Повесть о красном орленке - Виктор Сидоров

Артемка снял кожанку, под рубаху, как в прежние времена, пристегнул браунинг и быстро пошел к селу. До Мезенцевой было полторы-две версты. Это — степью. А если идти речкой, все три. Артемка пошел берегом. Это была родная Черемшанка, только здесь поуже да поторопливей, чем в Тюменцеве.

Артемка шел узенькой тропинкой, пробитой скотом и петлявшей среди раскидистых кустов черемухи, калины и ветел. Он то и дело вспугивал белощеких щеглов, писклявых синиц и красноголовых чечеток. Птицы близко подпускали Артемку, будто дразня его, но он шел, не обращая внимания на них.

Вот и первый огород, с еще не убранной картошкой. Несколько времени Артемка всматривался через огород в захудалый двор: никого. Будто и нежилая изба. Сидеть в кустах было бесполезно, и Артемка стал пробираться краями огородов к видневшемуся проулку. Добрался — тоже никого. Лишь где-то дальше, на соседней улице, промчались три или четыре конных. «Они! — мелькнула мысль.— Надо туда, иначе и не узнать ничего».

Теперь он шел уже вверх по проулку к той самой улице: настороженный, чуткий.

Где-то занялась многоголосая песня. Смолкла. Потом вспыхнула другая, совсем близко: через пять-шесть дворов. «Напились самогонки, теперь дерут глотки».

Так Артемка миновал две улицы и не встретил почти никого. И только близко к площади увидел несколько группок мужиков, перекрещенных пулеметными лентами, с винтовками, шашками. Одни что-то грузили на подводы, другие стояли, разговаривали, хохотали. Можно было уходить. Но как уходить, если неизвестно, что за отряд, сколько в нем человек? Идти прямо по улице мимо бандитов? Страшновато. Однако Артемка все-таки пошел. Вот и они, с цигарками, гогочущие, с красными пьяными мордами. На Артемку не обратили внимания, лишь один с узлом в руках сердито цыкнул:

— Пшел отседа, щенок. Не мешайся...

У сельской сборни бандитов было много. Здесь же стояли их кони и телеги. Отряд, по приблизительному подсчету, состоял из ста двадцати — ста пятидесяти человек. И у всех винтовки, а кое у кого на поясах болталось по две-три гранаты. Пока Артемка считал да рассматривал бандитов, сзади послышался пьяный хохот и говор: из-за угла вывалилось человек пять парней. Артемка инстинктивно отпрянул к забору, но тут же услыхал удивленный голос:

— Ребята, да это, никак, Артемка Карев! Эй, ты, подь сюда!

Сердце у Артемки бешено заколотилось: он узнал Кешку Хомутова. Тот уже бежал навстречу:

— Он! Честное слово, он! Эй, братва, Аким, хватайте его, Бубнов за такой подарок ведро самогону поставит.

«Что делать, что делать? Через эту компанию не прорвешься. Вон уже и Кешкины дружки бегут, а Аким Стогов даже шашку выхватил. К площади бежать — глупо. Там сразу схватят. Стрелять? Одного убьешь, другие тебя пристрелят. Что делать?» И Артемка, больше не раздумывая, подпрыгнул, ухватился за верх довольно высокого забора, стал подтягиваться. Но Кешка успел подбежать и ухватился за Артемкину ногу.

— Э, нет, шалишь, не уйдешь, собака! — и стал тащить Артемку.

Дрыгнул ногой — крепко держит Хомутов, не вырвешься. Сейчас другие подбегут, и тогда конец Артемке Кареву. Стащат, убьют! «Пропал, как дурак, пропал!» — ударили злые слезы. Он повернул голову, скосил глаз на Кешку; тот, красный от натуги, орал:

— Отцепляйся! Отцепляйся, гнида!

Страшно Артемке и обидно, что вот так глупо попал в руки врагов. Решил хоть чем-нибудь отомстить напоследок Кешке и сунул ему в лицо другой ногой. Кованный интендантом дядькой Опанасом каблук пришелся Кешке как раз по гнилым зубам. Он всхлипнул, будто подавился, и выпустил ногу.

Этой секунды было достаточно, чтобы Артемка перелетел через забор.

— Э, раззява! — ругнул Кешку подбежавший Аким. — Беги, ребята, в обход, а мы через калитку. Далеко не уйдет.

Артемка несся по огородам к реке. Один огород, другой, третий... «Да где же река?»—с ужаеом думает Артемка, слыша, как сзади бухают сапоги бандитов. Еще один двор, еще один забор. Артемка перевалился через него с ходу. «Ага, река!»

Преследователи заметно поотстали, а увидев, что Артемка уже почти у приречных кустов, поняли: не догнать. Тогда Кешка сорвал винтовку, выстрелил. Пуля пискнула где-то близко, возле уха. Грохнул второй выстрел. Артемку будто кто огрел железным прутом по спине. Он вдруг остановился и рухнул на землю. Но тут же вскочил и одним броском вбежал в заросли. Спрятаться! Немедленно спрятаться! Куда? Глаза лихорадочно искали укрытия. Увидел под берегом нависшую над самой водой корягу. Спрыгнул в студеную воду, подобрался под корягу, застыл там.

