Волга впадает в Гудзон - Фридрих Незнанский

Голубинская знала, что машина Томилина должна подъехать самое большее через пятнадцать — двадцать минут: за полторы недели слежки, вплоть до момента, когда бизнесмен засек «хвост», его расписание ни разу существенно не менялось, — это же надо быть таким занудой в его возрасте?! Чем бы он ни занимался днем, вечером Томилин возвращался в особняк всегда в одно и то же время. Спешил поужинать дома? Возможно, ухмыльнулась про себя Голубинская, проблемы с желудком — у большинства из них язва. Впрочем, очень скоро и эта проблема станет для господина Томилина неактуальной.

Она немного поерзала на ветке, оказавшейся все-таки не настолько удобной, как хотелось бы. Однако вполне терпимо… вполне! На мгновение мелькнула злая мысль об этом тунеядце Аркашке, расположившемся в машине со всеми удобствами. Но насчет Аркадия она для себя и так все решила. Об этом потом! Ясно одно: делиться с ним будущей красивой жизнью она не станет, хватит с него и этих лет, проведенных за чужими спинами!

В следующую минуту Регина насторожилась: со стороны дороги ей послышался отдаленный шум мотора. Так и есть! До чего ж удобно расположен особняк: вряд ли едет кто-то чужой, наверняка Томилин, не подозревающий, что жить ему осталось считаные минуты. Регина подобралась, сжавшись, словно пантера перед прыжком, подняв ствол и теперь глядя на квадрат двора сквозь прицел. Ах, как давно не сужался для нее мир до маленького, горячего, как сгусток плазмы, пространства, охваченного прицелом!

Да, это был он — Голубинская в момент выстрела почти любила свои жертвы, дающие ей это упоительное ощущение власти? Чего-то еще, не передаваемого обычным языком?

Темная машина Всеволода Ивановича Томилина въехала в распахнувшиеся перед ней ворота, за которыми была сегодня абсолютная тьма, ни одно окно в доме напротив не светилось: очевидно, соседи, весьма кстати для Голубинской, уехали в город. Она и сама ощущала себя сейчас сгустком тьмы, притаившимся во тьме же, терпеливо поджидающим свою жертву.

Машина Томилина достигла центра двора на скорости не более двадцати километров в час и окончательно стала напротив входа в особняк. Пассажирская дверца находилась со стороны Регины. Все дальнейшее она знала наизусть.

Вначале из «десятки» выберется этот осел охранник, он же водила. Тупо оглядится по сторонам, обойдет машину и откроет пассажирскую переднюю дверцу, выпуская Томилина. В какое-то мгновение, когда бизнесмен начнет выбираться наружу, охранник автоматически отступит в сторону, и на несколько секунд голова бизнесмена окажется на одной линии со стволом ее оружия, в пространстве прицела. Этого времени ей будет вполне достаточно. А если оболтус охранник успеет прикрыть своего хозяина собственной спиной? Что ж, тем хуже для него! Только он не успеет. Недаром она, Регина, была ученицей человека, который не промахивался никогда — ни в горах далекого Афгана, ни в путанице городских улиц. Никогда и ни разу! И она его не подведет, так всегда было и будет…

Все эти мысли пронеслись в голове Голубинской почти мгновенно, а затем еще одна мысль, успевшая мелькнуть, но так и не успевшая оформиться: почему никто не выходит из «десятки»? Машина Томилина слишком долго стоит с закрытыми дверцами, поче…

В следующую секунду Регина ослепла. Значительно позже она поймет, что в лицо ей ударил сноп света из обычного, но очень сильного фонаря или, возможно, прожектора. Но в тот момент она действовала инстинктивно: зажмурившись, автоматически нажала на спуск, еще не слыша лающих мужских голосов где-то внизу: «Бросить оружие!.. Вы окружены!..» Она продолжала стрелять в пустоту, вначале в сторону машины, потом, вновь инстинктивно, вниз, потом — потом обойма кончилась, она почувствовала это мгновенно, и только тогда, все еще лишенная возможности видеть, закричала…

Это был почти нечеловеческий вопль, заставивший содрогнуться мужчин внизу, успевших повидать на своем веку всякое. Вопль, почти рычание, преисполненный такой злобы, что трудно было поверить, что кричит женщина. Она в отчаянии, не веря в происходящее, швырнула вниз пистолет и бросилась за ним сама — из слепящего света во тьму…

До земли она не долетела. Руки, подхватившие Голубинскую, продолжавшую теперь уже выть, словно израненная волчица, были ловкими, сильными и безжалостными. Осознав это, она умолкла так же внезапно, как начала кричать, словно захлебнувшись, и потеряла сознание.

