Книга греха - Платон Беседин

Равнодушие убийцы в генах. Его сложно привить. Можно лишь искусственно воспитать. Долгими, мучительными пытками. Или жизнь сама сделает выбор. И тогда ты просто станешь смертоносным оружием в руках высших сил. Девяносто девять из ста серийных маньяков и жестоких убийц считают себя пророками, коими управляют таинственные силы. Главное в это верить.

Как плёнку, я перематываю в сознании хронологию будущего убийства. Быть сильным. Держаться плана. И всё получится. Всё должно получиться.

Первое убийство самое сложное. Дальше — легче. Повторение создаёт обыденность. Нужно, по Зощенко, «приучить себя к мысли о смерти». Это будет моя третья попытка.

По определению, введённом в 1976 году агентом ФБР Робертом Ресслером, серийным убийцей считается человек, совершивший не менее трёх убийств ранее незнакомых субъектов по неочевидным мотивам.

Мои мотивы, как и вся жизнь, не очевидны. Я прихожу к цифре три. Ощущаю ли я себя убийцей?

Чикатило или Оноприенко, Лукас или Рамирес не могли остановиться — они жаждали убивать. Дальше и дальше. Я не хочу этого. Мне просто нужно замкнуть круг так, чтобы уроборос наконец-то намертво ухватил себя за хвост. Хочется тишины и покоя.

Больше всего раздражает шумиха, с которой преподносят убийства. Когда маньяк становится благодетелем.

«Чикатило санитар природы. Благодаря ему мы можем благоденствовать.

Зло неотделимо от добра. Оноприенко заставил нас по-новому взглянуть на мир.

Чарльза Мэнсона породили все мы, наше гнилое общество. Он слепок с нашего обречённого мира».

Записи тех, кто любит теоретизировать на тему смерти. Интересно, чтобы они писали, если речь шла об их детях?

Все маньяки жертвы. Таковыми они себя почитают, а их поклонники вторят им. Я тоже жертва. Жертва самого себя.

Из подъезда появляется Николай. Он направляется за угол дома. Я следую за ним. Мусорные баки находятся на пустыре. Там я и убью его. Нащупываю термопласт рукоятки ножа KaBar.

Что почувствую, когда убью его? Отмщение? Пустоту? Я не думал об этом. Не представлял. Я сотни раз прокручивал в голове процесс убийства, но ни разу не подумал о том, что будет после. Эта мысль приводит меня в растерянность. На миг я перестаю идти.

Совершив убийство, кто-то испытывает оргазм. Как Чикатило. Кто-то чувствует себя Богом. Как Берковиц. Некоторые бережно хранят память о своих жертвах. Как Дамер гениталии и черепа тех, кого убил.

Когда я увидел трупы Юли и Марка Ароновича, то испытал лишь отвращение. И, пожалуй, удивление от того, как быстро то, что жило, двигалось, говорило, вмиг стало аморфной массой.

Повторятся ли мои ощущения после убийства Николая? Примешается ли к ним удовлетворение от отмщения? Это можно проверить лишь опытным путём.

Крепче сжимаю термопласт рукоятки ножа. Явственно представляю себе, как нержавеющая сталь Sandvic 12C27 армейского ножа KaBar разрежет плоть Николая. И потечёт кровь.

Согласно древнееврейским письменам, то кровь — это составная часть Адама, совершенного человека. На иврите «кровь» пишется через Далет-Мем. Буква «Далет» означает дверь, «Мем» — реализацию принципов. Тем самым кровь есть дверь в мир осуществления высших принципов, а Адам — это кровь, освящённая через божественную сущность. Кровь — это Нефеш, растительная душа. Тождество Нефеш и крови указывает на жизненную силу. Поэтому теряя много крови, мы умираем.

Я иду за Николаем не больше пяти минут, но это время кажется вечностью: в голове проносятся сотни разнообразных мыслей, мчащихся чёрным роем по сознанию, словно апокалипсическая саранча.

Делаю на своей ладони глубокий разрез и топлю нож в крови. Когда я воткну KaBar в плоть Николая, то в него войдёт моя душа. Войдёт вместе с болью и разочарованием. Если глаза есть её отражение, то его глаза станут моими.

Мы почти добрались до мусорных баков. Ускоряю шаг, чтобы быть ближе к Николаю.

В тот момент, когда мои мысли фокусируются на занесении ножа, я слышу шорох и чувствую, как что-то мягкое и едкое упирается мне в лицо. Я пытаюсь отнять его от себя, но некто намертво держит его у меня под носом. Ещё одна судорога, и туман окутывает моё сознание…

Густая, смолистая ночь. Я лежу. В висках простреливает тупая, ноющая боль. Ничего не соображая, я пытаюсь подняться, но сил нет. Как слепой, шарю вокруг руками, идентифицируя мир на ощупь. Наконец, могу видеть: вокруг мешки, камни, шершавые куски пенопласта. Руки упираются в драный линолеум, присыпанный меловой пылью. Похоже, я на свалке строительного мусора.

