Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии - Кристоф Баумер

Через 10 лет после первой поездки в Китай врата Такламакана, наконец, открылись для меня, и в один прекрасный осенний день, ближе к вечеру, я приехал в Урумчи, столицу Синьцзяна. Моим товарищем по путешествию был Жан Даниэль Каррар, страстный альпинист и дельтапланерист, который первым совершил полет на дельтаплане с горы МакКинли (6194 м) в Северной Америке.

Из Урумчи мы поехали в Хотан, ключевой пункт Южного Шелкового пути и нашу отправную точку на дороге в Такламакан. Более 1000 лет назад Хотан был центром преуспевающего буддистского царства на Южном Шелковом пути. Когда-то он экспортировал огромное количество шелка, производимого в его шелковичных садах, нефрита и керамики. Сегодня главный вклад в экономику вносит сельское хозяйство. Из Хотана мы планировали отправиться в Миньфэн, расположенный на южной границе бассейна Тарима, а оттуда — в Нию.

Мы сидели в кабине огромного грузовика «юнимог», который на следующие шесть недель взяли в аренду вместе с его водителем Ли у китайской нефтяной компании. Нас сопровождали еще три китайца. Вонг, наш переводчик и организатор экспедиции, был опытным путешественником по пустыне. Вихрь «культурной революции» задел и его жизнь, закалив нервы и сделав их тверже стали. Когда ему было 13 лет, школу, в которой он учился, закрыли и отправили его работать на завод, где в следующие шесть лет «прогнали» через разнообразные «перевоспитательные» программы. Освободившись, он вернулся в школу, а затем поступил в университет, чтобы изучать английский и бизнес-менеджмент. Вонг Ли был нашим поваром. Рядом с ним сидел Шэн Чен Чу, заместитель директора Исторического музея Урумчи. Комитет по культурному наследию отправил его присматривать за нами и убедиться, что мы не станем производить никаких запрещенных раскопок. Он отнесся к поездке с энтузиазмом, так как даже ему нельзя было попасть в Нию или Лоулань без специального разрешения. Нам тоже повезло с таким попутчиком, поскольку он чрезвычайно много знал о древних цивилизациях Таримского бассейна и, кроме того, оказался превосходным поваром, умевшим профессионально зарезать и выпотрошить овцу. Через несколько лет после этой нашей экспедиции его продвинули по службе, и он стал директором Комитета по культурным ценностям провинции Синьцзян, а у меня, соответственно, появился друг в верхушке этой могущественной организации. По дороге мы обсуждали название пустыни Такламакан, которая, занимая площадь в 338 000 км, является второй по величине в мире чисто песчаной пустыней — после Руб-аль-Хали на Аравийском полуострове. Вонг объяснил, что «такламакан» — уйгурское слово, означающее примерно «раз войдешь, никогда не выйдешь». Знаменитый буддистский монах Сюаньцзан, в 629 г. отправившийся в 15-летнее паломничество из Китая в Индию, описывал Южный Шелковый путь словами, которые любого могут привести в уныние:

(Покинув Нию,) путешественник попадает в неоглядную пустыню ползучих песков. Эта пустыня бесконечно простирается во все стороны, и никому не найти в ней дороги. Для путников нет других путеводных вех, кроме человеческих костей и останков животных, брошенных прежде прошедшими караванами[55].

Репутацию одной из самых суровых пустынь мира Такламакан получил вполне заслуженно. На земле мало других мест, где разница между количеством выпадавших осадков и испарением влаги была бы столь разительной. В восточной части пустыни среднегодовое количество осадков меньше 10 мм, в то время как потенциальное испарение достигает 2900 мм в год. Здесь даже существует такой феномен, как «дьяволов дождь», когда немногие выпавшие капли испаряются еще до того, как долетят до земли. Летом температура на поверхности песков достигает 80 °C, а зимой редко бывает выше нуля.

Однако существует еще одна интерпретация слова «такламакан»: виноградник. Возможно, она, кажущаяся сегодня несообразной, когда-то полностью соответствовала описанию цветущих городов-оазисов. Две тысячи лет назад климат был во многом другим. Как жемчужины в ожерелье, плодородные оазисы выстроились вдоль Шелкового пути, и жизнь в них начала замирать не ранее IX века, в результате усиления засушливого климата в Центральной Азии, а также крушения империй Китая и Тибета. Благодаря сложной ирригационной системе города могли поддерживать жизнь людей, противостоя иссушающему зною и непрерывно наползающим пескам. Сегодня там, где когда-то шли тяжело нагруженные караваны, царит молчание песчаного океана. Но именно благодаря столь сухому климату руины Нии и Лоуланя и лежащие в них сокровища смогли сохраниться.

— У этой пустыни есть и китайское название, — добавляет Шэн, — Лю-Ша, означает «странствующие пески» (вариант — «шесть дьяволов». — Примеч. пер.).

Из-за постоянно дующих северо-восточных ветров некоторые из песчаных барханов движутся на юг со скоростью до 50 м в год. Та дорога, по которой мы ехали, 1600 лет назад пролегала на 60 км южнее.