В машине сделалось постепенно холодно, гораздо холоднее, чем можно было ожидать от нынешней осени. Но включить движок и обогреватель Аркадий все-таки не решился. Не решился нарушить распоряжение Регины — завести «тойоту» в определенное время, которое должно было наступить почти через пятнадцать минут.

Он вспомнил, что в багажнике среди прочего хлама должна валяться старая куртка, и, подумав, выбрался из машины, открыв предварительно багажник. Чего-чего, а хлама там было предостаточно: Голубинскую всегда просто бесила его манера набивать машину всякой дрянью, а из багажника устраивать настоящее хранилище ненужных вещей.

Покопавшись в нем на ощупь, наткнувшись на кучу каких-то мелочей, включая оставшиеся от прежней операции коробки с гримом и накладные усы, он обнаружил наконец куртку, заваленную всевозможными мелкими и крупными предметами, в самом дальнем углу, захлопнул багажник и вернулся в салон.

Стало немного теплее, но время по-прежнему тянулось медленно. Наконец пятнадцать минут миновали — и Аркадий аккуратно повернул ключ в замке зажигания. И именно в этот момент или за мгновение до него услышал непонятный вой… «Господи, что это?! — Шварц на мгновение окаменел, не веря собственным ушам. — Кто?..»

Возможно, Регина всего лишь ранила Томилина и это он так жутко воет от боли или… Нет! Только не это!

Он еще не осознал до конца страшной мысли, обрушившейся на него, а его руки, ноги уже сами делали свое дело, делали почти с немыслимой, знакомой только трусам скоростью, заставляя «тойоту» сорваться с места.

Это было, разумеется, ошибкой: на плохой, узкой дороге, по которой сюда они ползли с огромной осторожностью, машину сразу же крутануло, «тойота» ткнулась носом в кусты, но роковым разворот все же не стал, и это отрезвило его. Вновь включив заглохший двигатель, Аркадий усилием воли заставил себя унять дрожь в руках и коленях и аккуратно сдал назад. Затем выровнял руль и медленно тронул машину по неровной, узкой дороге в сторону шоссе, на которое она выходила. Выезд — он помнил это — был довольно крутым, в темноте это сулило определенные трудности… Правда, не те, которые он ожидал.

Выехав из последних перед трассой кустов, «тойота» высветила фарами не спасительный выезд на отчетливо слышимое уже шоссе, а бело-желтый бок чужой машины, перекрывавшей ей дорогу.

В следующее мгновение на крыше чужака вспыхнула синяя мигалка, и в уши Аркадию ударил почти невыносимый по силе вой сирены. Шварц никогда не относил себя к породе бойцов, его стихией всегда была закулисная деятельность. И сейчас он вдруг ощутил удивительное чувство, сходное с успокоением.

«Все, — подумалось ему. — Вот и все… наконец-то!»

И сразу вслед за этим удивился такой глупой мысли. «Тойоту» он заглушил сам, еще до того, как из оживших вокруг машины темных кустов появились люди. У них в отсвете синей мигалки были, как подумалось ему, очень странные, почти инопланетные лица. И прежде чем они распахнули машину и вытащили его наружу, он сделал это сам и словно со стороны услышал собственный, ставший тонким голос:

— Только не стреляйте, пожалуйста… Пожалуйста, не стреляйте, я безоружен… Я в жизни не держал в руках оружия!

Самое поразительное то, что это было правдой.

17

— Да-а-а… — Володя Яковлев уныло огляделся в просторной гостиной Голубинской и покачал головой. — Дай-то бог, если к завтрашнему утру управимся с этими хоромами!

— Ничего, Володечка, как говорит мой папа, глаза боятся — руки делают. — Галочка Романова улыбнулась и вопросительно посмотрела на Дубинского, только что вышедшего из спальни.

Дубинский молча кивнул, и Романова, поняв это как команду приступать к осмотру гостиной, уверенно двинулась к окну, украшенному затейливо присборенными шторами. Обыск в квартире Голубинской начался. Двое понятых с сонными и немного испуганными лицами смущенно жались в углу рядом с каким-то разлапистым растением, не решаясь присесть: женщину — здешнюю дворничиху, проживавшую в служебной квартире при домоуправлении, подняли с постели, молодой парень-консьерж и охранник в одном лице по причине позднего часа тоже похрапывал на своем посту, когда его разбудили оперативники.

— Что ж вы стоите? — усмехнулся Владимир Владимирович, указывая понятым на небольшой диванчик возле низкого, инкрустированного желтоватым перламутром карточного столика, явно антикварного, — вероятно, лет сто пятьдесят назад за ним мирно раскладывала по вечерам свои пасьянсы какая-нибудь барынька, и близко не подозревавшая, в чьи руки попадет в итоге этот столик.