Что со мной? Вспоминаю мягкое и едкое у себя под носом. Что это было?

Ощупываю голову руками — всё цело. Проскальзывает паническая мысль: вдруг меня привили вирусом. Подсвечивая себе мобильником, осматриваю тело на предмет ран и крови. Потом ещё раз внимательно ощупываю голову и шею. Вроде бы всё нормально.

Я успокаиваюсь и тут же вновь впадаю в панику: первая мысль — что с Николаем; вторая — неужели опять я не смог убить сам?

Точно знаю, что он уже мёртв. Его убили. Я знаю это. Таинственный убийца вновь исполнил моё намерение. Интуиция подсказывала мне, так и случится. И это облегчение для меня, потому что я бы не смог убить сам.

Каждый раз, когда я хотел, чтобы кто-то был мёртв — он умирал. Словно внутри меня поселился злой всемогущий бог, способный убить одним лишь намерением. Достаточно просто захотеть. Всего лишь представить их мёртвыми. И они погибнут. Но, если Николай убит, то неужели всё? Конец истории?

Я с трудом поднимаюсь. Голова идёт кругом. Почти на четвереньках, сгорбившись, я преодолеваю груды строительного мусора. Вижу перед собой мусорные баки, двух людей рядом. Это те самые баки, у которых я хотел убить Николая.

Подхожу ближе, вплотную. Две старушки обыденно, почти без эмоций переругиваются друг с другом, споря, кто пойдёт вызывать полицию.

— В чём дело? — говорю я, глядя на распластанное среди отходов тело.

Одна из старух:

— А то не видно? Убили.

— Кто?

— А чёрт его разберёт! Полицию надо вызвать — они разберутся…

Мелькает мысль, а вдруг это не Николай?? Я склоняюсь над телом. Даже в темноте замечаю рыжую щетину. Убийца не подвёл. Это труп Николая.

Из его груди торчит армейский нож KaBar рукояткой из термопласта наружу. Нержавеющая сталь Sandvic 12C27 наполовину утоплена в груди. Глаза над рыжей щетиной открыты и выпучены. В них нет печали, страха или тем более раскаяния. Только презрение и насмешка.

Его убили. Убийца усыпил меня и исполнил мою работу. Значит, он следил за мной всё это время, шёл по следу, как гончая за зайцем. В решающий момент он убил. Для чего? Так поступает только тот, у кого есть веские основания для убийства, тот, кто хочет сам нанести смертельный удар. Он мог убить Николая когда угодно, но дождался меня, словно знал, что я готовлюсь к убийству. Убийца где-то рядом со мной. Но кто? Тот, с кем я, так или иначе, общался.

Я перебираю знакомых. Вспоминаю смс от Инны и Нины: «Теперь у тебя появилась веская причина убить, и мы тебя понимаем». Мы играли в «правда-ложь», и я рассказывал им о том, что хочу отомстить. Неужели они?

Но они едва знакомы, чтобы действовать сообща. Они ничего не знают ни о секте, ни о фашистах, ни обо мне. Мы только трахались и болтали о всякой чепухе. Николая убили ударом ножа в грудь, Марка Ароновича — в шею. Оба разом я был совсем рядом. Неужели они беспрерывно следили за мной? Слишком ловко всё сделано, слишком умно, как для них.

Да и как две девушки могли зарезать мужчин, будто Рэмбо? И при чём тут Юля? Наконец, в чём мотив Инны и Нины?

Нет, это паранойя. Убийца кто-то другой. Кто тот человек, который идёт за мной по следу? Или нет никакого преследования?

Принцип Оккама: из всех объяснений выбирать самое правдоподобное. Мне просто надо понять, кто действительно имел мотив убить.

Все трое убитых принадлежали к секте Кали. Одного из них, Марка Ароновича, «заказал» Яблоков. Так он обезглавил конкурентов. Николай мог занять место Шварцмана в секте, но убит. Мотивы сходны. Значит, весьма вероятно, что и преступник один и тот же. Яблоков! Узнаю его методологию: выставить прикрытие (в данном случае, меня) и отправить подстраховку, если прикрытие «сдрейфит». Дальше он должен уничтожить прикрытие. Меня.

Терзаемый домыслами, я склоняюсь над Николаем, будто надеясь найти зацепки, но ничего нет. Только торчащий нож и рыжая щетина.

Глядя в эти презрительные глаза трупа, я понимаю, что тот, кто пишет мою историю, отошёл в сторону, предоставив мне самому решить судьбу главного героя. Он вручил мне в руку перо и предложил написать концовку. Выбор за мной, а, значит, ад стал управляем.

Глава девятнадцатая

I

Сегодня ночью мне снились те, для кого я стал последним воспоминанием в жизни.

Сначала мне явились девочки-самоубийцы, Маша и Лена. Когда они растаяли, превратившись в две кровавые лужи, появилась Даша, девочка-гот. В её шее и чреве зияли две выжженные уксусом дыры. Она смотрела на меня взглядом волнистого попугая и шевелила вспухшими губами, но я не мог расслышать её.