И в ту же минуту почти над головой затопали сапоги.

— Где же он? — раздался Кешкин голос.— Ищи в кустах. Далеко не убежит... Я его славно угостил.

Они лазили по кустам, кряхтели, ругались.

— Может, на тот берег ушел? — сказал Аким.

— Ерунда. Здесь где-то. Ищи.

И они снова принялись рыскать вокруг. Наконец Кешка выругался зло, досадливо:

— Ушел, сволочь, а? Жаль. Упустили из-под самого носа. Морду готов себе набить... Может, переберемся на ту сторону?

— К черту! Вода холодная... да и толку что? Он сейчас чешет вторую версту. Айда, вон и ребята назад повернули.

Они ушли.

Артемка еле выбрался из-под коряги на берег.

Как он шел, сколько времени добирался до заимки, не помнит. Двигался, как во сне. Сначала невыносимо болело плечо, бил озноб. Потом и боли не стало, и озноба. Только в голове, будто молотом, било: бум, бум, бум... Как шагнет, так и ударит молотком.

Опомнился, когда увидел Костю, вернее, его испуганные глаза.

— Там... Бубнов... — прошептал Артемка. — Человек сто пятьдесят... У всех винтовки... патроны... много... гранаты...

И потерял сознание.

Не знал и не видел Артемка, как, предупрежденный разведчиками, Колядо с ходу, всей силой отряда, ударил по бандитам, как партизаны рубили и кололи их, как вернули сельчанам добро, уже нагруженное на подводы. Не знал Артемка и того, что Колядо получил письмо от Громова и шел теперь к нему на помощь.

Он очнулся от прикосновения ко лбу чьей-то мягкой и ласковой ладони. Открыл глаза, увидел над собой доброе, озабоченное лицо Наумыча.

— Ну вот и хорошо. Совсем хорошо, молодой человек. На мир надо смотреть открытыми глазами...

Артемка долго не мог понять, где он и что с ним. Почему он лежит, а не сидит на своем Воронке? А уж коли лежит, то почему не в избе, а на телеге, и около него Наумыч? Неужто заболел? Артемка хотел привстать, дернулся и распластался от нестерпимой боли в плече.

Все сразу вспомнил, застонал...

Подошли Колядо, Неборак, потом прибежал обрадованный Костя.

— Ну, как ты, Космач?

Артемка жалобно улыбнулся.

— Не тронь его, Костик,— тихо сказал Колядо и наклонился над Артемкой. — Лежи, лежи, дружок. Тоби треба побыстрей на ноги встать да к нам в отряд возвращаться.— А потом к Наумычу: — Може, мы его все-таки с собой возьмем? Бачишь, вин совсем веселый.

Артемка, еще не понимая, в чем дело, крикнул: «Возьмите с собой!» Но вместо крика с его губ слетел еле уловимый шепот, которого, конечно, никто не услыхал.

— Нет, нет,— раздался протестующий возглас Наумыча.— Ни в коем случае, Федор Ефимович. Мальчик совсем слаб. Рана хоть и не опасная, но я боюсь, что у него началось воспаление легких. Простыл в воде... Трясти его в телеге? Это невозможно!

— Шо робыть?

— Надо у кого-то оставить. У какой-нибудь доброй женщины... Я дам все необходимые лекарства.

Наступило молчание. Тянулось долго. Наконец Колядо сказал:

— Оно, конешно, да боюсь я его оставлять здесь... Послухай, Наумыч, а верст пятнадцать выдержит Артемка?

— А... для чего?

— Да в Тюменцево, домой его отвезти. К матери.

— Выдержит, Федор Ефимович. Еще как! — обрадовался Наумыч.

У Артемки сразу уплыли все мысли из головы, кроме одной: «К маме!» Только она успокоит эту неугасающую боль, что разламывает, будто клещами, плечо и грудь. «К маме!» Только она снимет своими добрыми, нежными руками этот жар, обжигающий голову, губы. «К маме, к маме, к маме!..»

— Вот и добре,— доносится откуда-то издалека голос Колядо.— Костик, ты повезешь. Смотри береги его, як свой глаз. И Наумыч поедет на всякий случай.

Потом Артемка чувствует, как снова на лоб легла чья-то ладонь. «Это Колядо»,— догадывается Артемка, не открывая глаз. И снова все перепуталось в голове, потемнело. Только прежняя мысль продолжала настойчиво биться: «К маме, к маме, к маме!»

Он то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство. Возвращавшееся на мгновение сознание выхватывало то красное солнце на горизонте, то скрип телеги и фырканье коня, то тихий говор Кости и Наумыча. И все это проходило, не запоминаясь, не тревожа, не радуя. На короткое время он пришел в себя, когда телега стояла. Было темно и тихо, рядом сидел Наумыч, съежившийся от пронизывающего ветра. Но стоило Артемке шевельнуться, он сразу склонялся над ним: