Деяние XII - Павел Виноградов

От тоски по уюту до боли стиснула зубы. Пока изо всей этой благодати имел место лишь дождь, преследовавшей её весь день во Фриско и настигнувший здесь. Припарковав машину (не очень-то приставшую столь влиятельной даме – давно пора сменить на что-нибудь попрестижнее), прихватила из кучи покупок на заднем сидении коробку с пиццой и бутылку кьянти, и опрометью кинулась к двери преподавательского домика, на ходу вытаскивая из сумочки ключ. Покупки могут полежать в машине до утра – она никого не ждала на праздник, да и шопинг свой совершила разве что из приверженности традициям и желания отвлечься от работы.

Мимоходом отметила небрежно припаркованный претенциозный красный «корвет», но, едва подумав, что он тут делает, тут же забыла о нем, окунувшись в предвкушение отдыха. Перспектива одинокого Рождества с Сэлинджером и конфетами приводила её в состояние детского веселья. Она устала от людей, от интриг и дипломатии, иной раз столь изощренной, что граничила с идиотизмом, от необходимости все время искать скрытый смысл слов и выражений лиц. Адовой работой, совершённой за этот год, она честно заслужила несколько дней покоя и тишины.

Теперь её ждал камин, ужин с вином и постель. И – упоительный завтрашний день. Пожалуй, она даже отключит телефон – по делу всё равно никто не позвонит. А ей самой звонить некому. Разве что Кимбелу. Но один Бог знал, куда ему сейчас звонить… Кроме того, она вовсе не была уверена, что этого мальчика уместно поздравлять с Рождеством…

Открывать двери квартиры, имея в руках большую коробку и бутылку, было страшно неудобно. Надавила на дверь плечом, и – ввалилась в тёмную прихожую. Дверь была не заперта.

Чувство опасности сработало с опозданием – спецкурс в одном из тайных тренировочных лагерей Клаба она проходила слишком давно. Но всё же некоторые навыки в неё вложили: осторожно прикрыла дверь, положила продукты на пол, рука ловко нырнула в правый карман джинсов – там была дыра, открывавшая доступ к кобуре на бедре. Штука была крайне неудобной, кроме того, крепилась на поясе для чулок, а она их терпеть не могла и всё тосковала по колготкам. Но Сахиб требовал от неё всегда носить оружие. Она же подозревала, что старомодному мальчику просто нравятся женщины в чулках…

Сейчас же в панике благословила его настойчивость – в её руке тускло блеснула «беретта», изящная и маленькая, но способная проделать в противнике приличную дырку. Сжав сознание в тугую пружину, проскользнула в свою уютную комнату, осквернённую теперь тошнотворными токами опасности.

– Ты бы положила свою пукалку, Дульси, – нагловатый голос раздался из тёмного угла, там, где камин. – Всё равно ведь стрелять из неё не умеешь.

– Тебя пристрелить суме-ею! – заверила она, сразу поняв, с кем имеет дело. Но знание это ничуть не успокоило.

– Если бы тут было светло, бэби, – продолжал голос и в нём отчетливо различались хмельные интонации, – ты бы увидела, что на тебя направлен мой старина сорок пятый. А если уж я начну палить из этой пушки, тебе просто башку оторвет. Так что убери пистолетик и садись, разговор есть.

Она не раз видела Ковбоя пьяным и сейчас понимала, что если он вломился в её квартиру, значит, градус его бешенства поднят до критической отметки. В таком состоянии он был способен на всё. Застыла в растерянности.

Вспыхнул свет – Ковбой дернул выключатель торшера. Да, это был он – в кресле у камина, в сбитой на затылок шляпе, сложивший ноги в выпендрежных сапогах на журнальный столик, прямо на стопку изданий по политологии и геополитике – и на Сэлинджера! В правой его руке действительно торчал здоровенный револьвер, правда, направленный не прямо на Мэм, а несколько в пол. А в левой – стакан, в котором уже почти не осталось янтарного напитка. Источник его находился на столике, и Мэм с возмущением признала в нём свой собственный «Джек Дэниэлс», обычно втуне пребывающий в баре. Что незваный гость не преминул подтвердить:

– Поганый у тебя виски, Дульси, – осклабился он. – Ты же знаешь, я в этом отношении не патриот.

– Что поделаешь, не жда-ала тебя… – злобно оскалилась Мэм, первоначальный испуг которой постепенно переходил в бешенство.

Впрочем, пистолет опустила. Ковбой тоже вбросил кольт в наплечную кобуру, допил виски, и, опровергая собственное суждение о нём, наполнил стакан снова.

– Спрячь, спрячь своего коротыша, – рассмеялся он в лицо Мэм. – А то он по твоей киске соскучился…

Передернувшись от злости, она прошипела:

– Нет уж-ж, я его пока подержу-у.

– Ну-ну, – покладисто кивнул Ковбой, делая здоровенный глоток из стакана.

Не поворачиваясь к нему спиной, отошла к дивану, села, вперив ненавидящий взор в пьяного мужчину. Однако того это, похоже, ничуть не волновало. Допив стакан, он грохнул его о столик и, в свою очередь, грозно воззрился на Мэм.

