
— Вчера.
— Тогда почему не предупредили Звездина?
— Вы меня вчера спросили: верю ли я в Бога. Ответ: да,— сказал он, и повернувшись к бойцам, распорядился: — Оказать первую помощь комиссару и перевязать господина Блейза. Собирайтесь! После обеда — выступаем.
— Достаньте тела из озера,— попросил я.— Их надо похоронить.
— Касимов, Васильев, возьмите багры, достаньте тела! — приказал Плаудис.— Это все?
— Да, спасибо...
Я вышел из своей комнаты через час, перевязанный и переодетый в чистое. Погода была не по-северному весенней. Солнце заливало монастырь, играло на колоколах и куполах собора... Словно и не было на свете смерти и страдания...
Красноармейцы седлали лошадей. В повозке лежал перевязанный и бесчувственный комиссар. Осмелевшие старухи о чем-то горячо благодарили явно растерявшегося Плаудиса.
— Что случилось? — спросил я.
— Ерун-та какая-то,— помотал головой командир.— Рот-ник этот...
— Что?
— На холме был рот-ник... Святой источник... Бойцы его вчера пробурили. Видимо, этот холм был... много песка... Ключ наверху перестал бить... Теперь внизу бьют двенадцать ключей. Женщины говорят: спасип-бо... Раньше им тяж-жело было подниматься...
— Это бывает,— пожал я плечами.
Плаудис как-то странно покосился на меня и нехотя добавил:
— И тел нет...
— Чего нет? — от волнения у него так усилился акцент, что я не всегда понимал, что он говорит.
— Тел. Труп-пов. Солдаты тщательно искали. Я контролировал. Озеро очень мелкое. Течения нет. Крестьяне достать не могли: были бы следы... Все это не нормально... Ну?! — прикрикнул он на подбежавшего красноармейца.— Нашли?!
Тот лишь покачал головой и развел руками.
— Так ис-чите! — рявкнул командир.— Он-ни не могли ул-лететь!..
И быстрым шагом сам пошел к озеру.
Я немного постоял, глядя на сверкающий купол храма. Щурясь в солнечных лучах, улыбнулся бездонному в своей прозрачной синеве небу и кивнул ему, прощаясь...
...Через час мы выступаем, сэр. У меня есть время написать вам о самом важном, пока упорный Плаудис ищет тела... Вы сочтете меня сумасшедшим, но мне почему-то кажется, что они все равно ничего не найдут. Это вообще странное место, сэр. Я имею в виду не озеро и даже не монастырь, а всю Россию... А теперь я должен сказать вам о главном. Я не вернусь, сэр. Во-первых, моя миссия все равно провалена. Как вы понимаете, когда раненый комиссар придет в себя, он попытается меня убить, а добивать его у меня теперь нет ни возможности, ни желания. Нет у меня шансов остаться в живых и после встречи с господами Свердловым и Троцким. Троцкий наверняка обманет своих американо-английских покровителей, попытавшись раздуть мировой пожар еще во многих странах, а делиться властью с кем бы то ни было эти господа не любят. Они мнят себя «миссиями», хотя на деле попросту безумны. Вспоминая слова русского философа Бердяева, я могу повторить: «Революция — это не начало новой жизни, а всего лишь конец старой. Это — наказание Божье... К революциям ведут не творческие процессы, а гнилостные и разрушительные». То же самое, только ярче и выразительнее пророчествовал Достоевский (не потому ли господин Ульянов считает его «архискверным и архиреакционным писателем?). Эти господа умеют лишь ломать, сэр. Усвоит ли этот урок мир, или так и будет позволять разрушителям осуществлять свои амбиции власти и наживы под эгидой очередного, тысяча первого и опостылевшего «нового» мирового порядка?.. И защита от этого раз за разом повторяющегося мошенничества одна: знание. Впрочем, все это вам хорошо известно, иначе бы вы не посылали меня сюда за сбором информации, напутствуя словами: «По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов, а самое страшное, что половина из них — чистая правда». Жаль, что я лишь подтвердил всю обоснованность ваших опасений. А потому: делайте, делайте, делайте все, что возможно, сэр, чтобы не допустить расползания этой душегубительной отравы по миру...
