«Сварщик» с Юноны (СИ) - Трунов Сергей

Четвёртый день идём без происшествий, суда выровняли скорости, жизнь на каждом вошла в привычную походную колею. Я возобновил занятия на палубе, погода для которых превосходная: начало мая, солнце ещё не жаркое, но уже парит и ветер крепкий, но теплый, так что физкультурничаем босые и с обнаженными торсами. С некоторых пор команда на «Авось» возмутилась: мол, «мы тоже хотим!», так что без их делегаций не начинаем. Французы с «Санта-Моники» поглядывают с завистью, дошло до того, что де Лаваль напросился к нам с Фернандо, Хвостовым и Давыдовым в партнеры на фехтование. Пусть, школа иная, чтобы разнообразить технику и завязать неформальные взаимоотношения трудно придумать более удобный случай.

Вчера, когда после занятий обливался водой и обтирался полотенцем, подошел к стоящему у борта Лангсдорфу:

— Григорий Иванович, а давайте-ка к нам, а?

Естествоиспытателя смутить трудно, он улыбаясь погладил неразлучный светописец:

— Ваша Светлость Николай Петрович, да я его за день натягаюсь столько, что Вам такие нагрузки и не снились. А погодка-то хороша, а? Дышать не надышишся! — переключил он разговор со скользской темы. Потом протянул руку и пощупал моё, ну то есть совладельца моего тела, Резанова, левое предплечье и проговорил задумчиво: — А ведь Ваш шрам от вражеской сабли почти исчез.

Я-то ничего об этом ранении не знал, а Резанов внутри меня перехватил управление телом и правой рукой принялся мять и тыкать пальцами шрам, изумленно проговорил:

«Савелий, и впрямь почти исчез! Ей-Богу! А ведь было руку турок в рубке не отсек, на коже почитай держалась, рукой не полностью владел до тебя…» — тут было о чём подумать. Что же это получается: организм регенерирует что ли? Бред какой-то… Или резановские сорок два года «сползают» к моим двадцати семи?

А нынче, 5 мая 1806 года, разгорячился тренировкой и не заметил как занозил стопы. Изнеженные подошвы Резанова не выдержали встречи с досками палубы. В каюте почуял неладное, когда ноги мыл. Резанов во мне недовольно забурчал, что мол он так и знал, что до добра экзерсиции не доведут. А я только усмехался, ловко освобождая ступни от деревяшек. Пока не обломил одну занозу, тут уж стало не до шуток.

«Где бы иголку швейную взять?» — спросил со-владельца тела.

— Сидор! — крикнул тот. Спустя минуту шуршания за переборкой в двери возникла сутулая фигура старого слуги:

— Что-с, Ваше сиятельство желает?

— Сидор, иголку швейную принеси, — морщась от неудобной позы попросил я. Правая ступня подошвой вверх лежала на левом бедре.

Игла оказалась размером с цыганскую из моего времени, но сейчас годилась и такая большая, главное что острая. «Прокалить бы», — подумалось, но тогда придется прыгать на одной здоровой ноге, зажигать свечу из фонаря. Зато под руками оказался полуштоф очищенной водки и пук ваты из купленного на пробу тюка с прессованным хлопком. Протер инструмент и попробовал выковырять щепку. Но несмотря на то, что в прежней жизни был левшой, тело Резанова-то правша и пока рука достаточно не разработалась. Игла в неловких пальцах то и дело выворачивается и пару раз едва не упала на пол. А нога между тем затекает. Попросить Сидора? Но вспомнив его лопатищи-ладони, в которых иголка вовсе исчезнет отбросил глупую мысль. Можно ещё позвать Лангсдорфа, но тогда канители с этим педантичным и потому страшно медлительным немцем не оберешься, а времени и так в обрез.

Периодически слышится стук который подгонял и мешал сосредоточиться. Это бьется о борт «Юноны» шлюпка, которая доставляла командора на другие суда флотилии.

«А что, если…» — я обильно смочил ватный тампон алкоголем и усилено протер болячку. Защипало. Значит какая-никакая дезинфекция произведена. Решительно натянул носок и сунул ступню в штиблет, осторожно наступил. Вроде терпимо. Начал, прислушиваясь к ощущениям, собирать бумаги и постепенно под гнетом нахлынувших мыслей забылся.