– Дульси, ты перешла черту! – прорычал он, прицепив к сказанному, по обыкновению, пару «факов».

Она посмотрела на него с наигранным недоумением.

– Орден Саркофага, – прорычал Ковбой.

– И что? – продолжала она изображать непонимание.

Это вывело его из себя:

– Прекрати придуриваться! – рявкнул он. – Ты отлично знаешь, о чём речь. Мне не нравится, что ты подбираешься к Ордену. Тем более, я прекрасно знаю, зачем тебе это…

– Если знаешь, знаешь и то, по чьему приказу я это делаю…

Ковбой тоже знал толк в сквернословии – он нецензурно выражался минуты три, не повторившись ни разу. Когда слегка выдохся, схватил бутылку и прикончил её прямо из горлышка. Мэм смотрела с возрастающим ужасом. Она просто не знала, что предпринять: здесь не могла помочь ни служба 911, ни её связи в Белом доме и Сенате, ни даже членство в Клабе. Разве что Сахиб. Но где он, Сахиб?.. Приходилось рассчитывать только на себя.

– Грязный английский педик пропихивает грязную чёрную шлюху в компанию чистых белых джентльменов, – задыхаясь от ненависти, резюмировал Ковбой.

– Джордж, ты пьян, – натянув на лицо профессорскую строгость, проговорила она.

Но внутри её все заледенело: таким она Ковбоя ещё не видела. И даже не могла себе представить, чтобы кто-либо осмелился сказать о Сахибе ТАКОЕ.

В ответ раздалась ещё более грубая ругань.

– Поди, поди, пожалуйся на меня своему… – он выхаркнул словцо, от которого в лицо Мэм бросилась кровь. – Только тебе придется далеко за ним бежать на своих обезьяньих лапах!

– Ты с ума сошел…

– Он сдох! Понимаешь, сука, твой любимый мальчик подох! Его пристрелили вьетконговцы, и кишки его теперь таскают по джунглям шакалы! Чтобы донести на меня, тебе придется сначала побегать за ними…

У Мэм зазвенело в ушах, перед глазами потемнело. Ковбой, похоже, наслаждался её реакцией, так и излучая самодовольство. Вытащив из кармана сигару, откусил кончик и победительно раскурил, не отрывая взгляд от поникшей женщины.

– Это неправда, – тихо проговорила она.

Ковбой пожал плечами.

– Спроси косоглазого Цзи, спроси ублюдка Милорда. Они готовили его операцию в Камбодже, но что-то пошло не так. Или они устроили, чтобы пошло не так… Он ведь всех уже достал, этот твой Сахиб.

Мэм не выдержала. Пистолет выпал из безвольной руки на пол, а она рухнула лицом в подушку. Тело сотрясалось рыданиями.

Ковбой, не выпуская сигару, тяжело поднялся из кресла и вразвалочку подошел к ней, по дороге не забыв пинком отправить «беретту» в дальний угол комнаты. Возвышаясь над рыдающей женщиной, рассматривал ее, иронически прищурившись.

– Ну, ну, Дульси, поплачь. Ты же знаешь, как меня это заводит…

Продолжая влажно улыбаться, он водрузил свободную от сигары руку на её вздрагивающий зад. Она дернулась, попыталась перевернуться, но он, зажав сигару зубами, удержал её за шею. Мэм забилась рыбой, но, похоже, руки Ковбоя были стальными.

Он тяжело задышал, сигара выпала изо рта на пол.

– Вот мы и познакомимся ближе, чёрная стерва, – прохрипел он, пытаясь расстегнуть её джинсы.

Она отбивалась с яростью пантеры. Но парень был чертовски силён. Постепенно джинсы сползли, открыв трусики в тон белым чулкам, маленькая чёрная кобура на правом бедре смотрелась пикантно и вызывающе. Ковбой глухо зарычал и мощным движением сорвал с неё остатки белья – она только жалобно всхлипнула. Он расстегнул свои штаны и, хрипя, стал пристраиваться…

– Ты думаешь, я это сделал, потому что воспылал безудержной страстью к твоим негритянским мощам?..

Он вновь возвышался над ней, приводя в порядок свою одежду.

– Нет, макака. Ты мне отвратительна, запомни. Но я должен был показать тебе, кто теперь хозяин. Так, чтобы до тебя дошло. И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Он грубо развернул её. Открылось зарёванное лицо, до крови прокушенная губа. Тёмные глаза испускали такую волну ненависти, что даже Ковбой на мгновение потерял пьяный кураж. Но тотчас вернул его назад.

– Слушай, что я скажу. Ты снимешь свою кандидатуру в члены Ордена. Это раз. Ты забудешь о Копье. Это два. Ты поддержишь мою кандидатуру в президенты Клаба. Это три. И, последнее: когда я стану его президентом, ты будешь поддерживать все мои шаги. Абсолютно. Ты поняла, чёрная сучка? Скажи, поняла?!