Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

копьями.

– А знаешь, что означает слово «тевтоны», по мнению галлов? – спросил он Сертория.

– Не знаю, славнейший муж.

– «Тевто» означает «племя», «она» – «вода». Для галлов тевтоны – это «племя воды», якобы вышедшее из далеких морей, там, на неведомом севере. Это не кажется тебе любопытным?

Серторий не совсем понимал, что имеет в виду консул.

– Тевтоны, племя воды, – пояснил Гай Марий, указывая на реку, окрашенную в алый цвет, – погибли в воде. Вышли из воды и сгинули в ней же.

На вершину холма поднялся военачальник, принесший новости.

– Марцелл получил приказ, – доложил он. – А тевтонский царь… больше не дышит.

Гай Марий склонил голову, чуть заметно. Он только что уничтожил Тевтобода: тот едва не стал вторым Ганнибалом, но у видавшего виды консула известие о его смерти вызвало лишь легкий кивок.

Спокойствие, с которым консул выслушал донесение о гибели своего смертельного врага, возвысило его в глазах Сертория и прочих легионеров.

– Император, император, император! – восклицали римляне.

Они чуть было не решили, что возглавлявший их консул струсил, но теперь приветствовали его как императора.

Весть о великой победе вскоре дошла до Сената.

Как и новость о рукоплесканиях в честь Гая Мария, ставивших его выше остальных смертных.

XXIII

Новая война

Таверна на берегу Тибра, Рим

90 г. до н. э.

– Иногда, мой мальчик, – продолжал Гай Марий, пристально глядя в глаза племяннику, – войну выигрывают не в день решающей битвы. Одержать победу в битве, конечно же, очень важно, но войну ты выигрываешь в те дни, когда неприятель пытается втянуть тебя в бой в том месте и в то время, которые удобны для него, но не для тебя. Ты понял?

Цезарь кивнул, стараясь запомнить каждое слово.

– И не важно, что тебя оскорбляют. Ты можешь притворяться трусом и не быть им, можешь притворяться бестолковым и не быть им. Важно одно: окончательная победа. Пусть тебя называют трусом. Не вступай в бой, пока не будешь уверен в победе. Впоследствии будут помнить только одно: кто победил. Все, что было раньше, стирается из памяти. Запомни, мальчик, и больше не лезь в драку, если не можешь победить.

– Да… – ответил Цезарь. Он хотел было добавить «мой господин», но передумал и робко произнес: – Дядя.

Сказав это, Цезарь увидел, как Серторий и остальные начальники вытаращили глаза и застыли, затаив дыхание. Слова эхом разнеслись в тишине таверны на берегу Тибра:

– Ты назвал меня дядей? – Бывший сенатор повернулся к своим ветеранам и повторил очень громко, на тот случай, если кто-нибудь не расслышал: – Он назвал меня дядей.

Цезарь сглотнул слюну.

Марий снова повернулся и посмотрел на племянника, сидевшего напротив, такого бледного, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. Все выпитое вино разом ударило в голову Цезарю.

Затем Гай Марий расхохотался. Смех был раскатистым и чистым одновременно. Счастливый, искренний смех.

Цезарь облегченно вздохнул, за ним – Лабиен, а также Серторий и остальные военачальники, сопровождавшие полководца.

Марий наклонился над столом и вновь заговорил.

– Можешь называть меня дядей, – сказал он Цезарю, после чего посмотрел на Лабиена. – А ты – нет, но если ты дружишь с моим племянником, ты мне нравишься.

Тит Лабиен кивнул.

– Спасибо… славнейший муж, – промямлил он.

Гай Марий снова откинулся на спинку стула и вздохнул.

Он заговорил, на этот раз глядя в пустой кубок: было неясно, к кому он обращается – к племяннику, ко всем присутствующим или ни к кому вообще. Он высказывал вслух потаенные мысли:

– Я поведал о тевтонах и хотел бы рассказать о кимврах и о битве при Верцеллах, но меня ждет Сенат. Когда-нибудь ты узнаешь от меня о Нуманции; я многому научился после двадцати лет войны и четырехсот осад. Этих нуманцианцев голыми руками не возьмешь. Сенат… – повторил он и, помолчав, продолжил еще более отрешенно и задумчиво: – Сенат призывает меня на новую войну. Оптиматы вспоминают про меня лишь тогда, когда им страшно: война в Африке, затем тевтоны и кимвры, а теперь вот мятеж союзных городов. Если бы они прислушались ко мне, Главции и Сатурнину десять лет назад, если бы предоставили италийским союзникам гражданство и право голоса – по крайней мере, в вопросах, которые прямо касаются их, – марсы и другие союзники не восстали бы. Или к Друзу, который попытался пойти навстречу союзникам и добиться для них прав через переговоры. Но оптиматы убили Главцию и Сатурнина, вынудили меня покинуть страну, а теперь убили Друза. Союзникам оставалось только одно – начать войну.

– Ты собираешься сражаться за оптиматов против союзников? – спросил Цезарь, удивленный и разочарованный.

– Нет, мальчик, я буду защищать Рим. Затем придется его изменить и сделать наконец общим: пусть он принадлежит оптиматам и популярам, всадникам, плебеям и союзникам. Но прежде мы должны его защитить. Когда наступают испытания, не время для перебранок. Сначала надо ему помочь, а потом уже затевать споры. Только злодеи или идиоты отстаивают свои интересы в тяжелые времена. Нечто похожее произошло в Афинах, когда пришла та ужасная чума… – Он остановился, будто вышел из оцепенения, и снова посмотрел на племянника. – Оптиматы смеются надо мной, потому что я плохо говорю по-гречески, и это правда, но читать-то я читаю, мальчик. Знаешь, что рассказывает Фукидид о войне между Спартой и Афинами, опустошенными чумой?

Цезарь прочитал немало греческих текстов, но по большей части это были театральные пьесы: они казались ему интереснее папирусов с текстами по древней истории, покрытых убористыми письменами.

– Нет, не знаю, – ответил он.

Марий снова наклонился к племяннику. Серторий едва сдерживал нетерпение. Ему казалось, что нехорошо заставлять сенаторов ждать так долго, учитывая напряженную обстановку в городе. Он видел, как выглядит город, охваченный насилием, в тот день, когда не смог предотвратить побивание Сатурнина камнями в здании самого Сената.

Бывший сенатор заметил, что Серторий охвачен нетерпением, поднял левую руку и знаком велел ему молчать. Он хотел закончить рассказ о Греции.

– Афины вели жестокую войну со Спартой, и в разгар ее разразилась ужасная болезнь, настоящий мор, опустошивший город. Он был полон людей, укрывшихся за его стенами, дабы спастись от спартанцев, – азартно объяснял Марий. – Предводителем афинян в начале войны был Перикл. Ты слышал это имя, мальчик?

– Слышал, – подтвердил Цезарь, – но мало что о нем знаю.

– Великий полководец и государственный муж. В государственных делах он смыслил куда больше твоего дяди. – Марий улыбнулся. – Перикл знал, что мор следует прекратить любой ценой, но сам скончался от болезни, пришедшей к афинянам с моря. Говорят, ее завез какой-то корабль. События в Риме напоминают случившееся в те