Весь день мотался то на «Авось», то на «Санта Монику». К вечеру с гудящими ногами, но довольный достигнутым забрался в обратную шлюпку. И тут, когда заботы отпустили, почуял неудобство и жжение в правой ступне. «Натёр», — самонадеянно решил было. Но в каюте от вида покрасневшей и опухшей вокруг занозы ранки забеспокоился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«А что, если без должного лечения начнётся нагноение, а там и гангрена!?» Ведь тогда может статься что я, Савелий, вместо того чтобы спасти Резанова от преждевременной гибели на Сибирском тракте в марте 1807 года, сам, своими собственными ногами сведу того в могилу прямо сейчас?!

Резанов, который чувствовал по моему возбуждению неладное, тоже пыхтел в правой части нашего общего тела от беспокойства.

Делать нечего, послали слугу за доктором с пинцетом.

И тут я в образе командора вновь поразил Лангсдорфа. То есть корабельный врач ринулся было привычно орудовать ланцетом, ну это скальпель в моем времени, с которым кажется не расставался как пацаненок с пкерочинным ножичком — занозы на деревянном судне не новость. Но я притормозил порыв врача:

— Григорий Иванович, давайте-ка сюда Ваши инструменты, — после чего сноровисто прокалил оные над пламенем толстой восковой свечи. Затем с помощью Сидора обмыл ступню с мылом, обсушил льняным полотенцем и обильно протер вокруг ранки тампоном смоченным водкой. Лишь после этого пригласил: — А теперь извольте.

Врач недоуменно покачал головой, но памятуя о поразительных знаниях пациента вопросы, так и рвущиеся, попридержал. Отработанным движением извлек занозу. А я моментально смочил ранку водкой. Процедура эта не из приятных, что отразилось на лице. И Лангсдорф не удержался, спросил:

— Николай Петрович, чего Вы себя так изводите, жжет же неимоверно!?

— Жжёт, — кивнул я, и осторожно продолжил: — Григорий Иванович, а у Вас имеется микроскоп?

Я не помнил, когда ученые в Европе открыли бактерии. Левенгук вроде видел микроскопических существ, но когда это было напрочь вылетело из головы. Вот ТТХ автомата Калашникова, или там гранаты РГО помнил отчётливо, но кому это здесь надо… А то что надо в мозгах как раз не удержалось…

Лангсдорф между тем сокрушенно вздохнул:

— Здесь, на корабле, нету. Слишком уж громоздкий и хлипкий прибор. В полевых условиях приходится обходиться мощными увеличительными стеклами — лупами.

— А Вы с опытами Левенгука по обнаружению микросуществ знакомы?

— Знаком, — поднял брови ученый, — только при чём тут микросущества?

— А при том, дорогой Григорий Иванович, что многие болезни именно сими малыми животными вызваны, увы. А винный спирт многих из них, хотя к сожалению не всех, убивает. А вот открытый огонь и жар изничтожает всех совершенно, — предупреждая расспросы пояснил я. — Да я Вам сейчас сделаю микроскоп Левенгука и сразу, не откладывая в долгий ящик и покажу.

Лангсдорф скептически оглядел командора:

— Ну я от Вас могу ожидать конечно чего угодно, но вот как Вы исхитритесь мизерные линзочки выточить, да ещё на валком корабле погляжу не без интереса.

Я усмехнулся:

— А вот пойдёмте к Вам, там и покажу, — я ловко обмотал больную ступню выстиранной с мылом тряпицей, обулся и двинулся в лабораторию ученого.

В двух сложенных медных пластинах проделал отверстие и шилом изнутри сгладил края каждого. Узкую полоску стекла, отход от нарезания фотопластинки нагрел посередине в пламени спиртовой горелки до размягчения и потащив за концы вытянул в нить. Которую обломил посередине надвое и каждую половинку поочередно вновь сунул в огонь. Нить оплавлялась на кончике в шарик. За минуту наделав пяток разнокалиберных стеклянных росинок на обломках нити как на ножках я вложил по очереди каждый шарик между пластинок в отверстие аккуратно держа пинцетом за ножку. И всякий раз прикладывал полученное устройство к глазу, проверяя.

Лангсдорф давно уже всё понял. Он видел микроскоп Левенгука, но там линзы изготовлялись вручную кропотливо и с ювелирными предостороженостями. А тут…

Заметив его опасливый взгляд я расхохотался:

— Григорий Иванович, не смотрите Вы так.