Вечером мы добрались до Миньфэна, где время, кажется, остановилось году так в 1970-м. На главной площади стояла трехметровая каменная стела, прославляющая достижения «культурной революции» китайскими иероглифами и кириллицей. Эта стела под стать громадной каменной статуе «великого кормчего» Мао Цзэдуна в Кашгаре. До конца 1970-х такие статуи в Китае стояли повсюду, но с тех пор их в основном снесли — везде, кроме Синьцзяна. Возможно, горожане предвидели, что их статуя станет туристической достопримечательностью.

Во всяком случае, очень немногие туристы приезжали в Миньфэн до нас — если вообще приезжали. Как только мы с Жаном Даниэлем выбрались из грузовика, вокруг нас собралась большая толпа. Сотни людей оборачивались поглазеть на двух длинноносых «иностранских чертей». Дважды мы становились виновниками дорожных заторов, поскольку возницы тележек, влекомых ослами или быками, велосипедисты и даже некоторые водители останавливались, чтобы рассмотреть нас получше. Несколько особенно отважных юнцов подбегали, чтобы дернуть за волоски на наших руках и убедиться, что они настоящие, а не приклеенные, как у актеров в китайской опере. Старуха, проходившая мимо с большой миской супа, при виде нас испустила вопль и в ужасе всплеснула руками, будто столкнулась нос к носу с самим сатаной. Миска упала на землю и разбилась вдребезги. Виноватые и пристыженные, мы поспешили в свои спартанские апартаменты, сопровождаемые свитой зевак.

Через несколько дней, закупив необходимые припасы, мы отправились из Миньфэна в Нию. Две панически блеющие овцы и несколько кур были погружены в кузов «юнимога» — наш запас мяса для путешествия. И вот уже мы на большой скорости несемся по песчаной дороге, следуя на север вдоль течения узкой речки Нии. Две тысячи лет назад она и вправду достигала города, но сегодня уходит в песок за 70 км до руин. Листва тамарисков, обрамляющих русло, сияла золотом в солнечном свете. Время от времени дорогу перебегала лисица, иногда группка верблюдов начинала встревоженно бить копытами при приближении нашего рычащего грузовика. Через пять часов мы обогнали астматический тракторишко, в открытом прицепе которого сгрудились, как овцы, человек сорок. Мы остановились, чтобы расспросить их о Нии.

Я поприветствовал главного среди них, имама в тюрбане, словами:

— Ас-салам алейкюм (мир тебе)!

— Ва алейкюм ас-салам, — ответил он, несколько удивленный тем, что иностранец обращается к нему по-арабски.

Мне повезло: будучи самоучкой, имам Хассан говорил по-арабски не намного лучше меня.

— Мы держим путь, — сказал он, — в Мазар, к мавзолею Джафара аль-Садыка.

Джафар аль-Садык (не путать с шестым имамом шиитского направления в исламе, его тезкой!) был прямым потомком Пророка, мусульманским святым и мистиком XVII века, который распространял ислам в восточном Туркестане. Его высоко чтят в этом регионе. Имам сообщил мне, что они предпочли бы совершить паломничество в Мекку, но, так как это каждый год дозволяется лишь ограниченному числу паломников, да и цена очень высока, они почитают мавзолей аль-Садыка как «вторую Мекку».

— Для нас три паломничества к мавзолею Джафара аль-Садыка приравниваются к одному путешествию в Мекку, — объяснил он. Затем имам одарил меня скептическим взглядом и спросил: — Вы мусульманин? У вас ужасный акцент, но вы говорите на классическом арабском, языке нашего Пророка.

Пришлось его разочаровать, но в одном он был прав: я действительно изучал классический арабский язык в Швейцарии под руководством образованного египтянина. Но Хассан меня утешил:

— Не печальтесь, может быть, ваше сердце еще найдет путь к исламу. Но все равно, быть христианином в тысячу раз лучше, чем коммунистом.

К вечеру мы добрались до селения Кабаказган, состоящего примерно из двух десятков глинобитных домишек, и посетили мазар (мавзолей. — Примеч. пер.) Джафара аль-Садыка. Мы шли мимо многочисленных одинаковых могил: глиняный холмик и прямоугольный деревянный заборчик вокруг. Рядом с каждой в песок были воткнуты деревянные шесты до трех метров высотой, с привязанными к ним разноцветными кусками ткани. Там были и большие по размерам захоронения, подземные, со склепами, сложенными из древесных стволов. Пройдя сквозь деревянные воротца, украшенные множеством флажков, конскими хвостами и звериными шкурами, мы поравнялись с гробницей аль-Садыка, которая оказалась непритязательной деревянной постройкой. Ее полностью скрывал от взгляда целый лес красных, желтых, белых и зеленых флагов с начертанными на них молитвами из Корана. Я как будто перенесся в Тибет. Внутри мавзолея столь же пестрое зрелище радовало глаз: дюжины, если не сотни цветных вымпелов, а в центре — саркофаг под покровом из темно-красной ткани, украшенной видами Мекки, мусульманскими символами веры и именами Мухаммеда и его зятя Али.