Инновационная сложность - Коллектив авторов

Нетрудно видеть, что поведение данного интегрального показателя объективно-закономерно обусловлено: судя по его колебаниям в течение последних месяцев он как бы «стремится прорваться» к своему оптимальному значению, соответствующему наивысшему уровню гармонии мирового сообщества как сложной системы. И система-триада «евро + доллар + рубль» как бы накапливает силы, чтобы наиболее быстро, не задерживаясь, скачком преодолеть центрированную антиузлом Н = 0,654 «зону дисгармонии», перейти к наиболее гармоничному своему состоянию, когда Ĥ = 0,618. Тут действует объективный закон эволюции системы к состоянию структурной гармонии, а значит вероятность того, что доллар скоро может потерять половину своего нынешнего достоинства, возрастает.

Поведение данной триадной системы курса валют, что очевидно, весьма чувствительно к внутренним флуктуациям в суперорганизме мирового сообщества. Значения интегральной меры Ĥ есть инструмент диагностики состояния последнего по совокупности важнейших отношений, и указывают на то, находится ли тот в норме, либо вышел за ее пределы; более того – эти значения позволяют определять насколько глубока (близость Ĥ к единице) или насколько остра (близость Ĥ к соответствующему антиузлу, репеллеру) его патология. В настоящее время относительная энтропия Ĥ корзины валют как самоорганизующейся системы уже более чем полтора года «топчется» близ значения 0,669, т. е. на границе раздела зон порядка (с центром в точке 0,682) и хаоса (с центром в точке 0,654) выражая этим соответствующее состояние общества, экономики государства – «не мир и не война». По движению данного показателя в ту или эту сторону можно судить о направленности эволюции общества, его экономики, о начале перехода к состоянию войны или к состоянию отлаженного, спокойного, неравновесно-устойчивого мира.

Способность данной локальной системы-триады квантованно переходить от одного состояния к другому, что фиксируется через значения относительной энтропии (последняя, напомним, служит интегральной мерой, выражающей количество связанной в этой системе структурной информации как ограниченного разнообразия), дает возможность диагностировать состояния мирового сообщества в целом со стороны его внутренних особенностей, качества и интенсивности свойственного ему функционального режима (в смысле его нормы либо патологии), а тем самым – выявлять характер качества его жизнепроявлений. Это можно оценивать по тяготению интегральной меры к ее узловым значениям – метчикам структурной гармонии и функциональной нормы распределенных объектов как системы, выполняющим функцию аттракторов-узлов на узловой линии мер, либо к антиузлам (пучностям), как индикаторам режима максимального прироста динамического хаоса в этой системе – в суперорганизме мирового сообщества. И в том и другом случае оба ряда этих замечательных отношений представляют собою счетные множества, т. е. равномощные, а точнее изоморфные, множеству чисел натурального ряда.

Вместо заключения. Логикоцентризм vs системоцентризм, или Путь «из греков в варяги», от объектов-систем к системе объектов

Традиционная методология познания мира объектов, безотносительно к тому сложны они или просты, идет от явного, зримого, от «онтологии фактов», руководствуясь детерминистской, логико-аналитической парадигмой и материальной предзаданностью бытия, никак не озабочиваясь мыслью – почему вся организация материального мира такая, а не какая-нибудь иная. Мы же делаем акцент на оснащении этого познания в категориях всеобщего, исходя из установок системного синтеза знания путем объективации трансдисциплинарной парадигмы.