Ну а вторая (и основная) причина моего решения такова, что я вряд ли смогу ее вам внятно объяснить. Наверное, вам будет проще считать это извечным английским «whim» — желанием «вырваться из такта», наше национальное желание «бунта одного», вызова «личности — обществу». Уж кому как не вам, одному из самых эксцентричных политиков мира, этого не знать? Кто-то заключает в этом случае трудновыполнимое пари, кто-то ведет себя вызывающе экстравагантно, а я... Впрочем, не буду с вами лукавить, сэр. Я слишком уважаю вас для этого. Я просто хочу найти ответы на все мои вопросы. Отец Иосиф рассказал мне много такого, что взволновало меня до глубины души, хотя я, как истинный джентльмен, и старался всеми силами скрыть свою заинтересованность... Глупец! Мне надо было не отходить от него ни на день, ни на час, спрашивая, спрашивая, спрашивая... Я так никогда и не узнаю, кем же он был до принятия сана. Он всегда уходил от ответа на этот вопрос. И правильно. Разве важно знать, что до этого он был дворянином или военным, ученым или служащим? Он был священнослужителем. И это — основное, что он принес в мир. Как мало я его знал: всего несколько коротких встреч, три-четыре разговора, а как они изменили мое видение мира?! А ведь он просто поделился со мной тем, что нашел сам и чем поделились с ним другие. Наверное, это и есть то, что он называл «преемственность». Но он дал мне даже больше, чем знал. Он привел меня к Тому, Кого я хочу теперь узнавать и глазами Которого я хочу смотреть на этот мир. Я хочу найти ответы на множество вопросов. Что такое «неразрывность христианского сознания», как происходит это чудесное соединение с Богом во время причастия, как суть христианского учения заключена в сути самого Христа, что такое «преображение» и как мы будем выглядеть на том, другом свете? И многое, многое другое. У нас, в Британии, возведена в культ беседа, способствующая отдыху ума, а не глубокомысленный диалог. Чаще всего можно слышать фразу: «Вряд ли это сможет стать подходящей темой для разговора». Мы так боимся в разговорах возможных конфронтаций, так стараемся избегать разговоров о себе, о религии и о прочих важных вещах, что зачастую наши беседы вообще лишены какого-то смысла... Нам чужды сердечные признания, интимные беседы... А здесь все иначе. И мне хочется узнать — что дальше? Что еще отец Иосиф не успел рассказать мне? Человечество думало над этими вопросами веками и накопило необычайное количество мудрости, увлекательных знаний, парадоксальных истин... Я не успел узнать практически ничего. Но то, что мне приоткрылось,— манит меня. Я не знаю, что будет с этой страной... И это тоже влияет на мое решение. Ведь если я сейчас отсюда уйду, то, может быть, уже никогда не смогу найти ответов... Я хочу пойти на поиски тех, кто расскажет мне о том, о чем не успел поведать этот странный, но такой мудрый монах. И я больше не хочу, даже во сне, испытывать тот стыд, который мне довелось испытать здесь. Бог есть, сэр, и ко встрече с Ним надо быть готовым. Я был бы глуп, если б упустил предоставившийся мне шанс. Вы ведь сами говорили: «На протяжении своей жизни каждому человеку доводится споткнуться о свой «великий шанс». К несчастью, большинство из нас просто поднимается, отряхивается и идет дальше, как будто ничего и не произошло!» Я вас услышал и понял. Как видите: я — хороший ученик... И я помню про того ученика, который две тысячи лет назад оставил своего Учителя ради своих целей. Эту ошибку я повторять не хочу. Наверное, «целостность христианского мировосприятия» и заключается в том, что нельзя быть учеником Христа в чем-то одном и не быть в другом. Нельзя быть «христианином в церкви», «бунтарем в политике», «семьянином дома»... Это все — неразрывно. Нет отдельно — работы, отдельно — семьи, отдельно — церкви, отдельно — патриотизма... Быть Его учеником — это значит быть с Ним постоянно, смотреть на все с Его точки отсчета... Иначе, будучи «иудой» или «каифой» в чем-то одном, можно потерять себя в целом. Потому что этой «частью» мы отказываемся от Него целиком. И кто тогда займет Его место? Волею судьбы я попал в эту страну в это время. И совесть не позволяет мне быть здесь «только офицером на тайной службе Его Величества». Это — большая честь... но этого мало, сэр. Все дело в приоритетах. И в ответственности. Отец Иосиф погиб, не успев мне так много рассказать... Но вот что я подумал... Если б Христос не взошел на небо, то ученики Его могли так никогда и не научится мыслить самостоятельно, иметь право и свободу выбора. Но Он не хотел принуждать никого даже в малом. Он дал нам всем свободу... и Себя! С Его приходом изменилась «точка отсчета». Центром притяжения стала не земная жизнь, а Жизнь Вечная. Если ЗНАТЬ, что смерти нет и после пребывания на этой земле жизнь все равно продолжается, то человек начинает жить и действовать совсем иначе.
- Собор под звездами - Дмитрий Леонтьев - Исторический детектив
- Тифлис 1904 - Николай Свечин - Исторический детектив
- Воспоминания русского Шерлока Холмса. Очерки уголовного мира царской России - Аркадий Францевич Кошко - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Исторический детектив
- Человек в черном - Уилки Коллинз - Исторический детектив / Классический детектив
- Второй после Бога - Курт Ауст - Исторический детектив
- Клуб избранных - Александр Овчаренко - Исторический детектив
- Весь мир театр - Борис Акунин - Исторический детектив
- Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе. - Борис Акунин - Исторический детектив
- Предсмертная исповедь дипломата - Юрий Ильин - Исторический детектив
- Пароход Бабелон - Афанасий Исаакович Мамедов - Исторический детектив / Русская классическая проза