Замок Отранто и другие истории - Гораций Уолпол

дитя мое.

И наскоро поцеловав дочь в щеку, заалевшую при известии о завтрашнем знакомстве с женихом, Джакопо ретировался.

На следующее утро Ланфранки прибыл к дому торговца точно в назначенное время и, разумеется, был принят со всеми почестями. Маддалена стояла у окна, прислонясь к решетке: взгляд устремлен вдаль, на растянувшиеся за домом поля и виноградники, что у самого горизонта сливались с голубыми очертаниями Апеннинских гор. Девушка казалась совершенно спокойной. Она будто и не замечала присутствия того, кто вот-вот намеревался стать ее мужем, не удосужившись завладеть ее сердцем. На самом деле под внешним спокойствием бушевало пламя. И все же невозмутимый вид и неприступная красота Маддалены, едва удостоившей претендента взглядом, порядком смутили непривыкшего к отпору светского вельможу. Его пронзительные серые глаза, оттененные темными густыми бровями, выдавали в нем человека, который к своим тридцати годам привык скорее повелевать, чем просить. В тот день он разоделся в шелковый зеленый камзол, отделанный золотым шитьем, а в руке держал такой же зеленый берет, украшенный орлиным пером.

Как только Джакопо вышел, предоставив гостю объясниться, от мимолетной растерянности и неловкости Ланфранки не осталось и следа — к нему сразу вернулись самообладание и манеры хозяина положения. Глядя на Маддалену похотливым взором заядлого повесы, он взял ее за руку. На девушку обрушился поток комплиментов и заверений в любви. От неожиданности она отпрянула, тем самым еще пуще раззадорив настырного поклонника: он притянул ее к себе и попытался обнять.

— Так вот как вы платите моему отцу за добро, синьор? Посягая на его дочь? — молвила девушка с видом такого оскорбленного достоинства, что Ланфранки вновь на миг оторопел. Маддалена, воспользовавшись его замешательством, высвободилась и стремительно покинула комнату.

Джакопо, который вернулся, довольно ухмыляясь и потирая руки, был поражен представшей перед ним картиной: гость стоял неподвижно, словно его приковали к месту. Старик мудро решил не начинать расспросов, а предоставить тому возможность все объяснить. Однако Ланфранки поспешно откланялся, ни словом не обмолвившись о цели своего визита, и даже не обернулся на заверения Джакопо, что тот почтет за честь вновь принять его на следующий день.

Назавтра Ланфранки все же пришел, но непреклонная Маддалена наглухо заперлась в своих покоях и не выходила оттуда до тех пор, пока незадачливый претендент не удалился. Так продолжалось несколько дней: девушка пребывала в твердой уверенности, что отец никогда не выдаст ее замуж против воли, а тем временем продолжала тайно встречаться с Борджиано — ведь препятствия лишь разжигают любовь. Часто, когда все домочадцы спали, влюбленные гуляли под луной по едва видимым тропинкам сада, спускавшимся от дома к живописному берегу реки. Там заставал их рассвет — самые прекрасные мгновения дня, когда первые лучи восходящего солнца льются из-за горных вершин, озаряя древние камни Каррары и белый мрамор Пизы, или мерцают на зеленых волнах далекого Тосканского моря. Для нашей пары тот предрассветный час был окрашен печалью, ибо наступал миг расставания.

Так обстояли дела, когда Италию сотрясли слухи о вторжении французов под предводительством Карла Восьмого. Властное, неудержимое наступление его войск на юге повергло жителей в глубочайший ужас и смятение. Одни предвидели, что от их прекраснейших городов останутся лишь дымящиеся развалины, и не ошиблись: через месяц или два упадок и разорение охватили всю Италию. Другие же, имея на то истинные или воображаемые причины, посчитали, что терять им больше нечего, и примкнули к французским захватчикам, узрев в них своих ангелов-избавителей.

Из-за постоянных, хотя и не таких открытых посягательств флорентийцев на территорию Пизы искры вражды, давно тлеющие с обеих сторон, еще до вторжения Карла разгорелись жарче прежнего. Пизанцы пришли в полную боевую готовность, однако от явных враждебных действий до поры воздерживались. Как тигрица, притаившаяся в логове, Пиза не желала нападать первой и вместе с тем была полна решимости дать отпор любому посягательству на свою свободу. Впрочем, отнюдь не терпение, а сознание того, что собственная плохо подготовленная и неорганизованная армия — не чета флорентийским кондотьерам, было главной причиной вынужденной сдержанности горожан.[9]

Теперь же им казалось, что само Провидение надоумило Карла отправиться по другую сторону Альп. Едва французы отошли от Лукки в направлении Пизы, как жители последней высыпали навстречу королю, приветствуя и осыпая его восторженными изъявлениями благодарности за спасение своих земель. Коварный, искушенный в политике монарх не скупился на обещания, которые и не думал выполнять. Милостиво приняв горячую поддержку пизанцев, король заверил, что защитит их от Флоренции. Новость привела осмелевших горожан в бурный восторг: все ненавистные флорентийские эмблемы и флаги были сорваны, и разнесшийся по городу колокольный набат, суля свободу одним, прозвучал смертным приговором для других.

Джакопо, разумеется, оказался в опале, однако ввиду почтенного возраста и влияния среди представителей знати, ему дали два дня на обдумывание, поставив перед выбором: беспрепятственно покинуть Пизу или остаться в стенах города, рискуя подвергнуться гневу озверевшей толпы. Тем временем Ланфранки продолжал настойчиво домогаться Маддалены, и хотя он мало преуспел со дня их первой встречи, тон его после описываемых событий заметно поменялся: он стал требовать немедленного заключения брака, всячески давая понять, что тем самым он окажет им услугу.

Вечером того дня, когда армия Карла вступила в Пизу, Мьяли Ланфранки в очередной раз предстал перед Джакопо. Одет он был небрежно и вообще производил впечатление человека, только что вернувшегося с попойки. Старый торговец с дочерью находились в самых удаленных от улицы покоях, подальше от глаз случайных прохожих. Темные гобелены и полумрак комнаты дополняли хмурый вид ее обитателей и еще более подчеркивали неуместность пестрого наряда Ланфранки. Поднявшись навстречу гостю, старик встретился со взглядом змеи, наметившей свою жертву: перед ним стоял безжалостный и полный решимости палач, чье слово определит, жить им или умереть. У Джакопо подкосились колени, а сердце сидящей поодаль Маддалены едва не выпрыгнуло из груди.

— Почему у вас такой мрачный вид, любезнейший? — бодрым тоном приветствовал вошедший. — Гляди-ка веселее! Пока я не прикажу, ни одна собака в Пизе вас не тронет и ни один волос не упадет с твоей седой головы.

Джакопо молчал.

— Да не дрожи так, старик, не то я сочту тебя трусом! Клянусь тебе, отцу моей невесты, что защищу обоих, будьте вы хоть десять, да что там — хоть тысячу раз флорентийцами!

При этих словах Маддалена заплакала.

— Неужто я вижу слезы в канун свадьбы?! Полно тебе, моя пташечка, да не омрачат никакие тучи наш медовый месяц! — продолжал Ланфранки развязным тоном. Он подошел к Маддалене и попытался ее приобнять, но та его оттолкнула.

— Перестаньте сейчас же!