До Аристотеля господствовало мифотворчество, это был период преднауки. Аристотель дал человечеству Инструмент, или Орудие постижения мира, – Логику, с помощью которой человек получил возможность четко и надежно управлять империями, государствами, строить системы познания мира. Но постижение самого факта недостаточности одного лишь этого средства в познании мира вызревало долго, более полутора тысяч лет, что тормозилось еще и тем, что орудие это пришлось ко двору разного рода и масштаба властелинам, не желавшим с ним расставаться и не помышлявшим о лучшем. Устранил данный изъян в процессах постижения истины на основе и через посредство этого Орудия Ф. Бэкон, сделав критерием истины практику, и через нее – на конкретном материале природы и общества апробацию логических выводов. Субъект-объ-ектное отношение достигло полноты своей функциональной насыщенности. Но пришло время убедиться, что во многих случаях практика не гарантирует достоверности научной истины, эксперимент не является палочкой-выручалочкой во многих сложных ситуациях – Чернобыльская авария тому подтверждением. Впервые это вполне осознал П. Д. Успенский, сняв границы, разделяющие субъекта и объекта в своем классическом труде «Третий Органон». Но, как нередко это бывает, люди искусства первыми пришли к такой мысли. «Видишь пень – войди в него и стань им», – постулировал такой принцип А. П. Чехов. Войти в объект, пусть и косный, и уже оттуда, из его сердцевины, учиться видеть мир его «глазами». Исходя из этого он создавал «Каштанку», а Лев Толстой – широко известные вещи – «Холстомер», «Смерть Ивана Ильича» и др. Точно так же академик А. А. Микулин, создававший двигатели для вертолетов, чувствовал их слабые стороны, как чувствуют тесный пиджак. Проблема прибора, фундаментальная в квантовой теории, стала наглядным свидетельством правоты авторов такого подхода. Субъект «сам себе» стал объектом, что вызвало взрывообразное развитие психологии. Субъект-объектное отношение в своем классическом смысле распалось. К сожалению, в нашей стране труды П. Д. Успенского практически неведомы, тогда как на Западе они издаются и переиздаются массовыми тиражами.

Объект как система – с одной стороны, и система объектов – с другой, требовали развития теории меры для возможности их сведения воедино. Классическая теория вероятностей, постулированная в качестве основы квантовой теории и даже тождественная ей (С. F. von Weizsäcker), появилась как сугубо недостаточное орудие познания, ибо в своих предпосылочных основаниях та зиждилась на изначальной независимости испытаний, что в самой сущности вещей чуждо реальному миру, в котором «всё связано со всем». А, следовательно, и принцип дополнительности Бора-Гейзенберга оказался мягко говоря «не у дел». В итоге потребовалась новая, неклассическая теория вероятности – теория частично определенных событий, рядов событий и систем, поскольку классическая теория вероятностей предстала как неадекватная, а эта новая теория, потребность в которой возникла на острие генезиса современного познания, пока всё еще не создана. Таким образом, ни силлогистическая логика с ее «законом исключенного третьего», ни классическая теория вероятностей, аксиоматически предполагающая базовой установкой независимость испытаний, что чуждо реальному миру, где «всё связано со всем», – не представляют собой инструмента, независимо от иных средств добывающего достоверное знание. Необходимо Третье, «золотая середина», о чем говорил еще Платон – Мера их Единения как Центральный Момент, как Контрапункт всего Мироздания.

И тут особый интерес вызвала в своих основных позициях созданная Дж. В. Гиббсом «старая добрая статистическая теория ансамблей», поскольку именно она своими средствами познания охватывала разномасштабные совокупности объектов как систем, служа основой для построения теории неравновесных систем и процессов, оказавшихся в центре современной науки и характреизующей ее облик – науки о сложном как сложенном, науки об открытых проточных системах, совершающих обменные процессы со средой. Более того, Теория Логики, или, говоря словами Гегеля, Наука Логики, коль скоро она обнаруживает претензии стать достоверным орудием познания мира, вынуждена была отказаться от аристотелевского закона исключенного третьего, и принять платоновскую парадигму наличия Третьего – Меры, сводящей воедино стороны бинарных оппозиций, смыкающей их в гармоническом единстве. Именно это утверждал Николай Кузанский в качестве главной мысли своего сочинения «О неином» – по словам А. Ф. Лосева, наиболее сложного произведении европейской философии всех времен. Гегель, продолжая разработки основных идей Николая Кузанского, счел возможным откристаллизовать идею меры как главного необходимого атрибута всех бинарных оппозиций. Но ему пришлось преодолевать предубеждение, которое дожило до XX века и нередко сопровождает критические оценки работ некоторых авторов, например П. Д. Успенского. Николай Кузанский: «Теперь преобладает аристотелевская школа, которая считает совпадение противоположностей ересью, в то время как его допущение – начало восхождения к мистической теологии)»[141].