Смерть обывателям, или Топорная работа - Игорь Владимирович Москвин

Хейкки Юхо и Якуб Шиманский.

– Чухонец и поляк, эдакая гремучая смесь, – улыбнулся Филиппов.

– Владимир Гаврилович, я тоже об этом думал. И пришёл к выводу, что именно под этими фамилиями они проживают в Финляндии.

– На чём основана эта уверенность? Финские власти традиционно не идут нам навстречу, будь то в деле о революционерах либо о преступниках. Они питают предубеждение к нашим властям, так что этим двоим незачем скрывать фамилии. Тем более, что, переехав финскую границу, они становятся добропорядочными гражданами.

– Вы правы, хотя империя у нас одна, но финны никогда не шли нам навстречу ни в одном расследовании.

Повисла пауза.

– А что, если… – начал Николай Семёнович.

– Вы что-то придумали? – спросил Филиппов.

– Нет, – признался Власков, – но есть одна безумная идея. Не знаю, сработает ли она.

– Вы поделитесь ею, может быть, идея не так плоха.

– Хейкки Юхо и Якуб Шиманский приехали в столицу не спонтанно, а, как мы предполагаем, их кто-то вызвал. Так?

– Ну, так.

– А вызвал он их посредством не письма – оно долго идет, – а…

– Телеграммой, – договорил Филиппов. – Ну, и что далее вы предлагаете?

– Узнать, откуда из столицы выслана телеграмма в Вайниккалу, почти невозможно…

– Возможно, – задумчиво сказал Владимир Гаврилович. Конечно, резон в словах Власкова был. Но ехать в такую даль? Имело ли смысл? Однако Филиппов не стал подрывать инициативу чиновника для поручений – пусть проявит инициативу, а запрет… Он больно бьёт по рукам и не даёт развиваться самостоятельному мышлению, которое должно быть в крови у сыскного агента, намеревающегося ловить преступников. Сам же начальник сыскной полиции решил проехаться в Почтамтский переулок и там попросить помощи в розыске нужной телеграммы, а значит, и отправителя. – Ведь вам, как я понял, известна дата их приезда в Петербург?

– Известна.

– Телеграмма могла быть отправлена за несколько дней до выезда.

– Совершенно верно.

– И вы, Николай Семёнович, имеете намерение прокатиться в Финляндию?

– Да, Владимир Гаврилович. Времени езда займет немного. Возможно, мы сможем узнать, кто отправил телеграмму из столицы.

– Вы хотите сказать, что мы будем знать наводчика?

– Именно так.

– Хорошо, Николай Семёнович, езжайте в эту самую Вайниккалу, а я займусь телеграммами здесь.

Власков поднялся.

– Сейчас и выеду.

– Но слишком уж не напирайте на чухонцев, иначе ничего не сможете узнать, да и преступники будут предупреждены.

Пока братья сидели под замком в хозяйственном помещении, построенном из толстых брёвен, с маленьким окошком в три вершка высотой и с плотно подогнанной массивной дверью, в домах Коробицыных произвели обыск. Вещи и ценности, полученные от прошлых вояжей в столицу, лежали по комнатам в сундуках, словно их не было нужды прятать. Или зрела уверенность, что никто никогда не сможет арестовать братьев. Составили опись найденных вещей, ценностей, ассигнаций и ценных бумаг. Коробицыны не брезговали ничем, готовились к безбедной старости.

Но не сложилось.

Как выразился Кунцевич: «Им и в голову не могло прийти, что кто-то сможет их в России найти».

Хотел Мечислав Николаевич провести первые допросы здесь же на месте, но Коробицыны только играли желваками, смотрели волками и не произнесли ни единого слова.

Поезд стоял на дебаркадере, утопая в клубах густого белоснежного пара. Контролёр лет пятидесяти в фуражке с серебряными молоточками на околыше и в чёрном утюженном кителе внимательно посмотрел на билет и сказал с типично финским акцентом, сильно растягивая гласные:

– Пожа-алюйста.

Власков поднялся в длинный коридор вагона I класса. Захотелось немного комфорта.

В коридоре стоял сладковатый, едва уловимый запах дёгтя, который всегда сопровождал поезда. В вагоне царил полумрак, свет с улицы проникал через небольшого размера оконца, прикрытые толстыми шторами.

На стене висела табличка с надписью на финском языке: «Ala sylkea lattialle». Хотя Власков не знал языка соседнего княжества, но надолго запомнил, что надпись означает: «Ты не плюй на пол!» и адресована российским гражданам, хотя в вагонах первого класса не встретить ни крестьян, ни рабочих. Тем не менее табличка предупреждала о недопустимости соответствующего поведения. Отворив дверь, Власков занял место, устроившись на мягком диване рядом с окном. Поставив между ног трость, Николай Семёнович поздоровался с соседом – сидящим напротив солидным господином с газетой на финском языке.

Штора с кистями со стороны Власкова была отодвинута, под окном на перроне стоял дежурный с ручным семафором. Звон станционного колокола возвестил об отправке поезда. Паровоз издал надрывный длинный гудок, потом дежурный надул щёки и дунул в свисток.

Дебаркадер, столбы, прохожие – всё медленно поплыло. За окном проплывали бесконечные товарные составы, отдельные вагоны, в промежутках между которыми виднелись бурые стены военной тюрьмы за глухим и высоким забором. Каменные городские дома сменились деревянными дачами в два-три этажа, потом улицы сменились зеленью парков и аллей.

Поезд начал замедлять движение, словно великан ступал неспешными шагами, пока наконец не замер.

Первая станция.

Потом были другие. Последней станцией со стороны России расположился волостной центр Белоостров Петербургской губернии.

Незаметно миновали мост через реку Райяоки, что в переводе с финского означало просто «приграничная река».

Поскольку таможня с финской стороны проводила досмотр в Терийоках, то, соответственно, поезд не делал больше никаких остановок.

Вошёл человек, проверил паспорта, приложил руку к фуражке, пожелал хорошей дороги и вышел.

Власкову ещё не успела опостылеть дорога, когда контролёр предупредил, что на станцию Вайниккалу поезд прибудет «черес десят минют». Николай Семёнович ответил вначале кивком, потом вспомнил, что здесь другие законы вежливости:

– Благодарю, – улыбнулся он, придав лицу приветливое выражение. Всё-таки здесь не Россия, а почти отдельное Княжество Финляндское со своим сеймом, почтой, выпускающей свои собственные марки для оплаты отправлений, имеющей собственные деньги – марку, – а с 1878 года – свои вооруженные силы, которые жили по своим уставам, резко отличавшимся от уставов российской армии. Важно отметить, что император не имел права в одностороннем порядке распустить финляндские войска без согласия финляндского сейма.

Ехать пришлось по российским меркам всего ничего, а ноги всё равно затекли.

Власков попрощался с попутчиком, с которым не перемолвился за время пути ни единым словом, и пожелал ему счастливого пути.

На платформе на Николая Семёновича подозрительным взглядом посмотрел местный полицейский, но подходить не стал. Остановился на некотором расстоянии.

Власков подошел к нему первым.

– Добрый день, – чиновник для поручений улыбнулся и приподнял край шляпы, – не подскажете, любезный, где находится почта?

– Я вам, господин приезжий, не любезный, – в голосе слышался чухонский акцент, но не такой сильный, как у контролёра в вагоне, – а ко мне надо обращаться «господин полицейский».

– Ради бога, простите, я не хотел обидеть вас, а если всё-таки обидел, то простите, это произошло не по злому умыслу.