Друзья и возлюбленные - Джоанна Троллоп

— Нет! Он сам меня нашел!

— А отшить его ты не додумалась? Сказать, что вы с ним только друзья и что ты не можешь предать его жену и детей?!

Джина не выдержала и закричала:

— Я тоже влюбилась!

Хилари расправила плечи.

— Ах да! И каково тебе теперь, когда ты разрушила жизни моих мальчиков, Софи и мою? Будешь спать спокойно? Без зазрения совести уедешь с Лоренсом во Францию и там построишь свое счастье?

Зазвонил телефон.

— Не бери трубку.

— Я не могу, это…

— Да ты у нас трусиха, оказывается! Не просто подруга, какой врагу не пожелаешь, а малодушная дрянь!

Джина схватила трубку.

— Да? Что?! О Господи, мама… Да. Когда? Конечно. Конечно, я приду. Скоро буду. Да-да, мам, я понимаю. Через десять минут я приду.

Она положила трубку и несколько секунд стояла с опущенной головой.

— Что такое? — Хилари смягчилась.

— Я сейчас не могу с тобой разговаривать. Звонила мама. Дэн умер. — Джина подняла голову и впервые посмотрела Хилари прямо в глаза. — Это случилось двадцать минут назад.

ГЛАВА 13

— Да что ты так уставилась? — воскликнула Ви. — Как будто ждешь, что я вот-вот разревусь!

— Мам, я…

— Ну и взгляд у тебя! С таким взглядом впору…

— Мне просто очень тебя жалко.

Ви фыркнула и скривилась, чтобы вновь не разрыдаться. В руках она держала носовой платок — не бумажный (одноразовые платки она презирала), а матерчатый, с шершавой кружевной тесьмой и вышитыми цветами. Она то и дело скручивала его в мокрую веревку.

— Одна медсестра… Помнишь ирландку, которую я терпеть не могла? Вечно об Иисусе что-то говорила. Она-то по крайней мере уважала Дэна, называла его «мистер Брэдшоу», а не «Дэн» или «дорогой»… В общем, когда он умер, она мне говорит: «Вы должны возлюбить Кэт Барнетт во Христе». А я ей: «С ума сошли, возлюбить Кэт Барнетт! Пожалуй, только во Христе ее и можно возлюбить, а иначе никак».

Джина налила маме еще чаю. В гостиной было жарко, но Ви постоянно дрожала, кутаясь в шерстяную кофту и шаль, которую Джина нашла в комнате для сушки белья.

— Кэт не виновата, мам…

Ви обмотала платок вокруг пальца.

— Надо же мне хоть кого-то винить!

— Понимаю.

— Это слишком жестоко… Он умер без всякой причины…

— Причина была, мам. Больное сердце.

— Да, да, знаю. Я знаю! — Ви закрыла глаза.

Джина посмотрела на Софи, которая сидела, скрючившись, на неудобном стуле с прямой спинкой. Она ежи мала скомканный платок; глаза у нее были красные.

— Соф?

Та прошептала:

— Я с ним даже не простилась, почти не навещала его…

— Тебе сейчас трудно, — сказала Ви. — Очень трудно. — Она взяла чашку с чаем, посмотрела на ее содержимое и поставила обратно. — Горе — это всегда тяжело, потому что с ним ничего не поделаешь. Можно только смотреть ему в лицо и терпеть.

Она встала и подошла, к тумбочке, на которой, точно святыня в обрамлении роз, стояла фотография Дэна.

— Я часто думаю, что без Дэна я не выживу. Но это неправда. Каким-то чудом я справлюсь. Уберу его дом, отвезу одежду в благотворительную организацию «Оксфэм», соберу морские сувениры и отправлю его племяннику из портового городка Кингс-Линна, а старому Паже разрешу засадить двор этими ужасными кустами. Кто-то другой поселится в квартире Дэна, и это будет уже не его квартира. — Дрожащей рукой она погладила лицо на фотографии. — Я не сдамся. Ему бы это не понравилось. Да и мне тоже.

Софи снова заплакала. Джина крепко ее обняла.

— Если нет горя, — продолжила Ви, повернувшись к ним, — значит, и любви-то не было. Любовь остается в нас, когда близкие умирают, и мы должны жить, чтобы сохранить ее.

Она вернулась на свое место, пошатываясь и хватаясь за мебель.

— Мам, ты — чудо, — сказала Джина.

Ви покачала головой. Золотая сережка выпала из уха на пол. Она неуклюже потянулась за ней, но почти сразу опустилась обратно на стул, словно ноги ее совсем не держали.

— Нет, мне просто повезло. Повезло встретить Дэна, когда я уж и не рассчитывала на удачу. — Она на секунду затихла, а потом хрипло добавила: — Да и на любовь.

Наступило молчание, только Софи шмыгала носом. Джина посмотрела на парчовых лебедей, мирно плавающих в зеленом шелковом пруду, и в отражении стекла увидела маму, погруженную в свои драгоценные воспоминания об удаче и любви. Шаль наполовину сползла с ее плеч.

— Господь подарил людям память, — вдруг сказала Ви, — чтобы и в декабре у нас были розы.

— Ох, бабушка! — рассмеялась сквозь слезы Софи. — Бабушка, да где же ты видела розы в декабре?

Хилари выехала из Уиттингборна и двинулась на север, в сторону древних холмов из оолитового известняка, как нельзя лучше подходящих для пастбищ и малопригодных для хлебов. Казалось, что нелюди построили деревушки на холмах, а они сами вылезли из-под земли. Почти круглый год на полях было пусто и ветрено, и Лоренс с Хилари часто возили сюда мальчиков — запускать воздушных змеев. Домой они возвращались счастливые и запыхавшиеся от бесконечных битв с ветром. У Адама был чудесный китайский змей обманчиво простой конструкции, из желтого и красного хлопка. Он летал, точно птица, вертясь и ныряя от малейшего движения пальцев. В конце концов его растерзал пес, принявший красную штуку в кустах за смертельную опасность. Хозяин собаки был потрясен и даже купил Адаму нового змея — сверкающее нейлоновое чудовище, которое, по словам Лоренса, летало как пудинг. Адам не шибко расстроился: он уже мечтал о скейтборде.

Хилари остановилась возле калитки, ведущей на поле, и вышла из машины. Стоял тихий ясный день, и поле украшали аккуратные светлые полосы жнивья, уходящие вдаль и вниз по холму. Они упирались в длинную рощицу, зеленеющую вдоль ручья. За посадками вновь начинался холм с пастбищем, на котором овцы жевали практически бесцветную траву с отдельными темными пятнами чертополоха.

Вид самый обыкновенный, подумалось Хилари, — такой скучноватый сельский вид можно найти в любом уголке Англии. И все же его непритязательность успокаивала. Этот мир не требовал от тебя ничего сверхъестественного, он просто разворачивался перед тобой и существовал. Хилари оперлась на калитку, ощутила ладонями теплое дерево и спокойный воздух на щеках, и закрыла глаза.

Ванесса приглашала ее в Лондон. «Приезжай, Хил. Выговоришься, отдохнешь от гостиницы. Хотя бы на пару дней».

Вообще-то она не собиралась звонить сестре, так же как не хотела объясняться с сыновьями. Желание поплакаться Ванессе возникло случайно, после неудавшегося разговора с Джиной, прерванного известием о смерти Дэна. Хилари так ничего и не добилась, только распалила страсти и вражду — и то, и другое она презирала. Дойдя до дома, она сразу позвонила Ванессе — та была на работе, и Хилари битый час дожидалась ее возле телефона, не в состоянии что-либо делать.